Генрих Мюллер был пяти футов семи дюймов ростом, плотного сложения, с коротко подстриженными на висках темно-каштановыми волосами и правильными чертами лица. У него был маленький твердый рот, и он редко улыбался, но в его лице, как, по сути, и во всем его облике, наибольшее внимание обращали на себя глубоко посаженные глаза, очень пристально вглядывающиеся в людей.
Он слегка прихрамывал при ходьбе после полученного на войне ранения. Один из тех, кто допрашивал его после войны и который в приведенных далее стенограммах выглядит, скорее, еще одной жертвой допросов Мюллера, тоже оставил несколько личных впечатлений о бывшем начальнике гестапо: «В личном общении с Мюллером, не отраженном в протоколах, я видел обходительного, очень умного и проницательного человека, не лишенного некоторого мрачноватого чувства юмора. Он замечательно умел принять гостей, и по всему было видно, что он высоко поднялся над своим происхождением из низших слоев среднего класса. Он демонстрировал значительные познания в литературе и музыке, держал превосходный стол, и его выбор вин всегда был безупречен… Однако в ходе наших интервью он часто вел себя грубо, был саркастичен и скор на колкости в мой адрес, что совершенно противоречило его манерам в приватной обстановке… Мюллер не любил говорить о своих отношениях с женой или дочерью, которая, похоже, была умственно отсталой, но своего сына он, по-видимому, очень любил и часто с удовольствием рассказывал о нем, когда не велась запись… Он остался убежденным католиком и регулярно посещает мессу, и, похоже, его привязанность к церкви очень сильна… Его знания о структуре и образе действий коммунистической разведывательной системы вызывают благоговейный страх, и его обстоятельные рассуждения отражают живость его ума. Мне довелось встречаться и работать с генералом Геленом, но Мюллер значительно превосходит Гелена по глубине своих познаний и умению их применять… Он обладал крайне неудобной привычкой брать на себя управление любым разговором и вести его так, как удобно ему. Уверен, что эта тенденция будет отражена в записи… Мюллера сложно назвать жестоким человеком, но, несомненно, он им является.. Это не физическая жестокость, к которой Мюллер не склонен, но его ужасные наскоки на людей исключительно жестоки по своей природе. Он на свой манер очень настойчив и упорен, и я лично сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог долго продержаться против него в словесном поединке… Ни в коем случае не будучи нацистом, Мюллер тем не менее оставался в Берлине до самого конца, хотя тем самым подвергал себя огромному риску. По его словам, и я ему верю, он делал это потому, что согласился помочь Гитлеру. На вопрос, почему он не покинул Берлин раньше, он ответил только, что дал слово и сдержал его. Похоже, он удивился, что я задал ему такой вопрос… Совершенно очевидно, что Мюллер – человек с сильным характером, очень упрямый, циничный, часто профессионально жестокий и властный. Он весьма пренебрежительно отзывался обо всех своих начальниках, исключая Гитлера и, пожалуй, Геринга, но всегда служил им до конца… Заслуживает внимания его отношение к его бывшим агентам; он отказался выдать хоть кого-нибудь из них и показал себя очень несговорчивым в этом вопросе… В общении с ним следовало проявлять некоторую осторожность, поскольку он не выносил небрежности, и из бесед с другими людьми мы поняли, что в гестапо его не любили. Он безжалостно гонял своих подчиненных и предъявлял к ним очень высокие профессиональные требования. Это правда, что он мог посадить агента гестапо в тюрьму за неподчинение… безусловно, весьма забавным и странным было то, что он финансировал свое бегство, присвоив большую сумму денег из тех, которые СС выручили в результате операции с фальшивыми деньгами – операции «Бернгард», которой он неоднократно пытался помешать, поскольку считал, что она ведет к коррупции. Мне показалось, что было бы неблагоразумно сказать ему об этом».
В начале 80-х годов все личные архивы Мюллера попали в частные руки. Мы не будем обсуждать здесь, каким образом это произошло. Эти архивы содержали тысячи отчетов и донесений, написанных самим Мюллером или полученных им. Они отражают самые важные стороны его профессиональной деятельности и включают в себя расшифровки перехваченных разведкой телефонных разговоров, протоколы допросов, дневники, подробные досье на агентов вражеских разведок из России, Соединенных Штатов, Швейцарии и Англии. В его бумагах содержится также список так называемых V-агентов (его осведомительной сети) и огромное количество материалов, включая разного рода доказательства, по делу о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года. По приказу Гитлера Мюллер нес персональную ответственность за это расследование и продолжал его до самого конца войны. Там же – записные книжки адмирала Канариса, рапорты о приведении в исполнение смертных приговоров, следственные материалы Народного суда и справки о смерти, – все это вперемежку со статистическими отчетами из системы концентрационных лагерей, протоколами допросов советских и британских офицеров разведки, материалами о попытках покушения на Гитлера и других, досье на наиболее значительных деятелей Третьего рейха, досье на иностранных военных и политических лидеров, записями трансатлантических радиотелефонных перехватов, сделанными разведкой германской почтовой службы, копиями докладов Министерства иностранных дел Германии и так далее.
Среди них имеются и документы, за которыми охотились Соединенные Штаты, когда в 1946 году началась «холодная война». Мюллер спрятал часть этих документов в Берлине, а остальные – в Швейцарии, где он жил, когда с середины лета и до начала осени того же года с ним беседовали сотрудники американской разведки. Цель данных бесед заключалась в том, чтобы выяснить, станет ли Мюллер работать на США и сохранил ли он свои архивы, и если да, то позволит ли он своим новым нанимателям воспользоваться их содержимым. Полная запись подлинных бесед насчитывает более восьмисот страниц, отпечатанных через два интервала на стандартной бумаге. Беседы велись по-немецки и записывались стенографистом. Затем их переводили на английский язык. Обе копии, и на немецком и на английском, были вручены Мюллеру и всем, кто присутствовал при записи. Копия, принадлежавшая Мюллеру, испещрена множеством пометок, сделанных его мелким, твердым почерком, – пометок, содержащих саркастические комментарии, исправления и замечания.
Из этих восьмисот страниц были выбраны те, которые представляют наибольший исторический интерес. Поскольку одни и те же темы в этих беседах часто обсуждались по нескольку раз, соответствующие отрывки были отредактированы с целью сокращения. Каждый, кому приходилось видеть протоколы следственных показаний или стенограммы судебных процессов, знает, что точная расшифровка таких записей изобилует паузами, оговорками и неправильными речевыми оборотами, и при подготовке к публикации их устранили из литературных соображений. Хотя значительная часть текста была сокращена, к нему ничего не было прибавлено, за исключением сносок-примечаний.
В Приложении приведены копии заслуживающих внимания документов, чтобы читатель сам мог испытать чувство исторической сопричастности.
Подобное размещение материала в книге автор посчитал вполне обоснованным, если прочитать сами протоколы.
Многие историки, грешащие излишней «литературностью», любят разбавлять документальную фактуру «оживляющими деталями» вроде «Рузвельт улыбнулся про себя, подумав о… „ или «Гитлер нахмурился и выглянул в окно, намереваясь выйти погулять с собакой“. Это является художественным вымыслом и не имеет никакого отношения к серьезному историческому труду.
Хотя в официальных архивах имеется значительная информация о Генрихе Мюллере, по ряду причин она так и не просочилась наружу.
Во-первых, Генрих Мюллер никогда не стремился к известности и не поощрял ее. В отличие от многих гитлеровских сатрапов, Мюллер не любил появляться на публике и редко фотографировался. К тому же он практически целиком отдавал себя тяжелой работе и ради достижения лучших результатов предпочитал работать в секретной обстановке.
Во-вторых, писателей влечет обычно ко всему драматичному и пламенному, а не к скрытному и холодному. Многие якобы новые толкования исторических персонажей представляют собой переодетую в свежее платье старую основу, целиком списанную у предыдущих авторов. В академическом мире это почему-то не называется плагиатом, каковым, по сути, является, а носит гордый ярлык исследования, с которым не имеет ничего общего.
В-третьих, любое упоминание имени Генриха Мюллера всегда вызывало исключительное недовольство разведывательных организаций США.
В эпоху, когда любое неучтивое замечание считается неприемлемым и исключается из средств массовой информации и литературы, саркастические и нередко жесткие замечания Мюллера, несомненно, вызывают раздражение у тех, кто полагает подобные выражения неприемлемыми. Но природа никогда не видела необходимости в том, чтобы воспитывать самоуважение в овцах, когда волки голодны. Когда уборщиков титулуют «санитарными инженерами», а воинствующих лесбиянок величают «феминистками», труд о Мюллере, несомненно, содержал бы одни только описания восхитительного вида из его окна на горы и их отражение в озере.
