Я не буду очень долго останавливаться на своих отроческих годах, чтобы не утомить читателя.
В продолжение трех лет я плавал на корабле "Леонора", под командой капитана Хайленда, между Ливерпулем и Новым Орлеаном.
Всякий раз, когда мы приходили в Ливерпуль и пока стояли там, дом капитана Хайленда был моим домом. С каждым посещением моя дружба с миссис Хайленд и с прелестной дочерью Леонорою, моей названной сестрой, становилась все теснее и теснее. На меня стали смотреть, как на одного из членов семьи.
Во время пребывания в Ливерпуле было много случаев съездить в Дублин и повидаться с моей матерью. Но меня удерживала боязнь попасть в руки мистера Лири и, кроме того, я ничего теперь не мог бы сделать ни для матери, ни для брата, ни для сестры. Я с надеждой думал о том времени, когда достигну такого положения, что смогу вырвать из ужасных рук мистера Лири дорогую мою мать, брата и сестру.
Прошло уже почти три года со дня моего поступления на "Леонору". Мы прибыли в Новый Орлеан. После прибытия капитан сейчас же сошел на берег и остановился в одном из отелей. В продолжение нескольких дней я его не видел.
Однажды на корабль прибыл посыльный и сказал, что капитан Хайленд болен и немедленно зовет меня к себе.
Время было летнее, и в Новом Орлеане свирепствовала желтая лихорадка, унесшая в короткое время в могилу много народа. Я быстро собрался и отправился в гостиницу, в которой остановился капитан Хайленд. Я нашел его больным желтой лихорадкой. Когда я вошел, он на минуту пришел в сознание, посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом, пожал мне руку и через несколько мгновений умер.
Горе, которое я испытал при потере этого дорогого мне человека, было не меньше, чем когда я потерял отца.
Тотчас же после смерти капитана Хайленда мистер Адкинс принял команду над "Леонорой". Я уже говорил о той ненависти, которую он питал ко мне. При жизни капитана Хайленда он не смел ее обнаруживать. После же смерти капитана мистер Адкинс сразу проявил свое отношение ко мне. Мой ящик с вещами был выброшен на берег, и мне немедленно было приказано убираться с "Леоноры".
Опять передо мной грозно встал вопрос, что же мне делать.
Возвращаться на родину не имело смысла, потому что я не имел ни денег, ни положения. Мне больше всего хотелось увидеть Леонору, которую я очень любил. Но с чем я приеду к ним? Только с печальным известием об их незаменимой потере. В конце концов я решил остаться в Америке и добиться какого-нибудь положения, а затем уже явиться на родину.
4. ЭПИЗОД ИЗ СОЛДАТСКОЙ ЖИЗНИ
В Новом Орлеане в это время было большое оживление. Соединенные Штаты объявили войну Мексике и производили набор волонтеров. Вместе с другими праздношатающимися записался в волонтеры и я, и был назначен в кавалерийский полк, который в скором времени по сформировании выступил в поход.
В сущности, это был с моей стороны довольно глупый поступок. Помню, как нам, вновь поступающим, выдавали лошадей. Нас собрали нас и привели к месту, где стояли предназначенные нам кони, которых было тут столько же, сколько и нас, волонтеров. Нам было сказано:
- Пусть каждый сам выбирает себе по вкусу и по силам.
Я, по правде сказать, в лошадях смыслил очень мало. Мне приглянулся вороной конь, без отметин, с красивой гривой и густым хвостом трубой. Я вскочил на него, но он проявил большой норов, и я долго не мог его укротить. Только с помощью товарищей мне удалось это сделать. Таким же точно образом выбирали себе коней и мои товарищи. Кому какого коня удалось себе захватить и объездить, тот с тем конем и оставался.
В полку я близко сошелся с одним молодым человеком из штата Огайо по имени Дэйтон. Мы с ним вместе провели всю компанию.
Я не особенно много чего видел на этой войне и в настоящем бою был только два раза: в сражениях при Буэна-Виста и при Церро-Гордо.
Во время одной схватки под Дейтоном была убита лошадь. Он упал вместе с нею. Я не мог остановиться и узнать, что сталось с моим другом, так как находился в строю и своей остановкой мог расстроить ряды. По окончании преследования мексиканцев я вернулся к тому месту, где в последний раз видел Дэйтона. После продолжительных розысков я, наконец, нашел его. Убитая лошадь при падении сломала ему ногу и всей своей тяжестью лежала на больной ноге. В таком положении Дэйтон находился почти три часа. Освободив его с невероятными трудностями из-под трупа убитой лошади и устроив более или менее удобно, я отправился в лагерь за помощью. Вернувшись обратно с несколькими товарищами, мы перенесли Дэйтона в лагерь, а через несколько дней он был отправлен в госпиталь. Это было наше последнее свидание во время мексиканского похода.
После этой стычки мне не пришлось больше участвовать ни в одном боевой действии, да и вообще война уже кончалась, и наш полк охранял сообщение между Вера-Крусом и столицей Мексики.
В скором времени мы получили приказ возвратиться в Новый Орлеан, где нам уплатили вознаграждение за нашу службу, и кроме того, каждому участнику войны отвели 150 акров земли.
В Новом Орлеане было много спекулянтов, которые скупали нарезанные волонтерам земельные участки. Одному из таких спекулянтов я продал свой участок за 200 долларов. Кроме того, от полученного жалованья у меня осталось около 50 долларов. Меня потянуло на родину, и я решил ехать в Дублин повидаться с матерью.
5. ХОЛОДНЫЙ ПРИЕМ
По приезде в Дублин я немедленно направился к нашему дому.
Но меня ждало страшное разочарование: никого из своих я не нашел. Моя мать уехала уже более пяти лет тому назад. От соседей я узнал следующее: после моего отъезда мистер Лири все больше и больше предавался пьянству. Работу он совершенно забросил. Сначала он пропивал доход, получаемый с мастерской, а потом стал постепенно пропивать имущество. Когда нечего уже было больше пропивать, он исчез, оставив в страшной нужде мою мать с детьми.
Вместо того, чтобы радоваться, что, наконец, она избавилась от негодяя, мать моя стала тосковать о нем и решила продать остатки имущества и отправиться на розыски своего бежавшего мужа.
Выручив около 90 фунтов стерлингов от продажи дома и мастерской, она вместе с детьми отправилась в Ливерпуль, рассчитывая найти там мистера Лири, так как Ливерпуль был его родиной, и по слухам он бежал туда. Вот все, что я узнал от соседей.
Я немедленно собрался и отправился в Ливерпуль. Кроме розысков матери, я сильно хотел повидаться с миссис Хайленд и ее красавицей-дочерью Леонорой, которые тоже жили в Ливерпуле, и которых я не видел около трех лет.
Первое, что я сделал по приезде в Ливерпуль, - собрал адреса седельных и шорных мастеров, которым я написал письма с просьбой сообщить мне все то, что им известно о мистере Лири.
Затем я отправился к миссис Хайленд. Тут меня ждал страшный удар. Я рассчитывал на родственную, сердечную встречу, но принят был более, чем холодно, и миссис Хайленд всем своим поведением давала мне понять, что крайне удивлена моим посещением. Леонора, которой было 16 лет и которая из девочки, какою я ее оставил, превратилась во взрослую девушку удивительной красоты, тоже приняла меня очень сухо и холодно.
Я до того был ошеломлен таким приемом, что совершенно растерялся и по уходе от миссис Хайленд долго не мог прийти в себя.
Мало-помалу я привел в порядок свои мысли и стал более хладнокровно обсуждать свое положение. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была, что я кем-нибудь оклеветан перед миссис Хайленд и своей названной сестрой. Это мог сделать только мистер Адкинс, который был единственным человеком из всего экипажа "Леоноры", относившимся ко мне с ненавистью. Я окончательно остановился на этой мысли и решил на следующий день снова отправиться к миссис Хайленд и объясниться с ней и Леонорой.
Когда на следующее утро я приближался к дому миссис Хайленд, то увидел, что она стоит у окна. Я позвонил. Открывшая мне дверь служанка на мой вопрос ответила, что ни миссис Хайленд, ни Леоноры нет дома. Я оттолкнул от двери изумленную служанку и прошел в гостиную.
Служанка последовала за мной; я обернулся к ней и приказал:
- Скажите миссис Хайленд, что мистер Роланд Стоун здесь и не уйдет, пока не поговорит с нею.
Служанка ушла, и вскоре после этого в гостиную вошла миссис Хайленд. Она ничего не сказала, а ждала, что я ей скажу.
- Миссис Хайленд, - начал я, - я слишком близко знаком с вами и слишком глубоко уважаю вас, поэтому мне не верится, чтобы вы без достаточных причин могли так со мной обойтись. Сознание, что я ничего дурного не сделал ни вам, ни вашей семье, заставило меня вернуться и просить вас объяснить мне причины такой перемены по отношению ко мне. Ведь вы прежде принимали меня здесь, как родного сына! Что я сделал такого, чтобы потерять вашу дружбу?
- Если вам ничего не говорит по этому поводу ваша собственная совесть, ответила она, - то нет никакой надобности и мне давать вам объяснения; вы все равно ничего не поймете. Но одно, я надеюсь, вы поняли: ваши посещения более нежелательны.
