Нестеров шел не спеша, изредка поднимал над головой теплую, с широким козырьком кепку, с удовольствием чувствовал, как легкий ветерок своим бережным прикосновением шевелит волосы. Костюм теперь не обременял его, правда, раненая нога все еще временами подвертывалась и тянула куда-то в сторону.
На душе у Нестерова было и смутно и горько. Но не посетить Лиды он не мог и уже не раз втайне упрекал себя за промедление, которое допустил исключительно из-за хлопот с домом. Но ему казалось, что будет лучше, если он придет к Лиде не просто человеком, случайно заглянувшим в Приреченск, а уже его постоянным жителем, имеющим даже собственный дом. Ничто другое, пожалуй, не могло ее убедить в серьезности его намерений.
Возле дома Нестеров увидел ребятишек, суетившихся на полянке с мячом. Он подошел к ним, поздоровался. Ребятишки прекратили игру и с откровенным интересом принялись рассматривать незнакомого человека.
- Скажите, ребята, где живет Лидия Петровна Кольцова? - спросил Нестеров.
Ребятишки наперебой, с великой готовностью изъявили желание довести Нестерова до самых дверей квартиры, но он остановил их, сказав, что сам теперь найдет и второй подъезд и третий этаж. С некоторым сожалением ребятишки проводили его взглядами, полными жгучего любопытства, и вернулись к прерванной игре.
У дверей с металлической табличкой "квартира 37" Нестеров остановился, чувствуя какое-то стеснение в груди. За дверью было тихо, и, постояв с минуту в молчании и не найдя звонка. Нестеров постучал в дверь настораживаясь и прислушиваясь.
Дверь неожиданно распахнулась, и Нестеров увидел высокую светловолосую, яркоглазую молодую женщину в белой блузке и черном платке, наброшенном на плечи. Она еще не произнесла ни одного слова, а Нестеров уже знал - это она, Лида. Вопросительно вскинув брови и взглянув как-то поверх головы Нестерова, женщина, убежденная, вероятно, что произошла ошибка, сказала:
- Простите, это квартира тридцать семь. Вам кого нужно?
- Лидию Петровну Кольцову.
- В таком случае проходите. Кольцова - это я.
- Очень хорошо. Вас-то мне и нужно, - сказал Нестеров первые пришедшие на ум слова, испытывая еще большее стеснение в груди, чем две минуты назад.
- Проходите, пожалуйста, и раздевайтесь вот здесь. А потом прошу пройти сюда.
Отступив на полшага в сторону, женщина пропустила Нестерова в сумрачный коридор, в углу которого стояла, круглая вешалка Не дожидаясь, когда он снимет плащ и кепку, женщина распахнула дверь в комнату и скрылась в ней.
- Пожалуйста, проходите! Проходите сюда! - В ее голосе Нестерову послышалось скрытое волнение.
Нестеров не спеша разделся, вошел в большую комнату с широкими, светлыми окнами. Женщина стояла возле стола в настороженной позе. В круглых серых глазах плескалась тревога. Она прикусила губы, безвольные руки повисли на бедрах, одно плечо поднялось, а второе, наоборот, опустилось. Внутреннее ожидание чего-то крайне необыкновенного сковало ее с ног до головы.
- Здравствуйте, Лидия Петровна, - произнес Нестеров сдавленным голосом, перебарывая стеснение.
- Здравствуйте. Кто вы? Я где-то вас видела. Убеждена, скороговоркой сказала женщина, присматриваясь к Нестерову, окидывая взглядом его плотную фигуру и с мучительным напряжением вспоминая, где и когда она встречалась с этим человеком.
- Ошибаетесь, Лидия Петровна. Мы с вами никогда не встречались. Нестеров я, Михаил Иванович, а для вас просто Михаил или Миша, друг вашего мужа, Степана, Степы Кольцова.
- Нестеров?! Тот самый Мишель, о котором с такой лаской в каждом письме писал Степа?.. Присаживайтесь, пожалуйста! Вот здесь, вот сюда. Я знаю вас, знаю по фотографиям. Степа присылал. Как же вы у нас оказались? И когда? И надолго ли?.. - Зардевшись и приходя в состояние какого-то бесцельного суетного движения, говорила Лидия Петровна.
- Спасибо, я присяду и отвечу на все ваши вопросы, - сказал Нестеров и, шагнув в глубь комнаты, придвинул к себе стул.
Но это не успокоило женщину. Ей почему-то не хватало сейчас сил остановить себя, и она выскочила из комнаты, на ходу сказав:
- Извините, я поищу маму.
Послышался скрип дверей в глубине квартиры, стукоток, беготня, и вдруг все смолкло.
Нестеров осмотрелся. Он сидел в квадратной просторной комнате, заставленной обветшалой мебелью: потертый комод, залоснившийся диван, просевшее кресло, в простенке - столик с аккуратными стопками книг. Над столиком в рамке портрет Степана. Снимок один из последних: свисающий на лоб чуб, сильные складки от носа к подбородку, в прищуре темных глаз, устремленных в какую-то безвестность, усталость и тоска, как бы предчувствие неизбежности смерти, уже поджидавшей его. Тугой воротник гимнастерки с расстегнутой верхней пуговицей, чуть свисшие с плеч полевые погоны с малозаметными двумя просветами и двумя большими звездами возле кромок.
Он был снят на фоне самоходок, орудийных стволов, похожих не то на хоботы слонов, вскинутых великанами в ярости, не то на стволы деревьев, вывернутых с корнями и переломанных неистовой силой урагана.
"На редкость удачно схвачен. Похож очень. Вот таким он и был. И орудия тут же. Вероятно, взято с общего снимка", - подумал Нестеров, и взгляд его переместился ниже.
А ниже всего лишь на две четверти висел в такой же рамке еще один портрет - портрет мальчика. Круглое лицо, волосы, челкой спускавшиеся к бровям, озорные оттопыренные уши, глаза, переполненные весельем, и тонкие губы, сомкнутые, чтоб не дать звонкому смеху вылететь и рассыпаться серебряными горстями.
"Да ведь это Тимошка... любимец отца, его кумир и надежда... Знаком мне и он... - вспомнив рассказы Степана о своей семье, подумал Нестеров, прикидывая, сколько же теперь исполнилось мальчику лет. - ...Десять... нет, больше - двенадцать. Много мне с ним будет забот... Хотя, что много? В четырнадцать лет формируются в основном все решающие черты характера".
Рассматривая портреты, кидая взгляд своих пристальных глаз то на сына, то на отца, Нестеров думал о Лиде: "А вот она, по его рассказам, представлялась мне другой: чуть проще, доверчивее, да и, пожалуй, веселее... Как будто стержень в ней... настороженность в глазах, холодок в голосе... Но понять ее можно. Я чужой человек для нее... Это я знаю о ней все, а она обо мне, возможно, ничего не знает или знает совсем немногое".
Лидия Петровна возвратилась минут через пять, несколько сконфуженная таким длительным отсутствием.
- Извините великодушно, Михаил Иваныч. Маму наконец нашла, и самовар в ее верных руках. - Она чуть улыбнулась, подобрав полные, сочные губы.
Лидия Петровна села напротив Нестерова и впервые посмотрела на него спокойно, просто и без того возбуждения, которое бросило ее на немедленные поиски мамы. И он не отвел своих глаз от ее взгляда, выдержал и даже улыбнулся, чуть двинув бровями. "Теперь она ближе к моим представлениям о ней... Походит... на ту самую Лиду, которую любил Степан", - отметил про себя Нестеров.
- Ну, что же, Лидия Петровна, вот и пришел я. Обычно в таких случаях говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком... - Нестеров мучительно искал слова, а они, как нарочно, исчезали из памяти. Во рту было сухо, язык ворочался с трудом, как опухший.
- Я все получила, Михаил Иванович. Обе посылки дошли: и первая с его вещами, и вторая с его подарками... Спасибо вам. - Голос ее дрогнул, и Нестеров почему-то выпрямился, готовясь к тому, что она сейчас заплачет, плечи ее задрожат от рыданий. Она кинет руки на стол. Но, вероятно; великий утешитель людских несчастий - время уже сделало свое дело: пригасило боль. Лидия Петровна энергично встряхнула головой, кольца ее пышных русых волос подпрыгнули и рассыпались по спине и плечам, и он понял: нет, она не заплачет. Все самое горькое перегорело в ней в жарком огне душевных страданий.
- Я так благодарна вам, Михаил Иванович, за дружбу с ним, - тихо сказала Лидия Петровна и опустила свою голову, скрывая слезинки, навернувшиеся в уголки глаз. - Так благодарна... - повторила она шепотом.
- Нам много предстоит, Лидия Петровна, прожить вместе, и потому я хочу просить вас: не величайте меня, не зовите меня на "вы"... Это как-то отдаляет меня от вас, а я знаю вас, вашу жизнь в течение четырех лет. Мне сейчас кажется - я не сегодня встретил вас, а знаю давно, давно, с тех пор, когда вы бежали до самой реки, вслед за поездом, увозившим Степана, размахивали платком, сдернутым с головы, и кричали: "Степа, жду тебя! Жду хоть сто лет!"
Должно быть, и она помнила об этих минутах. Она вскинула голову, глаза ее еще больше округлились, бледное лицо на мгновение окаменело, и вдруг все его линии и черты смягчились, пришли в движение от короткой улыбки. Воспоминание о минувшем всколыхнуло душу.
- Боже, и это вы знаете! - воскликнула она и порывисто протянула руку. - Согласна, Миша! И меня тоже не величай и зови на "ты": Лида.
Невольно они поднялись оба, схватившись за руки, и минуту стояли, испытывая одно и то же желание: скорее взломать перегородку отчужденности, преодолеть пространство незнакомства, лежавшее между ними, и пробиться к той откровенности, ради которой судьба свела их в этом далеком городке Приреченске.
