Водная стихия и поныне напоминает о себе следами, оставленными ею на древних камнях Лондона. На портлендском камне, из которого сложены Кастомс-хаус и церковь Сент-Панкрас-Олд-черч, различимы диагональные напластования, возникшие благодаря океанским течениям; на стенах Британского музея и Мэншн-хауса, резиденции лорд-мэра, попадаются вкрапления доисторических ракушек. Сероватый мрамор вокзала Ватерлоо хранит отпечатки морских водорослей, а характерные борозды на стенах подземных переходов свидетельствуют о мощи давно отбушевавших ураганов. По камням моста Ватерлоо можно изучать ложе верхнеюрского моря. Таким образом, нас до сих пор окружают шторма и течения, и, как писал Шелли, Лондон, этот «великий океан», «извергает на берег останки жертв и воет, требуя еще».
Лондон всегда был гигантским океаном, в котором нелегко уцелеть. Купол собора Св. Павла порой словно дрожит над седым волнующимся морем тумана, а темные потоки людей струятся по мостам, Лондонскому и Ватерлоо, и растекаются по узким столичным улицам. Социальные работники в середине XIX века говорили о спасении «утопающих» в Уайтчепеле и Шордиче, а романист той же эпохи Артур Моррисон пишет о «множестве людей, потерпевших крушение», которые вопиют о помощи. Генри Пичему, написавшему в XVII столетии книгу «Искусство жить в Лондоне», этот город видится «бескрайним морем, полным бушующих ветров, опасных отмелей и рифов», а Луи Симон в 1810-м с удовольствием прислушивался к «размеренному неумолкаемому рокоту его волн».
Если посмотреть на город издалека, вы увидите море крыш; людские потоки в его темной глубине заметны не более, чем обитатели какого-нибудь неведомого океана. Но на самом деле здесь вечно бурлит беспокойная жизнь со своими водоворотами и течениями, пеной и брызгами. Уличный шум похож на гул морской раковины, а в прошлом, когда город погружался в плотный туман, его жители словно бродили по морскому дну. Даже городские огни ничего не меняют, и Лондон по-прежнему остается тем, что Джордж Оруэлл описывал как «океанское ложе, над которым скользят светящиеся рыбы». Это привычный образ столицы, особенно часто встречающийся в романах XX века — поры, когда чувство безнадежности и подавленности придавало городу черты загадочной, безмолвной пучины.
Однако, подобно морю и виселице, Лондон не отказывает никому. Те, кто пускается в плавание по его просторам, ищут богатства и славы, хотя нередко захлебываются в его волнах. Джонатан Свифт сравнивал биржевых маклеров с торговцами, дожидающимися кораблекрушения, чтобы обобрать мертвецов, а на зданиях многих фирм в лондонском Сити можно увидеть модели корабля или лодки, используемые в качестве флюгера или талисмана. Три самые распространенные эмблемы на городских кладбищах — это раковина, корабль и якорь.
Скворцы на Трафальгар-сквер ничем не отличаются от тех скворцов, что гнездятся на обрывистых берегах Северной Шотландии. Лондонские голуби ведут свое происхождение от диких сизых голубей, которые жили среди крутых утесов на севере и западе этого острова. Для них городские здания — те же скалы, а улицы — простирающееся у их подножий бескрайнее море. Но главная печать родства — это безмолвные, но красноречивые следы, оставленные на теле Лондона, столь долго властвовавшего в торговле и на море, древними приливами и волнами.
А когда расступились волны, обнажилась лондонская земля. В 1877 году — в викторианскую эпоху на подобные проекты не жалели сил и средств — у южного конца Тоттнем-корт-роуд был прорыт гигантский колодец глубиной в 1146 футов. Он пронизал толщу сотен миллионов лет, достигнув первобытных ландшафтов места, на котором теперь расположен город, и благодаря его свидетельствам мы знаем о залегающих под нашими ногами слоях девонского, юрского и мелового периодов. Над ними лежат 650 футов меловых пород, выходящих на поверхность в Даунсе и Чилтернских округах, по краям Лондонского бассейна — этого похожего на мелкое блюдце углубления, в котором покоится столица. Мел покрыт толстым слоем лондонской глины, а тот, в свою очередь, покрывают отложения гравия и кирпичной глины. Из всего этого и вырос город практически в прямом смысле: обыкновенная глина, мел и кирпичная глина на протяжении почти двух тысячелетий служили материалом для возведения жилых и общественных зданий Лондона. Город словно поднялся из своей первобытной основы, породив человеческие обиталища из косного вещества доисторических времен.
Из этой глины путем прессования и обжига изготавливают так называемый лондонский кирпич особого желтовато-коричневого или красного цвета, послуживший материалом для постройки многих столичных домов. Он поистине воплощает собой genius loci, «гений места», и Кристофер Рен утверждал, что «из земли в окрестностях Лондона при надлежащем умении можно изготавливать кирпич не хуже римского… и в нашем климате он наверняка окажется более стойким, чем любой камень». Уильям Блейк называл лондонские кирпичи «добротными памятками», подразумевая под этим, что превращение глины и мела в стены человеческих жилищ, являясь одним из аспектов развития цивилизации, тем не менее прочно привязывает город к его первобытному прошлому. Лондонские дома XII века сделаны из пыли, которая носилась над этим местом еще в ледниковую эпоху, 25 000 лет тому назад.
В лондонской глине можно найти и более осязаемые свидетельства ее долголетия — скелеты акул (в Ист-энде бытовало поверье, что акульи зубы помогают от колик), череп волка на Чипсайде и кости крокодилов в Излингтоне. В 1682 году Драйден писал об этом ныне забытом и невидимом лондонском достоянии:
Находим чудищ тех, что породил
Во время давнее твой плодородный ил.
Восемь лет спустя, в 1690-м, близ места, где затем вырос вокзал Кингс-кросс, были найдены останки мамонта.
По прихоти погоды лондонская глина легко превращается в грязь, и в 1851 году Чарлз Диккенс заметил: «…на улицах столько грязи… что неудивительно было бы встретить мегалозавра длиной футов в сорок, ковыляющего по Холборн-хиллу, словно гигантская ящерица». В 1930-х Луи-Фердинанд Селин назвал автобусы на Пиккадилли-серкус «стадом мастодонтов», вернувшихся в края своего прежнего обитания. Герой «Отца-Лондона» Майкла Муркока, идущий по пешеходному мостику рядом с Хангерфордским железнодорожным мостом, видит на месте Лондона конца XX века «чудовищ, пасущихся у болота среди гигантских папоротников».
Скелет мамонта 1690 года был лишь первой из целого ряда подобных находок в Лондоне и его окрестностях. Гиппопотамы и слоны лежат под Трафальгар-сквер, львы — на Чаринг-кроссе, а буйволы — близ церкви Сент-Мартин-ин-де-филдс. На севере Вулиджа нашли бурого медведя, на старом кирпичном заводе в Холлоуэе — макрель, а в Брентфорде — акул. Среди представителей дикой лондонской фауны есть северные олени, гигантские бобры, гиены и носороги, которые когда-то паслись на заболоченных берегах Темзы. И это прошлое еще не ушло окончательно. Не так уж давно туманы, наползающие на город с древних вестминстерских болот, погубили фрески в часовне Сент-Стивен. Рядом с Национальной галереей и теперь можно различить то, что осталось от уступа между средней и верхней террасами Темзы в эпоху плейстоцена.
Даже в ту пору эти края не были необитаемы. Вместе с костями мамонта на Кингс-кроссе археологи обнаружили осколки кремневого топора, отнесенные ими к эпохе палеолита. С известной долей достоверности мы можем утверждать, что люди жили и охотились на месте будущего Лондона в течение полумиллиона лет, хотя история здешних поселений, пожалуй, короче. Первый великий лондонский пожар запылал четверть миллиона лет назад в лесах к югу от Темзы. Тогда эта река уже текла по своему нынешнему руслу, хотя выглядела совсем иначе: она была очень полноводна, в нее впадало множество мелких речушек, а по ее берегам росли густые леса и тянулись болота и топи.
Предыстория Лондона дает почву для бесчисленных догадок, и размышления о человеческих поселениях в тех местах, где затем, много тысяч лет спустя, были проложены улицы и выстроены дома, доставляют удовольствие особого рода. Нет никаких сомнений в том, что люди селились в этих краях на протяжении по крайней мере пятнадцати тысяч лет. Огромное количество кремневых орудий, найденное на раскопках в Саутуорке, видимо, является продукцией мезолитического производства; в Хемпстед-хите были обнаружены признаки охотничьей стоянки того же периода; в Клэпеме нашли неолитический горшок. На местах этих древних поселений были найдены ямы, в том числе вырытые под столбы, а также человеческие останки и следы празднеств. Наши далекие предки пили нечто вроде медовухи или пива. Подобно своим далеким потомкам, они повсюду оставляли за собой горы мусора. С нашими современниками их роднила и привычка собираться вместе для исполнения религиозных обрядов. Много тысяч лет эти древние люди поклонялись великой реке как высшему существу и предавали ее водам тела своих именитых собратьев.
