В 1702 году король-солнце сделал адмиралом Дюнкеркской эскадры второго своего прославленного моряка — Жана Бара, который, как и Турвилль, был выходцем из плеяды учеников Абрахама Дюкена, однако корсар заболел воспалением легких и умер 27 апреля. Турвилль и Бар были для французского флота целой эпохой. Оба начинали свой путь на Средиземном море, громили берберских пиратов, испанцев и голландцев. В битве при Бичи-Хэд в составе французской эскадры под командованием адмирала Турвилля сражался капитан Жан Бар на своем «Альсионе». Они всегда шли в ногу — отпрыск нормандского дворянина, убежавший в отроческом возрасте из дома навстречу приключениям, и грубый, неотесанный фламандский рыбак, у которого карьера моряка началась в 12 лет; они были разные, но и Бар и Турвилль были славой Франции. Потеря любого из них была ударом для флота Людовика, а они ушли оба, причем почти одновременно.
Место Турвилля[4] занял Шато-Рено, который до этого был адмиралом Леванта, а Виктора д'Эстрэ[5] назначили командовать силами Средиземноморского флота. Командующим дюнкеркской эскадрой был назначен капитан Сен-Поль, отличившийся в предыдущей войне на Средиземном море.
К началу войны флот Франции насчитывал 107 линейных кораблей (из них двадцать шесть — 110-, 80-пушечных), 17 фрегатов[6], 21 легкий фрегат, 10 брандеров, 7 мортирных судов, 18 флейтов, 11 корветов, 40 галер. Основная часть кораблей были в Бресте (64 линкора в Бретани против 28 в Тулоне, а также некоторое количество в Дюнкерке и Вест-Индии), но снабжались по остаточному принципу, коррупция в морском ведомстве расцвела пышным цветом.
В новой войне главным соперником Франции была Австрийская империя, только что завершившая победоносную войну с Турцией. Это был мощный неприятель, поэтому все возможные силы были брошены на пополнение армии. В результате Франция раз за разом сдавала позиции на море. Так, в 1701 году Португалия расторгла договор о дружбе и взаимопомощи с Людовиком, мотивируя это слабостью французского флота. Португальский король в случае возможной войны с Англией очень опасался за свою торговлю. «Я никогда не расторгнул бы договор, если бы вы держали 30 кораблей между Лиссабоном и Сетубалем», — писал он во Францию. Для Англии и Голландии Португалия, так беспечно брошенная Францией, оказалась очень ценным приобретением, так как: они уже не могли пользоваться Кадисом, но перед ними открылись гавани Порто и Лиссабона, сыгравшие важную роль в грядущей войне.
Финансовое положение Англии и Нидерландов было далеко не блестящим: Англия в 1697 году уже была в состоянии дефолта, государство, старавшееся подорвать экономику противника, надорвалось само. К окончанию войны Аугсбургской лиги банкиры Европы объявили Британию несостоятельным финансовым партнером. Выплаты по займам и счетам были заморожены, зарплаты не выплачивались, морское ведомство в 1697 году с трудом избежало банкротства. Как результат — была введена жесткая экономия в последующие годы, парламент просто игнорировал постоянные призывы Вильгельма Оранского увеличить расходы на флот. В итоге в 1701 году из 130 линейных кораблей только половина из них были годны к морской службе. Количество моряков было сокращено с 15000 до 7000 человек.
Пришедшие к власти виги придерживались континентальной политики, Годолфин и Мальборо считали, что расходы на флот, которые были в 1690-х годах, надо уменьшить вдвое, это позволит развернуть 40000 солдат во Фландрии, оставшихся же сил будет достаточно для блокирования «Серебряных флотов». На 1701 год Ройал Неви насчитывал 131 линкор (из них двадцать один имели от 110 до 90 орудий), 31 фрегат, 17 легких фрегатов (17–24 орудия), 10 брандеров, 4 авизо, 10 шлюпов, 13 мортирных судов, 6 бригантин, а кроме этого, порядка 35 мелких судов, но большая часть кораблей была совершенно небоеготова
В 1701 году Вильгельм, устав от бесконечных дрязг в Адмиралтействе, назначил лордом-адмиралом Адмиралтейства[7]графа Томаса Пемброка, сластолюбца, обжору, вора и лентяя. К великому ужасу адмиралов, Пемброк заявил, что лично возглавит флот! Все знали графа как совершеннейшего профана в морском деле, по словам современников, «на его фоне даже герцог Бекингэм[8] выглядел бы маститым флотоводцем». Конец этим планам положила принцесса Анна, ставшая после смерти Вильгельма в 1702 году королевой. Вместо Пемброка лордом-адмиралом сделали ее супруга — принца Георга Датского. Георг был толстопузым, румяным, глуповатым, добродушным человеком, флота он совсем не знал, но благоразумно решил не вмешиваться в дела Адмиралтейства и все права на принятие решений делегировал морскому совету, который возглавил брат Джона Черчилля — Джордж[9].
На новый, 1702 год решили вооружить огромный флот: 50 английских и 30 голландских кораблей, не считая фрегатов и брандеров. Но когда стало известно, что из-за неурядиц в морском ведомстве французы не смогут вооружить в 1702 году флот Океана, мысль о комплектовании столь большого флота быстро отбросили.
Ситуация в Голландии была еще хуже, чем в Англии, к тому же ей приходилось всю войну держать до 120000 штыков во Фландрии. Соединенные провинции постоянно просили у Англии прислать дополнительные войска в страну, и с каждым годом резко уменьшали состав своего флота. Эскадры Соединенных провинций на 1702 год насчитывали 83 линейных корабля (из них пятнадцать 100-, 90-пушечных), 15 фрегатов, 10 флейтов и 3 брандера.
Погоня за «Серебряным флотом»
В охоте за золотом и серебром принимали участие не только отщепенцы рода человеческого, какими являлись пираты, но и целые регулярные флоты различных стран. Однако погоня англичан за испанским «серебряным конвоем» 1702 года, развернувшаяся от Мексики до Испании, превосходит любое воображение. Во-первых, поражает громадная даже по тем временам сумма, в которую оценивалось серебро, загруженное на испанские корабли, — 14 миллионов песо. На тот момент не все страны могли позволить себе потратить такое количество денег, но для британцев было не менее важно, чтобы Испания и Франция не получили этих сокровищ, потому что, согласно старинной поговорке «хотеть иметь миллион и не иметь миллиона в сумме составляет два миллиона». То есть даже если бы серебро просто не прибыло в гавани Кадиса или Виго, это вполне бы устроило Англию, а уж захват слитков был дополнительным бонусом.
История испанских «серебряных конвоев» уходит своими корнями в XVI век Именно в это время конкистадорами в южноамериканских Андах были обнаружены громаднейшие месторождения серебра (шахты Потосе, Пачука, Тлальпухальма, Сан-Луис, Сультепек, Таско, Гванахато, Оахака, Тетела, Сакатеас, Фреснильо и Сомбререте), что автоматически сделало Испанию самой богатой страной Европы. Однако перевозка драгоценного металла в метрополию с самого начала стала большой проблемой — пираты и каперы, обосновавшиеся в Карибском море, стремились заполучить «серебряные» призы и легко захватывали одиночные суда, шедшие со столь ценным грузом. Дабы защитить от нападений корабли, везущие слитки, испанцы решили раз в год (иногда чуть реже) посылать на родину большой конвой с сильным охранением, позволявшим отбить любое нападение. Поймать такой караван было не просто — дата выхода всегда держалась в секрете и менялась каждый год, да и эскорт был соответствующим. Сами испанцы называли конвой la Flota de Oro — «золотой флот». Это прозвище сохранилось с тех времен, когда с островов Карибского моря, а также побережья Мексики и Перу алчные конкистадоры вывозили награбленное у индейцев золото. Англичане именовали эти торговые караваны по-своему — Spanish Treasure Fleet, что можно перевести как «флот, набитый сокровищами». Наконец французы часто упоминали про испанский «серебряный конвой». Так что же на самом деле везли эти торговые суда? Ответ прост — основным товаром, конечно же, были серебряные монеты[10], но присутствовали там и золотые слитки, и товары из Вест-Индии. Это ценные породы дерева и пряности, какао и табак, шоколад и сахарный тростник, корица и вино, ром и кошениль, китайской шелк и фарфор.
Кстати, хотелось бы остановиться на испанских денежных знаках того времени, ибо многих исследователей этот вопрос вводит в заблуждение. В самом деле, основной счетной единицей Испании являлся реал, песо же появились в XVI веке, их стоимость была равна 8 реалам[11], это соответствовало 90-процентному содержанию серебра в монете. Все изменилось в 1650 году, после жесточайшего финансового кризиса, постигшего Испанию, — в обращение был введен низкопробный расчетный реал, который уже был равен 1/15 песо, а не 1/8, как раньше, хотя цифра «8» на песо чеканилась и дальше. Так что, читая англоязычные источники, надо различать «pieces» и «pieces of eight». В последнем случае, чтобы узнать истинную сумму в реалах, нужно делить ее на 15.
