Первоначально же земля вообще считалась неотчуждаемым владением большой семьи. Для бонда усадьба его отца, в которой он родился, жил, работал вместе с сородичами и которую он оставлял, умирая, своим детям и другим близким людям, была микромиром, средоточием всех его интересов. Его усадьба называлась одалем, а сам он – одальманом. Но слово «одаль» – наследственная земля – означало в древнескандинавском языке также «родина». В представлении скандинавов времён язычества, мир людей был не чем иным, как большой усадьбой: вокруг неё лежал мир великанов и страшных чудовищ. Поэтому мир людей называли Мидгардом (буквально: «то, что расположено в пределах изгороди»), а мир исполинов и чудищ – Утгардом («находящееся за оградой»). Человек и усадьба были неразрывно связаны между собой. Эта связь считалась священной.
Близ хутора и даже в пределах его ограды находилось погребение предков. Считалось, что умерший продолжал свою жизнь в роду. Детям охотно давали имя предка, который как бы оживал в них, а его качества оказывали влияние на нового носителя имени. Предки охраняли семью и хозяйство, от них зависело плодородие. В память отцов и дедов воздвигались камни с вырезанными на них руническими надписями. Сознанием тесной связи поколений родичей и важной роли, которую умершие играли в судьбах потомков, проникнуты исландские родовые саги, с исключительной тщательностью прослеживающие родственные связи исландцев не только с ближайшими, но и с отдалёнными предками: для древних скандинавов история в значительной мере была родословной. Уважение к старшим – безусловный закон родового общества – сочеталось с не менее общераспространённым пренебрежением к слабым. Нередко старик, чувствуя приближение времени, когда он станет беспомощным, искал смерти в бою. Древние скандинавы верили, что такая смерть открывала перед ними врата Валхаллы – загробной обители павших со славою воинов.
Названия многих усадеб, восходящие к периоду, предшествующему походам викингов, свидетельствуют о независимости, богатстве и высоком общественном положении их обладателей, о гордом их самосознании: «Прекрасный двор», «Дом сильного», «Жилище благородного», «Золотой двор», «Двор радости», «Богатая обитель».
У жителей усадеб были свои божества и духи-покровители, в честь которых приносились жертвы и устраивались празднества. Нередким было поклонение животным – коням и быкам. Во время праздничных пиршеств употреблялись мясо и кровь коней. Детородный орган жеребца служил амулетом, приносящим плодородие. Усердное поклонение духам дома гарантировало благополучие семьи, удачные роды жены и невесток, здоровье детей, приплод скота, произрастание посевов, счастье во всех делах.
В средней части дома находилось обширное помещение. Здесь, вокруг очага, происходили общие трапезы всех членов семьи. Вдоль стен располагались скамьи для домочадцев, а у обращённой к северу стене возвышалось хозяйское место, украшенное столбами с резными изображениями богов – покровителей дома. Почётное сидение бонда – главы дома – почиталось священным. Когда после смерти отца сын садился на его место, это означало, что он вступил в права наследника.
Вместе с членами семьи в усадьбе жили рабы и другие зависимые люди и слуги, которые помогали по хозяйству, пасли скот и выполняли другие тяжёлые и грязные работы, участвовали в рыбной ловле. У каждого более или менее крепкого хозяина имелись зависимые домочадцы. Владельцы побогаче нередко выделяли рабам и вольноотпущенникам небольшие участки и снабжали их инвентарём. Всё население дома находилось под непререкаемой и неограниченной властью его главы. Для такого самоуправляющегося и обособленно жившего коллектива не существовало иного закона, помимо обычая предков и воли отца. Он был властен наказывать домочадцев и определять их судьбу, от него зависело, останется ли в живых новорождённый ребёнок. Между членами большой семьи не было равенства. Наряду с детьми, рождёнными в браке и пользовавшимися правом наследования, у хозяина могли быть дети от рабынь и наложниц, которые таких прав не имели. Незаконнорождённые дети и бедные родственники, находившиеся на положении приживальщиков, играли немалую роль в хозяйственной жизни крупной усадьбы наряду с рабами и слугами. Зачастую зажиточные бонды отдавали своих детей на воспитание к более бедным родственникам или другим людям, в том числе вольноотпущенникам. Это была своеобразная форма покровительства, оказываемого сильным более слабому. Таким путём расширялся круг родства и взаимопомощи, возглавляемый могущественным хозяином.
Женщина находилась под властью и покровительством мужчины: девушка – под опекой отца или сородича, заменявшего ей отца; после выхода замуж она переходила под опеку мужа. Но будучи подчинённой мужчине и неравной с ним, в частности в правах наследования, женщина вместе с тем не была принижена и бесправна. Ей принадлежала большая роль: она считалась хозяйкой дома. Саги рисуют облик многих властных женщин, державших семью в своих руках и пользовавшихся уважением жителей всей округи. Обладала женщина и правом на развод, которым могла воспользоваться в случае обнищания супруга, причинения ей обиды или недостойного поведения (например, если он носил одежду, напоминающую одежду женщины). Супружеская верность жён строго охранялась ревнивыми и мстительными мужьями, которые весьма пеклись о своей и семейной чести: неверную муж жестоко наказывал и отсылал к её сородичам, которые могли даже продать её в рабство. Западноевропейские хронисты утверждали, что у каждого скандинава якобы имелось по две-три жены, а у знатных их было без числа.
В усадьбе всем находилась работа. Но молодые люди из зажиточных семей имели возможность покидать отцовские усадьбы на летнее время, отправляться за море в пиратские и торговые поездки. До наступления зимних штормов они возвращались домой, принося семье, помимо дохода, уважение и славу в округе, новости о заморской жизни и впечатления, необычные для рутинного быта на родине. Зимой, когда работы было меньше, а связь с внешним миром, и без того слабая, почти вовсе прерывалась, жители усадьбы много времени проводили у домашнего очага, слушая рассказы о виденном и пережитом в чужих странах, сказания о жизни в старину, легенды о богах и героях, нередко восходившие к эпохе «Великого переселения». Как и другие народы, жившие родовым строем, скандинавы отличались широким гостеприимством. Даже врага нужно было накормить, если уж он пришёл в дом.
Летом жизнь заметно оживлялась. Жители соседних хуторов чаще встречались на общих пастбищах, на сходках. Такие сходки – тинги – устраивались для решения конфликтов и споров, возникавших между соседями, для расследования и наказания преступлений; на тингах совершались в присутствии свидетелей и поручителей имущественные сделки. В каждом районе (хераде, сотне), пределы которого устанавливались самой природой – в отдельной долине, части побережья существовал свой тинг. На эти сходки мужчины являлись вооружёнными. Принимая решение, они, как и древние германцы, в знак одобрения потрясали оружием.
Человек, имевший претензии к другому или обвинявший его в преступлении, должен был явиться к дому обидчика и вызвать его на тинг. Затем от усадьбы к усадьбе передавали стрелу – знак созыва тинга. В назначенный день, обычно в новолуние или полнолуние, все бонды, жившие в одном районе, собирались на отведённом для тинга месте, например на холме или лесной поляне, и выслушивали стороны и свидетелей. Места сходок считались священными и состояли под охраной богов: кровопролитие или другое преступление, совершённое здесь, признавалось святотатством и каралось особенно строго. Нередко в этих местах находилось капище, совершались жертвоприношения и гадания.
Хранителями обычая были наиболее почтенные и старые люди; обычай так и переходил из поколения в поколение, «исконность», старина придавали ему силу и авторитет. В нужных случаях хранитель обычая излагал его на тинге, в Исландии знаток обычаев так и назывался «законоговоритель». Для того чтобы оправдаться от обвинения, нужно было принести очистительную присягу вместе с определённым числом соприсяжников; количество их зависело от характера и тяжести обвинения. Иногда прибегали к испытаниям раскалённым железом или кипящей водой, и выдержавший испытание считался очистившимся от обвинения. Виновных присуждали к уплате возмещения в соответствии с обычаем или по оценке сведущих людей. Наиболее злостных преступников карали изгнанием, таких негодяев – «нидингов» – считали волками, их всякий мог убить.
Единственной формой письменности у скандинавов до конца XI в. оставались древнегерманские знаки – руны, которые вырезали на камне, кости, дереве, оружии. Они имели преимущественно магическое значение, и законов ими не записывали. Поэтому к памяти предъявляли очень большие требования. В памяти приходилось хранить всё, что требовалось сообщить следующему поколению. Сделки и соглашения заключались при свидетелях, которые обязаны были помнить их условия; по прошествии определённого срока эти условия подтверждались на тинге или сообщались тем, кто должен был выполнять функции свидетеля впоследствии. Чтобы память не изменила, свидетелей обычно было несколько.
