Оглянулся еще раз, и сам давай хохотать: на порожке кошка Белогрудка, ребячья любимица, лапкой мордочку моет. Вот суседка, так суседка!
Ну да правда, рассказывал ребятушкам дедушка Власий, что кошки да собаки у домового в любимчиках ходят. Он и сам порой может котом обернуться, да как начнет по подполью шастать — все мышки-ворушки со страху по углам позабьются! Да и хозяюшке тоже забота — только успевай кринки с молоком от озорства такого подале прятать, а то, глядишь, к утру одни одонки останутся.
В дедушке Власии все малые ребятушки — Степа, Митя, Аннушка, Катя, Мишутка, Николка да Ванюша души не чают. И есть за что. Дедушка Власий — на все руки мастер. Как он сам любит приговаривать: «И швец, и жнец, и на дуде игрец!» Старенький дедушка, сухонький, да и ростом невелик, а как возьмет в руки косу — и молодой за ним не угонится. В других делах он тоже мастак. Ребятки к нему вечно пристают: то колясочку-коняшку на колесиках просят смастерить, то фурчалку, то мячик берестяной для игры сплести, то куколку из дерева вырезать, да не простую, а чтобы ручки и ножки у нее двигались; дернешь за веревочку, она и начнет выплясывать, ногами да руками коленца выделывать. Тятя иной раз увидит, как деда Влас ребят забавляет, и станет его урезонивать: «Что ты, батюшко, сарыни этой потакаешь? Нёчё захребетников этих баловать!» А дедушка улыбнется, да: «Не дело говоришь! Сказывают: стар хочет спать, а молодой играть. Не весь век скучать, пускай потешатся!» Вот челядёшки целыми днями около деда и крутятся, а он их и потешит, и на ум наставит.
Любят ребятушки, когда дедушка Влас разные истории рассказывает, он их знает видимо-невидимо, весь день не ешь, не пей, только его слушай. Что ему на глаза ни попадется, про то у него уж и сказ готов. «Хотите, — спрашивает, — про Кота Котонаевиця расскажу, почему у него в ноци глаза светятся? Вот, говорят, есть така гадюцька махонька да серенька. Медянкой зовут. Наше счастье, сказывают, что у той медянки глаз нет, а то бы кажный Божий день сорок матерей плакало бы, у которых медянки-те дитяток до смерти искусали». — «Куда ж у ней глаза-то подевались?» — «Да вот мне еще мой дед рассказывал, что в давние-те годы у кота-то глаз не было, он все в избе-то жил, под пецькой сидел, на улицу гулять не хаживал: сидит себе в тепле, посиживает да помыркивает, мышей за хвост поимывает.
А у медянки глаза-те здоровущие были, ровно уголья каленые, и днем, и в ноци огнем горят. Как глянет на доброго человека, так того и оторопь возьмет, с места ему не стронуться и языком не шевельнуть. Много народу змея-та погубила, много дворов да деревень разорила.
Вот случилось медянке на великий праздник (на Илью что ли?) в одну деревню заползти. Народ в ту пору на лугу за деревней собрался, там пирование да гуляние было. Заглянула змея-та по домам — никого нету, все на праздник ушли. «Ну, — думает, — влезу-ко под пецьку да там посижу, хозяев подожду». Под пецьку шорнула, глядь — а там кот сидит, песни поет, мышей пасет. Стала медянка на него свои глазища-те таращить; а Коту Котонаевицю все нипочем — знай себе мыркает да хвостом шевелит, да лапой водит. Удивилась тут медянка: «Это что за зверь такой, взору моего не боится? Видно, силища в нем богатырская!» Вот и начала она к коту подлещиваться: «Челом, — говорит, — бью, здорово, чудище подпецьное, как тебя звать-величать не знаю, не ведаю. Забрела я в твой дом в гости, хотела под пецькой полежать, людей подождать, пока они с празд-ницька не воротятся». — «А что за нужда тебе до людей-то?» — «Да больно уж много их на свете развелось, совсем от них покоя не стало. Вот и задумала я род-то людской поповывести: как встречу человека, глазом на него зыркну, так он и обомрет, тут-то я его жалом и дойму».
Услыхал такие речи Котонайко, жалко ему хозяев своих стало. «Как бы, — думает, — мне змеищу-ту обхитрить?» Покумекал маленько, да и говорит: «Ну коли путь такой дальний держишь, негоже мне тебе отказывать: полежи да отдохни тут маленько, сил поднакопи. Токо дай-ко мне часок-другой глаз твоих поносить: хочу я на праздницек сбегать — на людей посмотреть, да себя показать; совсем я истомился под пецькой-то сидюци, серых мышей пасуци, тараканов гоняюци, света белого не видюци». Жалко было медянке с глазами-то расставаться — ну да что делать! «Ладно, — говорит, — дам я тебе глаза поносить. Токо ты допоздна-то не загуливайся, чтобы как люди-те с празд-ницька придут, мне с ними поскорей разделаться!» Схватил тут Котонай медянкины глаза — и был таков! По деревне бежит, глазом поведет — все вокруг обмирает, все встречные-поперечные от Кота Котонаевиця разбегивают-ся, все зверя диковинного приужахиваются.
Добежал Котонай до гульбища: тут красны девки да добры молодцы прогуливаются, малы детушки пошаливают, а мужики да бабы мясо варят, на столы ставят, к пиру готовятся. Учуял Котонайко мясной дух, да как скакнет к огню, где котлы-то стоят, бычьи хвосты да уши кипят. Искры от костра-то полетели, да в глаза-те ему и попали. Тут Котонай света белого не взвидел, слезами горючими залился: «Всю-то жизнь свою я под пецькой просидел, никого не видывал, ничего не слыхивал. Токо глазки-те мне Бог сподобил на праздницек посмотреть, на красных девушек полюбоваться, как огнем-то мне их и повыжгло!»
Стали тут девушки Кота Котонаевиця утешивать да поглаживать, стали глазки ему водой ключевой промывать, стал Котонай щуриться, стал оглядываться. Видеть-то все видит, да только силу глаза его потеряли, все колдовство огонь-то из них выжег. А глаза у него и до сей поры по ночам светятся; а как увидит Котонайко огонь или солнце, так глаза-те щурит — боится, что опять в них искры попадут».
«А как же, дедушко, змея-то?» — «Медянка-то? Сидела она под пецькой, сидела, Кота Котонаевиця дожидалася. Да смекнула, видно, потом, что обманул он ее, ни с чем оставил. Шмыгнула в подпол, да и была такова. Так теперь в лесах да в болотах малых робяток поджидает, чтобы их жалить, когда они в лес по грибы да по ягоды пойдут. А Котонай как медянку увидит, так и норовит ее загрызть, за добрых людей, за загублены души христианские отомстить».
Про то, как малые ребята Христа славили
Зимой, когда снегу по окна метель наметет, кончается Филиппово говенье и наступает Рождество Господне. Мама тогда в избе начинает убираться и «коровушек» стряпать — разных птичек, лошадок, коров из твердого теста лепить и в печку сажать, чтоб они там хорошенько подрумянились. Ребятёшки и рады: между собой судятся-рядятся, кому какая коровушка достанется, и все маме помогать приноравливаются: кто рожки коровушке лепит, кто лошадке хвост А маменька им про Христа Бога сказывает: про то, как воссияла звезда вифлеемская и весь мир узнал, что на свете Сын Божий появился, и про то, как Матерь Божья, Пресвятая Богородица от врагов под деревом укрыться хотела, и не прикрыла ее осина, потому и считают ее люди проклятым деревом: и в огне она не горит, и дом из нее не построишь, и в тени под ней в знойный день не укроешься.
Много разных историй мама в эти дни челядёшкам рассказывает: и про трех волхвов, и про тьму египетскую, и про Ноев ковчег, и про избиение младенцев — одна другой чуднее и завлекательнее. А то еще станет стихи петь:
— Во городе в Вифлееме
Что со вечера звезда восходила,
Со полуночи воссияла.
Что Пречистая Богородица
Христа Бога породила,
Во пелены спеленала,
Да во ясли Христа Бога полагала.
Приходили к нему персидские цари,
Приносили ему честные дары.
Говорит им Христос Бог:
— Мне не дороги ваши дары,
А мне дороги ваши души.
Цари Христу поклонилися,
Поклонившись, они прослезилися,
Во свои страны воротилися.
Безбожный царь про это проведал,
Безбожный царь Ирод возъярился,
Послал же он свое войско
Во ту страну иудейскую.
Во все пределы вифлеемские
Побить неповинные младенцы
От двою лет и ниже
За Спасителя Христа Бога.
А перед ужином мама челядёшкам скажет. «Ну-ко те посмотрите, нет ли каких зёрнушек под столом». Вся ребятня разом под стол заберется и давай шабуршить наперебой. Какое зернышко кто найдет, скорее к отцу или к маме бежит: «Нашел, нашел зёрнушко!» — «Ну-ко, покажь какое?. Ржаное. Видно рожь сево года будет хороша». Тому, кто зернышко нашел, и честь, и почет, и самая наилучшая коровушка, и первая ложка каши.
Пока мама к празднику готовится, ребятишки на печь взберутся побарахтаться да покубыряться, да и выроют на запечке мешочек с лодыжками. Лодыжки — это маленькие косточки от ног барашка. Раньше их в каждой семье много копилось. Зимой на святки в них все от мала до велика целыми днями игрывали, чтобы овечки лучше велись. У каждой лодыжки четыре стороны и каждая по-своему называется' выпуклая — «горбиком» или «горкой», с углублением — «ямкой» или «лункой», боковая ровная — «повная», а боковая с выемкой — «сак» Каждая сторона в игре важна: на какую сторону косточка упадет — от того выигрыш зависит.
