Китайские иероглифы используются на всех территориях, которые когда-то были частью Китайской империи, и в соседних странах — Корее, Японии и Аннаме. Их распространение объяснялось большим престижем китайской культуры, хотя они не были хорошо приспособлены для записи слов многосложных языков. Иероглифы никогда не изменялись в Китае, но в Японии в IX в. возникли два типа записи слогов. Сегодня японское слоговое письмо используется для написания окончаний глаголов, прилагательных и частиц. Один из корейских королей разработал фонетический алфавит, которым легко пользовались необразованные люди. Маньчжуры также давно имеют фонетическое письмо. Южный Аннам, Камбоджа, часть Малайского архипелага модифицировали индусский фонетический шрифт. Арабский язык был занесен в южные регионы мусульманскими торговцами.[6] Христианские миссионеры перевели на латиницу тагальский язык на Филиппинах столетия тому назад, и французы латинизировали написание местных слов в Индокитае.
НЕУДАЧА КИТАЙСКОГО ФЕОДАЛИЗМА
Государство династии Шан было покорено в XII в. до н. э. государством Чжоу, чья столица Сян находилась на реке Вэй, западном притоке Желтой реки. Номинально династия Чжоу была самой продолжительной в истории Китая, просуществовав почти девять веков до 222 г. до н. э., вдвое больше самой продолжительной династии в последующие периоды.
Империя Чжоу подчинила большую часть Северного Китая, но не смогла захватить болотистую долину реки Хуай в юго-восточном направлении или субтропические лесные массивы к югу от Янцзы.[7] Правители Чжоу ввели, возможно позаимствовав из Западной Азии, институт императорского гарема, охраняемого придворными евнухами. Они наладили чеканку из латуни монет, похожих на современные, развивали ирригацию и выращивали дополнительное количество зерна для торговли с кочевыми степными племенами — тюрками и монголами. Около 600 г. до н. э. в Китае появилось железо, предположительно оно было ввезено из Индии через Бирму. Также ввозились стальные мечи и плуги (в качестве тягловой силы использовали быков) из семитского Ближнего Востока, или же они производились по их подобию. Китай на более чем тысячу лет отставал от Ближнего Востока в этой области, но опережал Японию на пять веков. Именно через Китай железный век распространился на Дальнем Востоке.
Императоры династии Чжоу вскоре стали недееспособными rois fainéants («ленивыми королями». — Пер.), чья власть была парализована беспрерывными войнами между их феодалами. Они оставались просто наблюдателями, когда число государств упало с 1800 до 100, а затем до нескольких: Янь на северо-востоке, Ци в Шаньдуне, Цзинь на севере, Цинь на северо-западе, Чу на юге и Юэ на востоке. Эти государства интриговали и воевали друг с другом в период анархии, названный периодом «Воюющих царств» (Чжаньго).
В период династии Чжоу китайская философия и религия приняли формы, которые оставались постоянными в течение более двадцати столетий. Был развит концепт безличной, но активной силы Неба, названный тянь. Предки почитались как духи с индивидуальными чертами, и их умилостивляли регулярными обрядами и жертвоприношениями. Души обычных людей становились куэй, а знатных — шень.[8] Неопределенность в жизни и феодальная анархия заставляли вдумчивых людей размышлять об идеальном государстве. В борьбе за власть правители пытались найти мудрых советников, которые могли бы сделать государство процветающим, или, если мира не удавалось достичь, — добиться успеха в войне — стратегия, которую гораздо более ценили, чем военную доблесть.
Почти вся классика китайской философии была создана в период Чжоу, и некоторые из великих мыслителей были современниками, поддерживавшими отношения друг с другом. Самый знаменитый из них Кун[9], или Конфуций, новатор в области этики, полагавший, что самодисциплина, соблюдение обрядов и обычаев и врожденная добродетель человечества могут сохранить золотой век. Он подчеркивал скорее значение патриархальной семьи, чем государства. В его концепции идеального государства великодушный император являлся отцом народа, строго придерживавшимся обрядов и посредством этого угождавшим Небу и приносившим процветание стране. Менций, первый из великих комментаторов Конфуция, родившийся после смерти Конфуция более чем через сто лет, развил доктрину, согласно которой если император оказывается недостойным — то есть если народ страдает от бедствий, — то он лишается мандата Неба и его подданные освобождаются от необходимости подчиняться ему. Учение Менция санкционировало восстания и морально оправдывало свержение императоров и приход к власти новых династий.
Конфуций учил, что человек совершенен благодаря процессу работы над собой и что наиболее подходящими объектами изучения являются жизнь и афоризмы праведных правителей. Он назвал в качестве примеров князя Чжоу и других видных князей. Однако его последователи, то есть почти сто поколений китайского народа, отдавали должное самому Куну. Конфуций полагал, что управление принадлежало людям, в моральном плане превосходящим других и действия которых не должны ограничиваться точными законами. Они могли урегулировать проблемы согласно своим личным заслугам, следуя канонам гармонии, человеколюбия и искренности. Простым людям нет необходимости стремиться к эгалитаризму, но они могли доверять мудрости и честности тех, кто превосходил их в нравственном отношении.
Для простого ума конфуцианское учение предоставляло четко сформулированные принципы. Существовали четыре социальные группы: ученые — высшая социальная группа; затем следовали земледельцы, удовлетворяющие универсальные потребности человека; после — ремесленники, также производители, хотя менее важные; наконец, купцы, торгующие продуктами, производимыми другими людьми.[10] Моральная ответственность классифицировалась по пяти типам отношений: между князем и подданными, отцом и сыном, мужем и женой, старшим братом и младшим братом, другом и другом. Женщины должны подчиняться последовательно отцу, мужу и старшему сыну. Согласно учению Конфуция, отец, следящий за строгим соблюдением обрядов в семье, пользовался уважением при жизни и почитался после смерти его потомками по мужской линии.
Отношения, конечно, были неравными: с одной стороны, лицо, стоящее выше по положению, проявляющее добросердечие, чья собственная честность ограничивала его власть, с другой стороны, лицо, занимающее более низкое положение. В семье существовали три вида отношений, имевших первостепенное значение, даже друзья включались в семейные отношения. Чужестранцы и другие государства, в том числе военные союзники, находились вне сферы этики. Конфуцианское общество видело семью как обнесенный стеной замок, с сотрудничеством внутри, за пределами чего все является законной добычей.
Конфуцианство не имеет четкого учения о загробной жизни. Счастье в потустороннем мире достигается косвенным путем: самый добродетельный человек будет страдать, если его потомки не будут почитать мемориальную доску в его память и посещать его могилу. Величайший позор — равносильный исчезновению навсегда — это не иметь потомков мужского рода. Несомненно, желание иметь максимальное число сыновей способствовало перенаселению в каждом конфуцианском обществе. Семейная солидарность препятствует проявлению смелых самостоятельных действий, привязывая их к родовому участку земли, и те, кто отправился за рубеж, могли заранее договориться о доставке своих тел на семейное кладбище.
Почти полностью был противопоставлен строгой обрядности Конфуция анархический индивидуализм Лао-цзы, которого традиционно считали современником и знакомым Конфуция.[11] Даосистское учение, названное даосизмом (от дао, или «путь вещей»), с пренебрежением относилось к обрядности и подчеркивало натурализм и свободу от ограничений. Последователи Лао-цзы презирали высшую власть и так мало думали об ответственности перед семьей, что один из них странствовал по Китаю, сопровождаемый двумя слугами, один из которых нес кувшин с вином, а другой — лопату, чтобы похоронить этого последователя Лао-цзы, где бы тот ни умер. С точки зрения даосизма ни один цивилизованный институт не был достоин восхищения; дворы были посмешищем и армии — просто бандами разбойников. Даосы рано стали придерживаться монастырской жизни, выбирая красивые и уединенные места. В их деятельности акцент делался на паломничестве и уходе в святыни и священные горы. От мистицизма они легко перешли к магии, эликсирам, занимаясь поисками философского камня и продавая талисманы легковерным.
