Однако, если вспомнить, что и в правительстве Северной коммуны, и в продовольственной управе, как это показано в работах А. Солженицына, М. Бейзера и других исследователей, основные должности занимали представители этой самой местечковой бедноты, тревога Моисея Марковича выглядит вполне обоснованной.
И по-своему, по-местечковому, товарищ Володарский был прав.
Любые сомнения в компетентности властей тогда действительно были обязательно направлены против евреев и вполне могли быть приравнены к проявлениям махрового антисемитизма{92}.
Повторим, что эта кампания «Красной газеты» осуществлялась с ведома Григория Евсеевича Зиновьева.
Выступая на митингах, он каждый раз подчеркивал, что «черносотенные банды, потерявшие надежду сломить Советскую власть в открытом бою, принялись за свой излюбленный конек» (выделено мной. — Н.К.)…
Правда, тогда, в апреле, Григорий Евсеевич еще не терял надежду, что все можно уладить и «наш товарищ Троцкий будет гораздо ближе русскому рабочему, чем русские — Корнилов и Романов»…{93}
Однако к двадцатым числам мая и миролюбивому Григорию Евсеевичу стало совершенно ясно, что эти глупые русские отнюдь не собираются восторгаться новой властью только потому, что она составлена из евреев.
И все-таки, признавая приоритет московских товарищей, Григорий Евсеевич решил не останавливаться на одной только профилактике антисемитизма. Что толку от этой профилактики, если в Петрограде и некоторые евреи уже начинали роптать на большевистскую власть?
Хотя они и принадлежали к враждебным большевикам партиям, но они ведь были евреями и не должны были, как считал Григорий Евсеевич, использовать в политических целях промашки, которые допускали большевики, стремясь защищать привлеченных ими для распределения продовольствия местечковых жителей.
Эти тревожные мысли Григория Евсеевича довольно точно выразил В. Володарский в своей статье «Погромщики», опубликованной в «Красной газете» 12 мая…
«Я бросаю всем меньшевикам и с-рам обвинение:
Вы, господа, погромщики!
И обвиняю я вас на основании следующего факта:
На собрании Путиловского завода 8 мая выступавший от вашего имени Измайлов, занимающий у вас видное место, предлагавший резолюцию об Учредительном собрании и тому подобных хороших вещах, заявил во всеуслышание:
— Этих жидов (членов правительства и продовольственной управы) надо бросить в Неву, выбрать стачечный комитет и немедленно объявить забастовку.
Это слышали многие рабочие. Назову в качестве свидетелей четырех: Тахтаева, Альберга, Гутермана и Богданова…
Я три дня ждал, что вы выкинете этого погромщика из ваших рядов. Вместо этого он продолжает свою погромную агитацию».
Увы…
Евреи, стоящие у руководства меньшевиками и эсерами, не выкинули из своих рядов объявленного товарищем Володарским погромщика.
Вот тогда-то товарищу Зиновьеву и стало ясно, что одной профилактики антисемитизма уже мало. Надобно было встряхнуть разнопартийную массу соплеменников.
Особо Григорий Евсеевич не мудрствовал.
Еврейское единство он решил укреплять по испытанному рецепту, с помощью страха погромов… Поскольку погром организовывать было некогда, а идти на прямой подлог (что это за имеющиеся факты еврейского погрома в некоторых городах Московской области?) было недейственно, решено было организовать хотя бы процесс над погромщиками…
Поручение Григория Евсеевича Зиновьева не застало Моисея Соломоновича Урицкого врасплох.
Как раз накануне совещания, 20 мая, он отдал приказ об аресте руководителей бывшего «Союза русского народа» и других патриотических организаций, которых решил провести по делу «Каморры народной расправы»…
5
Моисей Соломонович Урицкий, как утверждалось в официальной биографии, «был человек своеобразной романтической мягкости и добродушия. Этого не отрицают даже враги его».
Еще биографы утверждают, что у Урицкого было врожденное чувство юмора…
Никаких сведений, подтверждающих мягкость и добродушие петроградского палача, мне не удалось обнаружить ни в воспоминаниях, ни в архивных документах. А вот насчет юмора, пожалуй, стоит согласиться с биографами. Моисей Соломонович действительно обладал тонким, неповторимым юмором.
В понедельник, 20 мая 1918 года, он нацарапал на клочке бумаги:
«Обыск и арест:
1. Соколова В. П.,
2. Боброва Л. Н.,
3. Солодова Г. И.
М. Урицкий{94}».
Несмотря на краткость сего произведения, оно немало способно рассказать как о самом Моисее Соломоновиче, так и о методах работы возглавляемого им учреждения.
Начнем с того, что записка, нацарапанная на клочке бумаги, собственно говоря, не только начинает все дело «Каморры народной расправы», но и содержит весь сценарий этого дела.
В списке подлежащих аресту лиц — три фамилии.
Леонид Николаевич Бобров — статистик Казанской районной управы, в прошлом председатель Общества русских патриотов, кандидат в члены Главного совета «Союза русского народа».
Виктор Павлович Соколов — председатель районного комитета Василеостровского союза домовладельцев, в прошлом — товарищ председателя «Союза русского народа», ближайший помощник А. И. Дубровина.
И, наконец, Георгий Иванович Солодов…
Не монархист, не член «Союза русского народа», но владелец квартиры, в которой проживал член «Союза русского народа», кандидат в члены Главной Палаты Русского Народного Союза имени Михаила Архангела, Лука Тимофеевич Злотников.
Если бы фамилия Солодова в списке Урицкого была заменена на фамилию Злотникова, по сути дела, перед нами была бы структура будущей организации, так сказать, вновь возрожденного «Союза русского народа».
В. П. Соколов — руководитель, Л. Т. Злотников — идеолог, Л. Н. Бобров — заместитель по организационной работе…
Разумеется, речь идет не о существующей организации, а об организации, которая, по мнению Моисея Соломоновича, могла бы существовать.
А почему бы и нет?
Главное, что все трое очень подходили для подпольной погромной организации. Как сказал один из свидетелей по делу «Каморры народной расправы», Злотников «не скрывает своих взглядов настолько, что мне это даже казалось подозрительным, провокаторским…».
Разумеется, все сказанное — только предположение.
Но предположение, которое позволяет объяснить ход мысли Моисея Соломоновича Урицкого, набрасывавшего на клочке бумаги не просто план арестов, а сценарий будущего дела.
Отказываясь же от этого предположения, мы погружаемся в полнейшую бессмысленность. Совершенно не объяснимо, почему появляется под пером Моисея Соломоновича Урицкого фамилия Виктора Павловича Соколова — ведь ни 20 мая, ни в ходе дальнейшего следствия не появилось даже намека на его причастность к изготовлению «Предписания», которое было главной уликой дела «Каморры народной расправы»…
Ну а как же, спросите вы, Солодов?
Ведь в списке стоит именно его фамилия, а не Злотникова…
О!
Вы таки забыли о тонком и неповторимом юморе, которым так щедро был одарен Моисей Соломонович.
Замена фамилии Злотникова — чрезвычайно остроумная находка Моисея Соломоновича, и она лишний раз убеждает нас, что записка его действительно сценарий будущего дела.
Дело в том, что кроме евреев в Петроградской ЧК работало немало поляков, латышей и эстонцев, которых Урицкий во все тонкости своего плана посвящать не собирался. У рядовых чекистов и сомнения не должно было возникать, что дело фальсифицировано.
Поэтому-то — отличным был педагогом Моисей Соломонович! — он доверил своим молодым подручным самим найти Злотникова.
В ордере № 96, выписанном в семь часов вечера 21 мая, Моисей Соломонович поручил товарищу Юргенсону провести обыск в квартире Солодова и произвести там «арест всех мужчин».
Злотникова, таким образом, Юргенсон все равно бы арестовал, но сделал бы это как бы и без указания Моисея Соломоновича…
Да…
Не напрасно Исаак Эммануилович Бабель так восхищался Моисеем Соломоновичем Урицким.
Вот, нацарапав на бумажке фамилии Соколова и Боброва, Моисей Соломонович поправил спадающее пенсне, заправил за ухо черный засалившийся шнурок, а потом встал и, переваливаясь с боку на бок на кривых ногах, подошел к окну…
Как писал Марк Алданов, который лично знал председателя Петроградской ЧК, Урицкий походил на комиссионера гостиницы, уже скопившего порядочные деньги и подумывающего о собственных номерах для приезжающих…
«Вид у него был чрезвычайно интеллигентный; сразу становилось совершенно ясно, что все вопросы, существующие, существовавшие и возможные в жизни, давно разрешены Урицким по самым передовым и интеллигентным брошюрам; вследствие этого и повисло раз и навсегда на его лице тупо-ироническое самодовольное выражение».
