Особенно запомнились мне константинопольские базары, большущие, красивейшие базары с овощами, фруктами и свежей рыбой. Иногда мы собирались компанией и на большой лодке под парусом ездили по Босфору, в море не выходили, я кричала: «Не поедем», — я боялась воды, и все отступали.
Государь приехал дня на три, мы ожидали его. Отправились в святую Софию, древний храм. Он поразил меня благолепием и невероятной красотой. Государь восхищался собором и говорил, что мы никогда этого не забудем. Присутствовали на службе, очень торжественной, и пение было словно ангельское — такой замечательный резонанс. В Константинополе довольно много русских, православных, которые приходили в храм на богослужение. Здесь государю каждый день устраивали торжественные завтраки и обеды. Он уехал тихонько, как и приехал, — так любил. Вскоре и мы стали собираться. Покидали этот сказочный город в грустном настроении, прощались, целовали друг друга и не могли расстаться, словно расставались навсегда.
После отречения государя от престола мы продолжали жить в Александровском дворце. Мы болели и поправились лишь к весне. О том, что мы должны поехать за границу, я не слышала, между собой говорили, что нас повезут в Крым. Но до последнего дня не знали, куда поедем, оказалось в Сибирь, в Тобольск, в ссылку.
Было очень много вещей, вагон вещей: сундуки, корзины, саквояжи — боже мой, сколько было вещей и как трудно было их собирать.
Ехали на поезде, потом на пароходе. Когда проплывали мимо Покровского, родины Григория, все вставали и крестились, молились за упокой его души. Все кроме меня, я нисколько его не жалела.
Мы поселились в доме губернатора на втором этаже. Возле дома небольшой сад и маленький огород. Мне и Марии дали комнату, Татьяне и Ольге тоже комнату. У них были кроватки, у нас — топчанки. Все бедненькое, простенькое, но чистое. Отцу, маме и брату отвели комнаты, остальным — каморки, на первом этаже и в других местах.
В Тобольске солдаты стали вести себя свободнее и говорили иногда всякие глупости вроде того, что раньше наша семья жила хорошо, а теперь пришлось горько, потому что важничали и жили шикарно, в то время как бедные люди голодали. Но разве было много голодных в России? В те годы хлеб стоил пять копеек. Солдаты о добром не вспоминали.
Говорили, что мы поплатились, спим на топчанчиках, немножко голодаем. Мы не голодали, хотя кушанья были самые простые: борщ, каша, плохонький кисель. Давали разное, но все никудышное, такого мы никогда не ели. На прогулку ходили только с разрешения начальника Панкратова. Каждый день начинался с прогулки, затем была учеба и свободное время. Его я посвящала чтению.
Появились новые знакомые. Как-то раз солдаты вызвали Марию, следом выскочила и я. Оказалось, явился молодой человек. Мы поздоровались. Его звали Марком, ему было двадцать пять лет. Парень принес большую ветку черешни, сплошь усыпанную ягодами, и сказал, что слышал о красоте Марии и пришел посмотреть на нее. Подарил сестре книгу молодежного писателя с дарственной надписью: «Прекрасной Марии от Марка». Потом спросил:
— Что вы сегодня кушали?
— Картошку отварили, — сказала сестра.
— Неужели, я думал, что вы питаетесь лепестками роз, вы такая нежная.
Немного еще поговорили, он спросил:
— Если разрешите, я еще приду.
— Как хотите.
Марк пришел через три дня и принес корзиночку с клубникой. В третий раз принес сливу, но в третий раз государь не разрешил сестре выйти, было сказано, чтобы Марка не пускали. Тогда парень уговорил солдат передать записочку. Он приглашал нас на прогулку, обещая упросить охрану. Так и случилось, и сперва Мария с Татьяной, а потом я с Ольгой и солдатиком ходили в Кремль.
Еще раньше мы успели рассмотреть этот маленький город, он казался нам неинтересным, но на прогулку пошли. Жители узнавали нас, здоровались, кланялись, и мы здоровались с ними.
Архитектура Кремля старая. Здесь находился музей живописи и этнографии с иконами и картинами из жизни святых, предметами быта: парными, сшитыми из грубой холстины, носимыми через плечо, мешками, ковриками из тряпочек и толстых ниток, подстилочками и рогожками, на которых спали святые люди, и хорошо сделанными чучелами зверей.
У Татьяны тоже появился кавалер, унтер Ибрагимов, красавец-татарин, двадцати восьми лет. Он просил ее руки и как будто нравился сестре, но родители были против. Ибрагимов уговаривал Татьяну бежать, говорил, что сумеет ее защитить, и, думаю, сестра решилась бы, он умел уговаривать.
Мария тоже познакомилась с солдатиком, Григорием Литвиновым, воспитанным и приветливым молодым человеком, наверное, он был из хорошей семьи. Но о замужестве родители и слушать не хотели, о неравнюшке и в песне поется.
Эти кавалерики из солдат с пустыми руками не приходили, дарили что-нибудь маленькое, миниатюрное. Они приглашали в кинематограф и прогуляться, но государь на наши просьбы отвечал:
— Лучше останьтесь дома, мои милые.
Мы приглашали солдатиков на спектакли домашнего театра, они приносили цветы, фрукты, что-нибудь сладкое.
Начальник отряда полковник Кобылинский как мог заботился о нас, принес лоханочки, тазики, кружечки для мытья и стирки, где-то раздобыл небольшие грифельные доски и мелки для занятий, помогал делать качели, участвовал во всяком начинании. Он старался ободрить и развлечь нас, это был внимательный, душевный человек.
Другой начальник, комиссар Панкратов — человек так себе, его не сравнишь с Кобылинским. Помощник комиссара, молодой человек, всегда лохматый, и вовсе никуда не годился, вел себя по-хамски.
Учебой занимались постоянно. У нас появилась новая учительница Клавдия Михайловна, она хорошо объясняла русский язык и литературу, и у нее на уроках было интересно. Преподавали также Гиббс и Жильяр, отец и мама — учителей хватало.
В Тобольске много занимались шитьем, вязанием, рисованием. Рукоделью учила Шнейдер, она мастерица по вышивке и кружевам. Сельским трудом не занимались. В свободное время выходили в сад с маленькой работой или читать. Это разрешалось.
Здесь был птичий двор с курами и уточками, ручные, они запрыгивали на колени, и нам вспоминались оставленные на дворцовых прудах и, должно быть, погибшие птицы, и на глазах появлялись слезы.
У мамы было много работы, ей приходилось обшивать всю семью. Это занятие успокаивало ее. В свободное время мама рисовала: увидит физиономию солдатика или девушки и сделает набросок, они посмотрят, похоже, и просят подарить.
Самой жизнерадостной была Татьяна, она занималась хозяйством: ходила с солдатиком за продуктами и наперемену с поваром готовила обед.
В два или три часа обедали. Пища плохенькая, но хлеба давали вволю. Вечерами мы сидели в потемках и скучали. Электричества здесь не было, керосина и свечей мало, потому ложились спать пораньше.
Иногда случались маленькие происшествия. К Ольге приехала Маргарита Хитрово, которую арестовали, забрали ее бумаги и велели ехать в Петроград. Другой случай. Во время богослужения священник провозгласил многолетие государю, священника арестовали.
В Тобольске я читала что попадалось. Своих книг было всего несколько, но в губернаторском доме имелись шкафы с книгами, которыми нам разрешалось пользоваться.
О нас помнили, добрые девочки и женщины приносили полевые цветы, что-нибудь еще, мы выходили и принимали букетики. Иногда мальчики и девочки приносили птиц: ворон, чижиков, щегольчиков, снегирей, дарили или продавали за рубль. Когда наступила зима, государь стал собирать, пилить и рубить дрова, и занимался этим постоянно. Ему помогал кто-нибудь из солдатиков, за сердечное отношение к ним солдатики не отказывали отцу.
В Тобольске Алексей быстро вытянулся и был одного роста со мной. Он часто болел, один раз мы все вместе болели краснухой. Когда Алешенька чувствовал себя хорошо, он занимался и бегал с игрушечными пистолетиками, делал самолетики из бумаги. Он подружился с солдатиками и часто разговаривал о военном деле, лошадях, ложках, играл с ними в «дурачка» и в шашки. Когда солдатики разрешали, он показывал кинематограф, который и сами солдатики смотрели с удовольствием.
За Ольгой стал ухаживать Афанасий. Это был видный мужчина лет тридцати пяти, не помню его фамилию. Мой кавалер из солдатиков Ванюша Шереметев, это графская фамилия, но фамилия фамилией, а Ванюша не граф. Ванюша любил военную книгу и был помешан на Суворове. Об этом только и говорил, и надоел. Он из Тамбовской губернии, его отец столяр, мать — портниха. Ванюша любитель книг, дома у него было два шкафа с книгами. Он гордился своей фамилией и говорил, что я не должна им пренебрегать, предлагал выйти за него замуж.
В ссылке у государя было много хлопот. Из доверенных лиц здесь находились генералы Долгоруков и Татищев. Втроем они уединялись и подолгу беседовали, и после, хотя и было трудно, выполняли поручения отца. Здесь были большие расходы, и государь жаловался. Долгорукова и Татищева я знала мало, лучше — Гиббса и Жильяра, наших учителей. Мистер Гиббс — англичанин. Он сумел преодолеть все препятствия и попасть в Тобольск. Это необыкновенно преданный человек с типично английским характером: постоянный, настойчивый, упорный. Это серьезный и самостоятельный человек, если что скажет, сделает. Находчивый, он никогда не унывал и умел найти выход из любого положения. По-русски говорил не очень хорошо. Он преподавал Ольге и Алешеньке английский язык и историю Англии, рассказывал об этой стране и об Индии, британской колонии. Он был многословный и любил убеждать. Когда солдатики безобразничали, мистер Гиббс спорил с ними, убеждал, чтобы все делалось, как положено, как это принято в Англии. Он был очень настойчивый. Одевался всегда аккуратно, следил за собой, брюки всегда были прекрасно выглажены. Если ему никто не постирает, сделает это сам. По большей части он сидел у себя в комнате и занимался науками. Он никогда не пилил дрова вместе с государем, как это делал мсье Жильяр, хотя считал, что государю, как человеку угодливому к людям, это занятие к лицу. Он обожал нас, девочек, и старался угождать. Когда устраивались спектакли, неизменно участвовал в них.
