В этом направлении Порта начала новые дипломатические переговоры с Россией. Ей опять сделали уступку, и обмен ратификациями состоялся. Комментируя этот факт, турецкий историк обращает внимание на то, что России во что бы то ни стало надо было добиться так называемой независимости татар: это было для нее самое благоприятное условие, чтобы пользоваться соперничеством искателей ханского звания и держать в Крыму безвыходно свое войско под предлогом охраны особы ханов; причем Порта совершенно устранялась от всякого вмешательства в это, по-видимому, домашнее дело. Так рассуждает турецкий историк (вакаанэвис[129]), и теперь еще благополучно здравствующий[130]. Но иначе трактует тогдашние события, следовавшие за Кючук-Кайнарджийским миром, их современник Ресми-Ахмед-эфенди. «Все споры кончены, — говорит он, — все беды устранены. Но по воле Всевышнего Аллаха находившийся в то время в Крыму прежний хан, злокачественный Девлет-Герай, чтобы отнять у Сахыб-Герая ханство, через восемнадцать дней[131] собрал около себя нескольких татар и послал двести татарских мурз с прошениями и представлениями к Порогу Счастья просить и умолять, говоря: “Мы не приемлем… срама независимости! Мы будем сражаться хоть до светопреставления, пока Ени-Кале и Кыл-Бурун не будут опять отобраны у московов!” Эта статья составляла сущность мирного договора; ясно было, что в случае спора о ней дело непременно выйдет неладно; а потому надлежало, не слушая татарского вздора, представить Девлет-Герая виноватым и постараться этим устранить смуту. Но не умеющие сообразить в деле начала с концом болтуны и тщеславные своим правоверием государственники заговорили: “Это что такое? Татары мусульмане! Им непременно следует оказать помощь!” И вот прибывших из Крыма татар приняли с почетом и уважением: из кладовой высочайшей кухни стали отпускать пайки ежемесячно на пятнадцать, на двадцать кисетов. А татары известно, какой народ: за трубку табаку они готовы пять часов карабкаться по горам. Ясно было, что как они увидят такую султанскую трапезу, то до воскресения мертвых не уйдут в свою сторону, а будут проводить время в бесконечных претензиях. Вместо того чтобы постараться выпроводить татар, их удержали, давши им такой ответ: “Мы напишем московцам бумагу в виде просьбы: может быть, желаемое и получится”. И написали московцам бумагу». Далее Ресми-Ахмед-эфенди со свойственным ему юмором описывает задор бестолковых турецких политиков, принявших мягкие, уклончивые отзывы России за трусость с ее стороны и готовность уступить назойливым притязаниям Порты. Потом он опускает занавес над печальным зрелищем новых бедствий, едва опять не обрушившихся на его отечество, в виде новой войны, в которую готово было вовлечь Турцию глупое упрямство и близорукое самомнение ее государственных людей.
На этот раз, впрочем, благоразумие восторжествовало над легкомыслием: в марте 1775 года граф Румянцев получил с курьером из Стамбула донесение полковника Петерсона[132]о том, что Портой послано повеление к Девлет-Гераю немедленно выехать из Крыма; что известие это получено русским уполномоченным от самого реиса-эфенди, который откровенно будто бы признался, что и Порта считает нужным удалить Девлет-Герая, зная его честолюбивое стремление стать крымским ханом.
Если эти конфиденциальные клятвенные заверения турецкого сановника в действительности были лживы, то вся эта лживость употреблена была им как средство избегнуть нового непосильного столкновения с Россией из-за татар, нарушивших постановление Кючук-Кайнарджийского трактата. Факт этого нарушения совершался, по свидетельству турецких историков, в таком порядке. По обмене ратификаций Сахыб-Гераю послана была султанская грамота и инвеститура с миралемом[133] Мухаммед-беем; а 27 сефера 1189 года (29 апреля 1775) в Бююк-Дере пристал корабль с Сахыб-Гераем, который отсюда написал садразаму письмо с изложением причин и обстоятельств своего отъезда из Крыма. Он уведомлял, что получил и принял грамоту и инвеституру, присланные ему с Мухаммед-беем; но так как в Крыму находился и прежний хан Девлет-Герай, который отправился туда вместе с сераскером Крымской области Джаныклы Али-пашой, то он, привлекши на свою сторону мурз, привел в движение татарский люд. «Мне стали говорить, — докладывал Сахыб-Герай, — что “нам не нужна самостоятельность, да и к тебе нет доверия у нас!” Устрашившись, я тотчас сел на готовый корабль и… достиг Босфора».
Записка Сахыб-Герая была представлена на высочайшее усмотрение; но так как она все же заключала в себе лишь сведения с одной стороны, то велено было подождать каких-нибудь донесений из Крыма. Трусу же Сахыб-Гераю было предложено избрать место для жительства, и он изъявил желание поселиться в Текфур-Дагы.
По другим известиям, Сахыб-Герай-хан, будучи низвержен с трона волей татар, отправился прямо в Румелию, а потом, получив от Порты чифтлик, годовой и месячный оклады, водворился в Чаталдже, где и скончался. В числе замечательных черт этого бесхарактерного и слабодушного хана его биограф Халим-Герай отмечает то, что он в течение тридцати лет своей уединенной жизни в отставке ни разу не спускался с лестницы своей квартиры и что речь его была не чисто татарская, не черкесская, не турецкая, а скорее представляла смесь всех этих языков. Значит, его брат Шагин-Герай совершенно был прав, отзываясь о нем как о человеке, неспособном занимать ханское место в такую трудную эпоху, и, следовательно, нет ничего удивительного в том, что мятежная часть крымцев воспользовалась его слабохарактерностью, запугала его своими требованиями и принудила удалиться, благо подвернулся кстати человек более энергичный, на отвагу которого мятежная партия рассчитывала в достижении своих целей.
Человек этот был не кто иной, как Девлет-Герай, который в 1187 году (1773), взяв с собой человек десять чингизидских султанов, с Джаныклы Хаджи-Али-пашой отправился на Таманскую сторону мутить тамошних жителей — ногайцев и черкесов. Все время нахождения русских войск в Крыму он не показывался, но как только им предписано было очистить крымскую территорию, Девлет-Герай бросил якорь у Алушты и высадился на берег Крыма. Халим-Герай, сообщающий эти подробности о похождениях своего родственника, говорит, что будто бы Девлет-Герай имел несколько стычек с обреченными в геенну гяурами, то есть русскими, и победил их; тогда-то будто уже и крымцы все восстали, чтобы изгнать неприятелей и очистить от многобожников[134]пределы крымские, да только из главной армии пришло высочайшее повеление, чтобы татарам оставаться самостоятельными в силу условий заключенного трактата. Тогда Девлет-Герай и визирь Али-паша поворотили и пошли в Кафу, где и зазимовали. На следующий же год, в сефере 1189 года (апрель 1775), татары, на основании условий самостоятельности, предложили ему ханский трон. Об этом заявлено было Порте, и Девлет-Гераю были присланы высочайшая грамота и инвеститура.
В русских источниках есть упоминание о высадке турецкого сераскера с войском; но о каких-либо стычках ничего не говорится. Соловьев, должно быть, разумеет упомянутое выше временное удаление турецкого десанта под начальством Девлет-Герая и Али-паши в Кафу на зимовку, когда говорит, что «турецкие войска вышли из Крыма, флот отправился от его берегов назад в Константинополь, резидент Веселицкий был освобожден, но татары не хотели принять данной им вольности».
В конце ребиу-ль-ахыра 1189 года (конец июня 1775) в Стамбул явилась та самая депутация, которую осмеял Рес-ми-Ахмед-эфенди. Она состояла из двух братьев воцарившегося Девлет-Герая — калги Шехбаз-Герай-султана и нур-эд-дина Мубарек-Герай-султана, ханского кады-эскера Фейзу-л-Ла-эфенди, четырех человек из каждого рода Ширинского племени да из прежнего султанского кади Абду-р-Рахмана-эфенди и множества эмиров, аг и мурз из почетных крымцев. В поданном ими в Порту рапорте они докладывали, что когда крымцы узнали об условиях заключенного трактата, то все — шейхи, улемы, знатные и простые — собрались на сходку, на которой и решено было послать к Порогу Счастья прошение. Приглашали на эту сходку и Мухаммед-бея, привезшего хану грамоту и инвеституру, чая в нем обрести ходатая за них пред султаном, а главное, с той целью, чтобы он побывал в их собрании прежде, чем привезенная им Сахыб-Гераю грамота и инвеститура будут приняты, ибо с принятием их независимость татар была бы уже санкционирована и протест был бы невозможен. Но Мухаммед-бей не удовлетворил их желания, сказав, что ему приказано вручить, что следует, хану, а до другого прочего ему нет дела. Сахыб-Герай тоже отказался идти на собрание. Тогда они обратились к Девлет-Гераю, посланному с Джаныклы Али-пашой и зимовавшему в Кафе, с таким письмом: «Вы были назначены для освобождения этих стран от врагов; теперь вам… не подобает бросить нас в таком положении и уехать. Все шейхи, улемы, аги и эмиры просят вас: пожалуйте на наш совет». Девлет-Герай уважил их просьбу и явился, и составлено общее прошение, в котором докладывалось, что Сахыб-Герай избран в ханы по необходимости, во время занятия Крыма неприятелем; что при нем произошло многое неприятное для крымцев; что отказ его присутствовать на совещании еще более отвратил от него народ; а по прибытии Девлет-Герая он очень хорошо знал, что никто ему повиноваться не станет, если же он обратился бы к русским, то к одной ране присоединил бы другую; он испугался, получив известие о недовольстве на него жителей, сел на корабль и уехал в Стамбул. А так как Девлет-Герай издавна известен своей опытностью, то его и избрали ханом, пока от Высокой Державы последует милостивое внимание к ходатайству татар. Кроме того, в прошении заявлено было, что татары знать не хотят никакой независимости и не желают уступать московцам ни одной пяди крымской земли; о крепостях же Ени-Кале, Керчи и Кыл-Буруне и говорить нечего. Если же нельзя будет сделать, как они хотят, то пусть им будет отведено для поселения место во владениях падишаха. По этому прошению 23 числа ребиу-ль-ахыра (23 июня) у верховного везиря происходило заседание государственного Дивана, на котором решено, что хотя ходатайство крымцев и противно мирным трактатам и желания их почти что неисполнимы, но чтобы сразу не отказать им и не давать повода говорить, что Высокая Держава не оказывает им дружелюбия, велеть им подождать приезда русского посланника, с которым можно потолковать об их просьбе. Затем условлено было пригласить более смыслящих из депутатов и передать им, что если дело удастся, то хорошо; если же нет, то надо повременить. Тогда они, предполагалось, отправятся в Крым с тем убеждением, что Порта не отказывает им в своем участии. Такое решение Дивана было повергнуто на высочайшее одобрение, и 28 ребиу-ль-ахыра (28 июня) верховный везирь задал пир Чингизидам, где, после надлежащего угощения, разъяснили им вышеприведенное решение государственных мужей Порты ходатайствовать по их делу, когда приедет русский посланник. Затем их водворили в набережном доме Мухаммед-Эмин-заде близ Каба-Таша, а для комфорта их прикомандировали к ним 25 мигмандарей из внутренних аг садразама, да на один только прокорм их расходовалось по тысяче гурушей в день.
