Когда ее спрашивали: «Салви, а где же Мкро?» – она отвечала: «Только что с поля пришел, отдыхает». Или же говорила: «В горы Мкро ушел, скоро вернется». Или же: «Воду вот грею, Мкро купаться будет». Изо дня в день придумывала Салви разные отговорки, смущенно пытаясь скрыть отсутствие мужа, в надежде, что когда-нибудь Мкро вернется домой. Соседи догадывались, что Мкро давно уже нет дома, но делали вид, что верят Салви. Кое-кто из них видел, как поздно ночью, когда все село спит, Салви плачет одна, сидя возле лучины.
Геворг бесшумно приблизился к развешанному на веревке белью и сунул в карман штанов пятнадцать золотых.
К рассвету у нас осталось всего десять золотых.
– А это тебе за труды твои, поди купи себе оружие на эти деньги, – сказал Геворг и вложил последние монеты в мою ладонь.
Через два дня с винтовкой в руках предстал я перед Геворгом Чаушем.
Фидаи Обрадовался Геворг Чауш, увидев в моих руках оружие. В тот же день повел он меня к горе Бердак.
Родник Сероб облюбовал горы Немрута, а Геворг Чауш со своими гайдуками избрали своим пристанищем Алваринч, Марник и Бердак.
Извилистыми мудреными тропинками прошли мы и попали в густой лес. Здесь была обитель армян-фидаи. Мы вышли на опушку, окруженную дубами. Геворг велел мне встать под деревом и ждать его.
Гайдуки сидели на пнях и камнях, кое-кто отдыхал, прислонившись к стволу дерева. Многих из них я знал в лицо.
Рядом со спаханским Макаром сидел племянник его Гале, в руках его было ружье, подаренное ему Андраником в Шмлакской теснине. Рядом с ними сидели горцы – Фетара Манук, Фетара Ахо и Фетара Исро. Борода Каро и Орел Пето сидели поодаль. Чоло прикорнул рядом с шеникцем Мануком. Перед ними полулежал лачканский Артин – гайдук с лицом как у тигра. Он не отрывал глаз от ружья шеникца Манука. Артин жаловался, что револьвер его старого образца, слишком тяжелый, и уговаривал Манука поменяться с ним, отдать, ему свое ружье.
К спору Артина и шеникца Манука прислушивались марникский Похэ и еще один парень из Муша по имени Муко. Два других гайдука играли под деревом в шашки. Один из них был мой знакомый Джндо из Артонка, другой – крестьянин из Хасгюха по имени Бамбку Мело. За их игрой следил молодой гайдук из села Алваринч – Сейдо Погос, один из героев битвы при монастыре. Следить-то за игрой следил, а вообще внимание его было приковано к лачканскому Артину и шеникцу Мануку. А те все не унимались, спор разгорался пуще прежнего.
«Дом ваш богат, так ведь? А раз так, с чего это ты взял оружие и сделался гайдуком?» – наседал лачканский Артин, на что шеникец Манук отвечал: дескать, когда люди хотят принести жертву в монастыре Марута или св. Карапета, они не какую-нибудь худую козу выбирают, а жирную и ухоженную. Следовательно, победно заключил он, на жертвенный стол нынешней борьбы попасть достойны сперва имущие, состоятельные армяне.
Вдруг я заметил, как рядом со мной незаметно возник молодой гайдук с красивым лицом и с длинными ресницами. Он был почти одного возраста со мной, наверное, даже ровесник мне, с небольшими густыми усами и бровями вразлет. Родом он был из деревень Муша, звали его Тигран. Это был тот самый воин, который поднес парламентерам султана горящий уголь, когда те курить захотели, приведя в ужас главного участника переговоров Мухти-эфенди.
Тигран обнял меня за шею, похлопал по спине и пошел к спорщикам.
Один из фидаи, присев на корточки, сердито щелкал затвором ружья. Это был Град Тадэ, которого я видел в отряде Родника Сероба. Он умел отличить с маху холостой патрон от боевого и был нетерпелив, всегда стрелял первым. Тадэ был участником многих сражений. Как-то, не выдержав жестокой гайдукской дисциплины, еще в бытность свою в Хлате, Тадэ взял ружье и подался в горы. Но в конце концов одиночество прискучило ему, и он присоединился к отряду Геворга Чауша.
Еще один гайдук из отряда Родника Сероба был здесь – Аджи Гево, один из тех семи солдат, что бежал вместе с Андраником в Семал.
Знакомый мне курд по имени Хасано пришел, встал за Геворгом Чаушем и, приложив руку к груди, поклонился мне. Хасано когда-то обменяли на армянского воина и с тех пор он был одним из верных телохранителей Геворга Чауша. Когда нужно бывало отправить нарочного к хутскому старейшине курду Гасиму-беку, Хасано всегда шел впереди всех, чтобы предупредить нападение соплеменников.
На краю опушки совсем еще молоденький гайдук счищал кору с веток. Он был выходец из хнусского села Харамик. В его обязанности входило разжигать бездымный огонь из сухого хвороста. Он должен был многие годы выполнять эту работу и, только выказав большую находчивость и смелость в бою, мог получить право носить оружие. До сих пор он еще ни в одном сражении не принимал участия, ни разу не был ранен. Фидаи в насмешку окрестили его Бриндар, что означало раненый.
Неподалеку от Бриндара сидел, облокотившись о старое седло, гайдук по имени Барсег. Среднего роста, с рыжеватыми усами, глаза чуть-чуть косят. Барсег был конюхом Геворга. Одновременно в его обязанности входило следить за тем, чтобы фидаи при переходах не курили, а уж если все-таки закурили, то чтобы прикрывали огонек рукой и не бросали окурки на землю. В своем селе Барсег возделывал табак и всегда имел при себе понюшку измельченного табака. Бывало, Барсег свернет цигарку и протянет товарищу.
Гайдук с черными усами, припав головой к плечу Аджи Гево, не сводит глаз с меня. Лицо знакомое. Пытаюсь вспомнить, где я его видел. Господи, неужели это Франк-Мосо? Ну да, он самый. Тот самый молодой землепашец из села Норшен, чья жена опростоволосилась приготовив яичницу, в споре, когда определяли границу между двумя селами. Мне еще досталась тогда похлебка, сваренная женой бердакца. «Какая там еще граница, какой еще раздел! Все эти наши перепалки – следствие одного большого всеобщего безобразия», – сказал опечаленный Франк-Мосо, отбросил прочь моток веревок и, отобрав у меня колышки, бросил их вслед за веревками, после чего взял да ушел в бердакские леса – решить там наболевший вопрос своей нации.
Потому же не выпускал оружия из рук – еще со времен битвы в Хатавине – Арха Зорик.
Здесь же были Ахчна Ваан, Курава Шмо и Цурхач Азарик. У этого последнего все криво-косо было: крестился криво, шапку на голову надевал криво, пояс на нем сидел криво. В противоположность Граду Тадэ он всегда стрелял с опозданием, и из двух его пуль одна всегда уходила неведомо куда. Азарик нес при переходах тяжелую ношу и следил за тем, чтобы гайдуки в лунные ночи держали ружья прикладами вверх, чтобы не выдать себя блеском металла.
А Шмо? Бедняга Шмо с золотушными ушами! Ах, когда, наконец, когда свершится правосудие, и люди услышат долгожданное: «Вставайте, свобода»? Шмо считал, что мир устроен крайне несовершенно. «Да и каким может быть белый свет, сотворенный богом за какие-нибудь шесть дней, – жаловался Шмо, – еще и человека создал, вот уж кто самое несовершенное творение божье».
В горах среди камней Курава Шмо случайно обнаружил редчайший сорт урартийской пшеницы с непривычно большими зернами, всего несколько колосков. Он подивился разуму творца, который на маленьком этом клочке земли столько камней собрал, а в Мушской долине, напротив, одного камушка и то не оставил, чтобы пахарь, осердясь на непослушного быка, мог поднять его с земли и запустить в скотину. Шмо для пробы тайком посеял эти зерна и получил удивительный урожай. Он сдержал свою радость и никому ничего не сказал, чтобы, не дай бог, весть не дошла до слуха султана. Он даже на мельницу эту пшеницу не отнес, чтобы никто не смог взять себе редких зерен. Он решил, что зерно это бросит в освобожденную землю Армении и первым долгом, конечно, посеет его в родной Мушской долине.
И он с нетерпением ждал, когда же возвестят свободу. И Абдело был тут же, сын айсорского старейшины. Фидаи звали его Абдело из Семи Ложек, родом-то он из долины Семи Ложек был. Рядом с Абдело отдыхали полулежа молодые гайдуки – Цронац Мшик и Аврана Арам.
Из старых солдат был здесь также сасунец Каме Гаспар. Гаспар редко бывал на Бердаке. Поручения ему давались совершенно особого рода: этот талворикец был занят тем, что угонял у богатых армян скотину и продавал ее курдам, после чего угонял скотину у богатых курдов и продавал ее армянам, – таким хитроумным способом сколачивалась кой-какая сумма, идущая на нужды освободительного движения.
Эти люди составляли основное ядро гайдукского отряда Геворга Чауша после смерти Родника Сероба. С сегодняшнего дня это были мои товарищи, и с ними должна была проходить моя гайдукская жизнь. Первый испытательный срок я прошел, и не было больше прежнего беспечного и бездумного юноши.
Сидевшие вокруг меня гайдуки почти все были закаленные крепкие мужчины с обветренными от стужи и зноя лицами. Иные седовласые были, как, например, Спаханац Макар, – этот чуть ли не с пеленок принимал участие в сражениях. Они все были одеты в широкие штаны и цветные рубахи с красным или желтым узором. И все опоясаны кожаными патронташами. Поверх патронташей, чтобы скрыть их, все без исключения носили безрукавки-абы. На боку висел маузер-десятка и кривой дамасский клинок. На голове – шапка-арахчи. У каждого за спиной мешок и веревка чтобы лазать по скалам.
