Но для реализации данного плана обязан был погибнуть старший царевич, Иван. Причем его требовалось убить раньше, чем отца. Во-первых, Грозный еще нужен был живым – ведь Рим надеялся через него привести Россию к унии. А во-вторых, если бы первым умер царь, престол доставался Ивану Ивановичу. Он сменил бы окружение, выдвинул собственных друзей. Нет, последовательность должна была стать только такой – сперва старший сын, и после его смерти Федор уже станет законным наследником.
Версию, будто Иван Грозный убил сына, распространили либеральные историки XIX в., некритично (и преднамеренно) использовавшие зарубежные клеветнические источники. О сыноубийстве не сообщает ни одна из русских летописей (в том числе неофициальных, далеко не дружественных к Ивану Грозному). Французский капитан Маржерет, долгое время служивший при русском дворе, писал, что смерть царевича от побоев – ложный слух, «умер он не от этого… в путешествии на богомолье». А в XX в. были вскрыты гробницы и исследовались останки. Волосы царевича очень хорошо сохранились, но ни химический, ни спектральный анализ следов крови на них не обнаружил. Хотя, когда обмывали покойного, полностью удалить их было нельзя, какие-то частицы должны были остаться.
Зато выявлено, что содержание мышьяка в останках втрое выше максимально допустимого уровня, а ртути – в 30 раз. Царевич был отравлен. Между прочим, накануне трагедии он и его отец вообще находились в разных городах. Царь всю осень провел в Старице, где расположил свою военную ставку, а его сын был в Москве, где оставались правительственные учреждения. Далековато, посохом не дотянешься. Очевидно, царевич занимался формированием пополнений и другими вопросами. В Москве он и заболел. Потом, согласно сообщению Маржерета, почувствовал себя лучше, поехал на богомолье, но по дороге, в Александровской слободе, слег окончательно. И лишь тогда, в ноябре, царь примчался из Старицы в Слободу. А «лечили» царевича доктор Эйлоф и Богдан Бельский. Документы, подтверждающие это, уцелели и дошли до нас.
Но мы знаем и другое: кто был первым автором версии о сыноубийстве. Не кто иной как Поссевино. Тут уж поневоле напрашивается сравнение – кто первым кричит «держи вора»? Заодно иезуит таким способом отомстил Ивану Грозному, ловко обставившему Ватикан. Потому что миссия Поссевино провалилась. Когда он после подписания перемирия приехал в Москву, предложил поговорить о главном, о соединении церквей, царь удивленно развел руками – ни о чем подобном он папе не писал. И впрямь не писал, он лишь констатировал факт Флорентийского собора и обратился о «дружбе» и посредничестве. Рим сам купился, увлекшись собственными иллюзиями.
Поссевино все-таки настоял организовать диспут о вере. Ему требовалось отчитаться, что он хотя бы предпринял попытку. Диспут состоялся 21 февраля 1582 г. В нем участвовал и Эйлоф, единственный иностранец с российской стороны. Возможно, его привлекли как переводчика и консультанта по западному богословию. Накануне, как сообщает Поссевино, врач увиделся с иезуитами и «тайно сообщил нам, чтобы мы не подумали о нем дурно, если из-за страха во время диспута скажет что-нибудь против католической религии». Как видим, секретные контакты продолжались, и Эйлоф счел нужным извиниться, что вынужден будет изображать их противника.
Ясное дело, диспут окончился ничем. А Поссевино, покинув Россию, в августе 1582 г. выступил перед правительством Венецианской республики и заявил, что «московскому государю жить не долго». Иезуит не был частным лицом. Он являлся дипломатом, в том числе представлял интересы Венеции (договаривался в Москве о венецианской торговле). Его выступление было официальным отчетом. Откуда он мог знать, что случится через полтора года? Царю исполнилось всего 52, он был здоров, и сил у него еще хватало (чему имеется красноречивое подтверждение: 19 октября 1582 г. царица Мария Нагая родила совершенно здорового сына Дмитрия). Предвидеть гибель Грозного Поссевино мог лишь в одном случае – зная о планах заговорщиков. А скорее всего, он же утвердил эти планы, находясь в Москве.
Кстати, очень может быть, что смерть царя отсрочил… упомянутый захват датскими пиратами корабля Эйлофа. В плен попали его сын и зять, в июле 1582 г. Иван Васильевич направил по этому поводу гневную ноту датскому королю Фредерику II. Указывал на высокий ранг пострадавшего купца: «А отец его, Иван Илф, дохтор при дверех нашего царского величества, предстоит перед нашим лицем…» После переговоров пленные были возвращены в Россию (или выкуплены). Разумеется, до этого момента царь был нужен, чтобы спасти родственников.
Иван Васильевич прекрасно себя чувствовал вплоть до первых месяцев 1584 г. В феврале он вел переговоры с английским посольством Боуса, в начале марта беседовал на духовные темы с диаконом Исайей, ученым книжником из Каменец-Подольска. Исайя записал, что встреча происходила «перед царским синклитом», и государь с ним «из уст в уста говорил крепце и сильне», т. е. был здоров. Лишь 10 марта навстречу польскому послу Сапеге был послан гонец с предписанием задержать его в Можайске, поскольку «государь учинился болен».
Существует два подробных описания смерти Ивана Грозного – и оба недостоверные. Одно составил ярый русофоб пастор Одерборн, никогда не бывавший в России, но выливший на нее столько злости и лжи, что даже тенденциозные авторы к его опусам предпочитают не обращаться. Другое описание – англичанина Горсея. Он творил мемуары в расчете на сенсацию, вовсю фантазировал, изображал себя чуть ли не другом и советником царя, блестяще выполнявшим его тайные поручения. В действительности Горсей приблизился к московским высшим кругам позже, при Годунове. А в данное время он был всего лишь приказчиком-практикантом, писал по слухам и реальные факты перемешал с домыслами и нелепостями.
Например, передавал, будто Бельский по приказу Грозного собрал волхвов из Лапландии, чтобы предсказали день смерти государя. Хотя этот сюжет Горсей слово в слово передрал из «Жизни двенадцати цезарей» Светония. В нашем распоряжении есть документы, с лапландскими шаманами совсем не стыкующиеся. Последнее личное письмо царь послал вовсе не к шаманам, а в свой любимый Кирилло-Белозерский монастырь, просил «молиться соборне и по кельям», чтобы Господь «ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехов даровал и от настоящия смертныя болезни освободил».
Что это была за болезнь, сейчас установлено. Содержание мышьяка в останках в 2 раза выше максимально допустимого уровня, ртути в 32 раза. Травили по той же методике, как сына. Ртуть накапливается в организме, действует медленно, мышьяк – быстро. Подобная схема позволяла вызвать картину тяжелой болезни, а потом добить другим ядом. И подозрений нет: умер от болезни. Согласуются с диагнозом и известия, что у государя распухло тело и дурно пахло «из-за разложения крови» – это признаки отравления ртутью, которая вызывает дисфункцию почек и прекращаются выделения из организма. А «лечили» царя те же люди, что «лечили» его сына, – Бельский и Эйлоф.
Несмотря на маскировку, правда просочилась. Дьяк Тимофеев и некоторые другие летописцы сообщают, что «Борис Годунов и Богдан Бельский… преждевременно прекратили жизнь царя», что «царю дали отраву ближние люди», что его «смерти предаша». В 1621 г., при патриархе Филарете Романове, Иван Грозный был внесен в святцы с чином великомученика (с таким чином он упоминается в сохранившихся святцах Коряжемского монастыря). Следовательно, факт его убийства признала церковь. О том, что его убили Годунов и Бельский, рассказал и Горсей, хотя он, по собственным догадкам, писал, будто Ивана IV «удушили» (удушить царя было трудно, он никогда не бывал один, при нем постоянно находились слуги – спальники, постельничие). Голландец Исаак Масса, живший в Москве несколько позже, но имевший какие-то очень хорошие источники информации при дворе, записал, что «один из вельмож, Богдан Бельский, бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд». А француз де Лавиль, находившийся в России в начале XVII в., допустил ошибку только в фамилии, он прямо сообщал об участии в заговоре против царя «придворного медика Жана Нилоса».
17 марта Иван Грозный принял горячую ванну, и ему полегчало (ванны способствуют частичному освобождению организма от вредных веществ через поры кожи). В Можайск послали разрешение Сапеге продолжить путь в Москву. В последний день жизни, 18 марта, царь снова принял ванну. Он собрал бояр, дьяков и в их присутствии составлял завещание. Объявил наследником Федора. Помогать ему должен был совет из пяти человек: Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиты Романовича Юрьева, Годунова и Бельского. Царице и царевичу Дмитрию выделялся в удел Углич, опекуном ребенка назначался Бельский.
