Он требовал от них лишь одного: безусловного подчинения своей исключительной власти. Той, которой он должен был обладать, если собирался держать в своих руках бразды правления всеми этими многочисленными городами и землями.
Все же, когда настал черед яванцев с южного берега, Крез осмелился не согласиться с ним.
— Греки, — заявил Крез, — придут к соглашению лишь по одному вопросу — они ни за что не найдут согласия между собой.
— Они должны встречаться на племенном совете.
Ионийцы, утверждал Крез, сходились вместе только в Сардах, где их художники хорошо зарабатывали. За одну картину, написанную на деревянной доске, он заплатил таким же весом золота. Они проводили религиозные праздники под горой Микале. Они перестали быть племенами; каждое из них проживало в отдельном полисе — общинном городе, — и каждое временами воевало с другим полисом, продолжая соперничать со всеми остальными. Соперничество, конечно, распространялось на торговлю по морским путям. Крез настаивал, что был с ионийцами щедр, построил в Эфесе храм с портиком для Артемиды Многогрудой, хотя в то самое время был вынужден осаждать Фокею. Более того, новые волны греческих переселенцев устремились на побережье со своей родины, из Коринфа или Афин, города богини Афины. Да, тиран Писистрат из афинского полиса освобождался от политических противников, выселяя их в Ионию, в то же время вывозя на своих кораблях обратно асфальт, гипс и кедровые стволы для возведения нового портика на необработанных камнях своего Акрополя.
Кир решил, что греки — народ деятельный и одаренный богатым воображением. Они выделялись как каменотесы и живописцы; они могли наделять красотой небольшие предметы, но какова была цель их строительства и что они стремились создать в целом?
Чтобы получить ответы, он призвал к себе в Сарды ионийских тиранов и философов. Но вызывал он их по отдельности из Смирны, из Фокеи, Теоса, Эфеса и Милета, а также с острова Самос, родины раба Эзопа.
Встречаясь лицом к лицу, персы и ионийские греки не сомневались во взаимном сходстве. Они смотрели друг на друга как на отдаленных родственников и слышали очень знакомые слова. Но кровное родство через дальних арийских предков почти потерялось за громадными различиями в образе их жизни. Иранцы мигрировали по обширным внутренним территориям, сопровождаемые своими стадами; переселение дорических греков привело их на берег моря, где они обосновались в маленьких портах, превратившихся в преуспевающие города. Персы, привыкшие к непредвиденным случаям, действовали более гибко и более неистово; греки вели себя сдержаннее и скупее. Что касается военного дела, то пеший греческий меченосец, защищенный тяжелыми доспехами и щитом, абсолютно не походил на персидского конного лучника.
С самого начала Кир не доверял этим торгашам, порхавшим вокруг моря, продавая недолговечные товары. Даже их аристократы, как они называли знатные семьи, оказывалась купцами, на которых работали рабы. Фокейцы и теосцы гордились своими торговыми портами. В Парсагардах торговля была отдана вожатым караванов, проходивших там от далекого Инда в Шушан и в Вавилон. Первый грек, которого встретил Кир, Эврибат, показался ему расчетливым изменником. Однако Эврибат мог изменить Сардам, служа своему родному городу Эфесу. Он не переставал надоедать Киру, предлагая считать эфесцев союзниками, а к остальным городам относиться как к своим подчиненным.
Сборщик доходов Пактий также превозносил Эфес как святилище Артемиды Многогрудой.
— Если она ваша Великая богиня, — спрашивал Кир, — то почему там она одна, а здесь — другая и прозывается матерью-землей?
Иногда смышленые греки испытывали затруднения, отвечая на вопросы Ахеменида. Казалось, он ожидал получить простые объяснения сложных материй. У него сложилось ложное представление, от которого он никак не хотел отказываться, — он считал, что любые существующие боги должны быть одинаковы во всех уголках земли. Пактий просто заметил, что Артемида Эфесская делится своей тайной лишь с женщинами, которые в ежегодное празднество уходят от мужей и поклоняются богине, ритуально предлагая свои тела чужим мужчинам и передавая их подарки святилищу, от чего его богатство и слава постоянно растут.
— В этом случае, значит, некоторые из монет, которые ты получаешь каждый год в Эфесе, побывали в руках этих яванских женщин?
— Как соизволил выразиться Великий царь, так оно и есть. От них и из портового налога.
Кир выезжал из Сард и посещал какой-нибудь ионийский город, он проехал через Эфес, Фокею и Теос. Направившись на юг, к извилистой реке Меандр, он последовал по ее берегу до самого побережья, до Милета, последнего и самого знаменитого порта. Кир спешился в яркой, солнечной долине, лежавшей между гор, террасами спускавшихся к садам. В Милете не было тирана, который мог бы управлять делами жителей города и встретить царственного гостя. Вожди, вручившие Киру символические подарки, называли себя философами и учеными. Без всяких споров они признали его своим царем — хотя не признавали Креза — и просто спросили, что он от них потребует. Они объяснили, что слишком заняты и не могут себе позволить отвлекаться на политическую жизнь.
Кир никогда не понимал, что имели в виду греки под политической жизнью. Казалось, это была какая-то составляющая жизни, вносящая разлад во все виды их деятельности. Тиран мог следовать той или иной политике, заставляя свой народ делать то же самое. Иначе бы они не подчинялись никакому кодексу законов и никакой власти. Он решил, что жители Милета оставляют ему и политику, и политическую жизнь, что казалось довольно разумным решением, поскольку он был их монархом.
Из обычаев милетяне не могли показать практически ничего, кроме того, что они называли своей независимостью. Их предки приплыли сюда на корабле с запада, с острова Крит. Жители Милета утверждали, что живут будущими достижениями, а не воспоминанием о прошлом. Но Кир заметил на их улицах четырехколесные повозки и сбрую из Шушана; писали они на очень знакомых овечьих кожах соплеменников, говоривших по-арамейски; рубили дерево двусторонними топорами из Сард. Такие инструменты получили они от восточных народов. Они располагали египетскими солнечными часами — циферблат, указывающий часы тенью от гномона, указателя, направленного на север. И они создали карту всего известного им мира.
Еще их знающие люди, или ученые, обладали чувствительными инструментами, прикрепленными к огромным кольцам, позволяющим следить за движением планет по небу отдельно от звезд. Ученые водили Кира к мраморному надгробию Фалеса, торговца солью, путешествовавшего вместе с Крезом. На самом деле Фалес вычислил и предсказал затмение солнца, так поразившего лидийскую и индийскую армии сорок лет назад. Фалес работал с таблицами халдейских астрономов, определивших, что большой цикл солнечных затмений составляет приблизительно двадцать шесть тысяч лет.
Что заинтересовало Кира в высшей степени, так это теория милетян о земле как едином теле, окруженном вечным огнем, сквозь который иногда удавалось различить внешнее пространство. В этом громадном внешнем пространстве, утверждали они, по неизменным во времени орбитам вращались другие невидимые тела. Жизнь, считали они, зародилась в воде и, по крайней мере, на их земле за длительные эры развивалась к чему-то еще более высокому. Сколько потребовалось времени, чтобы рыбы стали людьми и зашагали по поверхности земли?
Анаксимандр говорил, что человек не смог бы выжить, если бы тогда, вначале, он был таким же, как сейчас.
Все эти сведения соприкасались с памятью Кира о величественности солнца, более высокого, чем все боги, о небесной природе огня и животворящей силе воды. Более того, поскольку жители Милета работали с удобными инструментами, Кир мог следить за их вычислениями, хотя сделать это было непросто без записи чисел.
Особенно ему понравилась мысль, что люди не получали предписания от невидимой Судьбы, а могли развиваться и превратиться в высший вид. Он заметил, что милетяне хорошо орошают свои сады и пускают проточную воду с горных источников по трубам — персам не был известен этот механизм. Вместо того чтобы взять с них дань, он дал им сундук с монетами Пактия на закупку новых инструментов и, надеясь на ответную любезность, попросил, чтобы один из милетских ученых отправился с ним в Парсагарды. Старейшины Милета переглянулись и учтиво выразили сожаление, что Фалес и Анаксимандр недавно умерли, а их единственный подававший надежды ученик, сумасбродный молодой мечтатель Пифагор, находится в добровольной ссылке на острове Самос. Кир заподозрил милетян в нежелании покинуть свой город и расположенное южнее по берегу и почитаемое ими святилище Аполлона Бранхида.
Оставляя Милет, он думал, что можно подкупить некоторых греков, но не всех. Их оракулы Аполлона почти наверняка давали благосклонный ответ тому лицу, которое преподносило более дорогие подарки. Воспользовавшись советом Креза, он отправил увесистые слитки в Дельфы и в святилище у Милета. Этот город, по крайней мере, признал его правление. Другие ионийцы явно выжидали, желая посмотреть, какие действия он предпримет.
