Само введение опричнины Штаден объяснял тем, что Грозный «хотел искоренить всю несправедливость правителей и приказных в стране, так, чтобы по стране не осталось тех родов, которые не служили его предкам верой и правдой. Хотел устроить так, чтобы новые правители, каких он назначит, судили по судебникам без подарков, даров и подношений». Вместе с тем он нарисовал образ вельможи доброго старого времени, Ивана Петровича Челяднина, который «в отсутствие великого князя был верховным боярином и судьей в Москве»: «Он имел обыкновение судить только по праву, почему простой люд был к нему расположен».
Критические отзывы Штадена вполне согласуются с опричной пропагандой, провозглашавшей борьбу с коррупцией путём репрессий и утверждения личной власти государя, обращавшегося напрямую к народу, через голову бюрократии и связанной с ней знати. В этом смысле царское стремление к «вольному самодержавству» в каком-то смысле отвечало массовым представлениям о возвращении к былому общественному устройству, свободному от «приказных людей» и «бумаг».
Первоначально система управления в опричнине так и была задумана — в виде небольшого двора во главе с казначеем и дворецким. Вероятно, Грозный мыслил управление своим «уделом» по прежнему образцу, на основании личного поручения, чтобы государь без посредства корыстных приказных мог быть в курсе любых дел, тогда как в земщине он «дьяком и всем приказным людем велел быти по своим приказом и управу по старине». Однако такая «антигосударственная» риторика могла какое-то время служить способом преодоления сопротивления аппарата, но не заменить его. Поэтому тот же указ о введении опричнины подразумевал наличие в ней не только бояр и прочих служилых людей, но «и казначеев и дьяков и всяких приказных людей».
Кроме дворецкого и казначея при опричном дворе на первых порах не заметно каких-либо других органов управления. Судя по сохранившимся жалованным грамотам монастырям, по которым им передавались вотчины в опричных землях, высшей судебной инстанцией для них был старинный суд «боярина введеного»: «А кому будет чего искати на их приказщиках, ино их сужу яз царь и великий князь или боярин мой введеный в опришнине».
Однако обширная и с годами всё более увеличивавшаяся в размерах опричная территория уже не могла быть управляема таким образом, тем более что масштабные переселения и смены владений требовали соответствующего учёта и контроля, а огромные траты на военные нужды заставляли изыскивать способы пополнения оскудевшей казны.
В ведомстве дворецкого уже в первые годы опричнины образуется своя приказная изба, отличная от Большого земского дворца; дворцовым опричным дьяком был Пётр Григорьевич Совин, который выдавал грамоты монастырям, принимал от них челобитья и сносился с «земскими» приказами. Судом на московском опричном дворе ведал дьяк Осип Ильин; вместе с ним служили и его многочисленные родственники — Грязные, Ошанины и Ошанины-Молчановы.
Вместе с ростом опричного корпуса в опричнине появилась своя Разрядная изба, ведавшая назначениями воевод и прочих командиров (на основании разрядных списков походов, отличных от земских) и разбиравшая под контролем царя их местнические споры. Позднее, когда в 1570-х годах опричнина была переименована в «двор», там сидел разрядный «дворовый» дьяк Андрей Шерефединов, сопровождавший царя в Старицу и другие загородные резиденции.
Отдельного Посольского приказа в опричнине не было, поскольку не было отличной от земщины внешней политики, да и само наличие опричнины русские послы за рубежом должны были отрицать. Но в Александровской слободе и других опричных резиденциях Грозного имелись «избы» для приема прибывавших послов и гонцов, дьяки, переводчики и писцы, которые потом отдавали документы на хранение в архив приказа в Москве. Явно имелась и «розыскная» служба под началом доверенных опричников вроде Малюты Скуратова; на некоем пыточном дворе в 1574 году сам государь руководил допросом вышедших из крымского «полона» холопов и, чтобы добиться от них показаний, «…хто ж бояр наших нам изменяют», приказывал подследственных «пытати, огнем жечи».
Для эффективной связи опричных уездов с центром путём создания системы перевозок казённых грузов и отправлявшихся с поручениями служилых людей — «ямской гоньбы» — в опричнине появился аналогичный земскому Ямской приказ, ведавший содержанием станций-«ямов» и ямщиками.
Скоро справляться с финансовыми проблемами одному опричному казначею стало не под силу. В его ведение была переведена из земщины «четверть» — приказ, собиравший с посадского и крестьянского населения опричнины все доходы и ведавший судом над ним. Собранные деньги расходовались на выплату опричникам «четвертного жалованья». В 1570-х годах «четверть» (получившая название «дворовой») стала основным финансовым учреждением «государева двора» и была отделена от ведомства казначея.
Опричные приказы были устроены по образцу прежних и в своей деятельности не меняли сложившегося порядка управления. Их документы, известные нам, похожи на обычные приказные грамоты того времени, и только по скрепам дьяков можно отличить грамоту опричного учреждения от документа, исходившего из земщины. На местах же порой в одном и том же уезде действовали и земские, и опричные власти. Так, например, Белоозеро не было взято в опричнину, но в его уезде находилось несколько дворцовых опричных сел, а смежная с Белозерским уездом Чарондская округа состояла в ведомстве опричнины. В 1571 году белозерские губные старосты получили из земского Разбойного приказа инструкцию «по разбойным и татиным делам». Она предусматривала ведение «смесных» дел, то есть таких, в которых были замешаны земские и опричные люди, и предписывала земским выборным старостам ведать, судить и решать подобные дела совместно с опричными губными старостами. Высшей инстанцией, куда те и другие выборные чиновники должны были присылать дела на доклад, был земский Разбойный приказ.
«Четверть» была поначалу поручена дьяку Фёдору Рылову, но уже с лета 1566 года в ней появился новый дьяк Дружина Володимеров; он подписал грамоты о зачислении в опричнину «именитых людей» Строгановых и их вотчин — Соли Вычегодской и земель по реке Чусовой. Скоро он стал главным начальником «четверти». Как и другие крупные приказные деятели того времени, Дружина являлся универсальным специалистом — ему довелось служить и по дипломатической части, а в опричнине он не только возглавлял важнейшее финансовое учреждение, но и разбирал местнические дела воевод И. Д. Колодки-Плещеева и князя Д. И. Хворостинина. Но главной его обязанностью оставалось взыскание «четвертных» и других доходов с «опричного» населения, в том числе получение от «земщины» стотысячного чрезвычайного налога «за государев подъем». Для подобных операций были необходимы не только опыт и организаторские способности, но и жестокость.
Сам дьяк, конечно, никого на правёж (когда неплательщика били палками по ногам) не ставил — для этого вполне годились опричники во главе с Басаргой Леонтьевым, лихо выбивавшие платежи с населения поморских волостей Кольского полуострова. Память об этом опричном погроме долго сохранялась у его современников, которые ставили его в один ряд с самыми страшными стихийными бедствиями. Даже в официальных документах писцы признавали: «…Запустели Керецкои волости дворы и места дворовые пустые и тони и варницы и всякие угодья от лета 76-го (1568. — И.К., А.Б.) году от лихова поветрья и от голоду и от Босаргина правежу». Но, должно быть, уж слишком большим был ущерб, так что в 1569 году начальник опричной «четверти» всё-таки был смещён. Но допустивший опустошение богатых северных промысловых угодий Дружина Володимеров легко отделался — перешёл на службу в земщину, где вскоре занял место дьяка Разбойного приказа, требовавшее соответствующей квалификации по части сыска и наказания преступников.
«Четвертью» стал командовать другой дьяк, Иван Курган Васильев сын Лапин, перед тем неудачно съездивший в Швецию в составе посольства боярина И. М. Воронцова и В. И. Наумова (после свержения короля Эрика XIV и воцарения его брата Юхана русские послы были арестованы и ограблены практически до нитки — «в одних сорочках поставили»). Можно считать опричными служащими и посланных в Лондон в 1569 году дьяка Семена Савостьянова и подьячего Андрея Григорьева, поскольку именно слобода ведала отношениями с Англией, а дьяк Курган Лапин наблюдал за торгом английской Московской компании.
Дьяк Андрей Васильевич Шерефединов в 60-х годах XVI века довольно долгое время состоял на посольской службе, а в феврале 1570 года был отправлен в Смоленск навстречу литовским послам. По возвращении он, по сведениям разрядных книг, был записан в поход 1571/72 года на «свицкие немцы» (то есть шведов. — И.К., А.Б.) как дьяк «из земского», а во время второго похода Грозного (1572/73) оставался в Москве на земском дворе, то есть являлся одним из главных лиц, чьей обязанностью было поддерживать порядок в столице. Вскоре, однако, он перешёл на службу по «дворовому» ведомству, стал дьяком «разряду дворового» и сопровождал царя в переездах из одной резиденции в другую. Несколько его однородцев погибли в годы опричнины, и их имена попали в синодики опальных, но сам Шерефединов сохранил доверие государя и выполнял обязанности думного дьяка в «государевом уделе»; датский посол Ульфельдт называет его «канцлером» наравне с думным дьяком в земщине Андреем Щелкаловым.
