Я не о тактике «верхов» веду речь — верная она или ошибочная. Собственно, здесь ответ может быть только один: до идиотизма бездарная. К сожалению, сам Ельцин ничем от своих тогдашних «врагов» не отличался и даже написал в своей книге: «Я воспитан этой системой». Так это, могу подтвердить: я с ним еще по Свердловску знаком. И когда пришел срок, он попросту свел счеты со своими обидчиками, запретив партию и тем отняв у них должности, зарплату, кабинеты, машины, правительственные телефоны. То есть внешние атрибуты власти. Он ведь, Робин Гуд наш доморощенный, с партийной верхушкой сражался, которая его прилюдно секла. И победил. И унизил ее со вкусом и смаком. А то, что девятнадцать миллионов заодно в грязь положил, — это мелочи! А то, что законы попрал, — пустяки! Сейчас — он хозяин России, о чем, не стесняясь, прилюдно не раз объявлял…
Двадцать лет в аппарате партии — это огромная ломка характера. Я не знаю ни одного партийного функционера, на котором так или иначе не сказалось бы пребывание у власти. Она часто уродует души, убивает веру, идеалы, надежды. Если я еще могу поверить, что Ельцин «искренне вступал в партию» (его слова), то в искренность его картинного ухода из нее не верю. Потому что уйти — значит измениться, по-другому думать и действовать. А что изменилось в управлении нашей расколотой державой со смертью партии и воцарением у власти «демократов»? В лучшую сторону — ровным счетом ничего.
Такая же тупая, примитивная борьба с инакомыслием: гэкачеписты прикрыли «Куранты» и «Независимую», демократы — немедленно «Правду», «Советскую Россию» и «Рабочую трибуну». Так было в том, 91-м. Повторилось это же и в октябре 93-го. Вдумайтесь в короткую справку: «Правду» закрывали шесть раз при царе и три — при демократах. Плюрализм в действии! Хитрая система поддержки средств массовой информации позволяет четко управлять их направленностью. Желаешь быть верноподданнейшей проправительственной газетой — получай деньги «на прокорм», не соглашаешься — погибай. Вот так просто и вполне «демократически».
Как здесь не вспомнить 1989 год, когда на наше Правительство обрушился шквал критики и решений ЦК по обеспечению прессы газетной бумагой. Что бы нам в то время увеличить цены на бумагу, а потом денежными подачками воспитывать у органов информации чувство уважения к дающему?! Мы же стремились обеспечить одинаковые стартовые условия для всех. Хотели погасить пожар и обеспечить материальными ресурсами информационный бум. Покупали бумагу в Финляндии для газет — чтобы нас же в них «плюралистично» избивали. Сейчас у этих газет тираж упал в десятки раз. У них отобрали и Дом прессы, а они только слегка повизгивали. Жаловаться ведь некому, да и опасно…
Или безудержное расширение бюрократического, чиновничьего аппарата. А ведь нынешних чиновников народу содержать потруднее прежних. Во-первых, они расползлись, как злокачественная опухоль, в больном организме страны: в России их стало в три раза больше, чем было во всем Союзе. Да это видно и по их «среде обитания»: теперь они и в Кремле, и на Старой площади, и в Белом доме, и в здании СЭВ, и в бывших Госплане и Госстрое…
Надо полагать, наступит время, когда предадут огласке, во что обошлись переделка зданий, дорогостоящая мебель, мощные ограды от собственного народа. Пока же «храбрая» пресса молчит — ведь можно лишиться «вспомоществования».
Во-вторых, у нынешних аппетиты просто непомерные. По всей стране в коридорах «супердемократической» власти царят откровенное вымогательство, взяточничество, коррупция — куда там коммунистам! Раньше-то хотя б парткомов боялись, да и собственной совести тоже. А разве плохо, когда у человека есть сдерживающие моральные нормы? Нынешним же все дозволено, да и собственных «тормозов» никаких нет…
И, наконец, они, не церемонясь, без всякого угрызения совести, поскольку ее у них, очевидно, и не было отроду, циничной, наглой, тотальной ложью оболванивают триста миллионов жителей бывшего СССР, немалая часть которых поначалу поверила с детской наивностью, что стоит запретить Коммунистическую партию — и жизнь пойдет по-другому: лучше, чище, честнее, гуманнее, справедливее и к тому же, конечно, богаче…
И впрямь на наивных людей это рассчитано. Ибо какой же мало-мальски умный не понимает, что власть во всех эшелонах захвачена теперь как раз теми, кто вчера называл себя правоверными большевиками и боролся с антипартийными явлениями, мешающими строить светлое завтра. Но всегда найдутся те, которые представят их миру (да они и сами не стесняются говорить о себе так) великими и гуманными реформаторами. «Без лести преданные» появляются не только в Бетховенском зале.
У меня в семье не было коммунистов. Отец работал в шахте, мать воспитывала меня и брата, они о членстве в партии не думали. Брат тоже не вступил. А я вступил. В 50-м пришел на Уралмаш после техникума, стал работать сменным мастером в сборочно-сварочном цехе, потом дорос до начальника участка. Тоже о вступлении в КПСС не помышлял. Не потому, что не верил или считал, как принято было говорить, себя недостойным. Просто существовали мы — партия и я — в каких-то разных плоскостях и не пересекались. Она была сама по себе, я — сам по себе. В 56-м состоялся XX съезд, и я впервые душой услышал партию. И голос ее прозвучал так громко, так честно, с такой болью и откровенностью, что я не счел для себя возможным оставаться по-прежнему сам по себе. В декабре 56-го меня приняли в КПСС.
Разные были люди в большой партийной организации Уралмаша. Я постепенно, пока дорос до директорских погон, узнал многих. Были карьеристы, которые старались воспользоваться причастностью к партии, чтобы решить свои проблемы, удовлетворить свои личные амбиции. Но костяком организации оставались, как принято говорить на производстве, работяги. Не обязательно рабочие — работягами и инженеры бывают, и начальники.
Старики в большинстве своем вступали в партию на фронте и на заводе в годы войны, достаточно велик был и «призыв XX съезда». Ни в какие верхи, ни в какие президиумы эти люди не рвались, никто не платил им больше, чем беспартийным, никто не оделял их квартирами и машинами, да и ордена с медалями на Уралмаше вешались на грудь отнюдь не по партийному признаку. Просто все они, все мы работали не за страх, а за совесть.
Я счастлив и благодарен судьбе, что так часто в жизни сводила она меня именно с теми, кого некогда называли «винтиками». Слово по существу уничижительное. Но убери винтик — и машина встанет. И держава рухнет. А она стояла благодаря таким «винтикам». Стояла, несмотря ни на что! Держалась потому, что в основе ее, несмотря на всевозможные перекосы, лежала объединяющая народ идея. Она выражала высокий нравственный идеал, по которому сверялись мысли и поступки людей и вокруг которого они и объединились.
Как можно забыть, что в Великой Отечественной войне именно партия была цементирующей силой на фронте и в тылу. Разве знаменитые слова «Коммунисты, вперед!» были для плаката? Без партии мы не поднялись бы из послевоенной разрухи, не создали бы мощную индустриальную державу, не сделали бы народ образованным. Именно она создала вторую сверхдержаву планеты. Об этом хулители партии предпочитают не помнить.
Никогда я не сомневался в простой истине: идея сама по себе не может быть виноватой, если, конечно, она не посягает на основы общечеловеческой морали. Идею возвышают или опускают исполнители. Люди. Гении или бездарности. Благодетели или преступники. Смотря кто ее понесет. Иначе ведь и христианство можно обвинить в страшных преступлениях инквизиции… Впрочем, об этом чуть подробнее — в следующей главе.
Я не отказался от идеи строительства общества социальной справедливости, не сдал партийный билет, когда началось массовое бегство из КПСС, не порвал его, не произносил покаянные речи для своего самосохранения. Я не отказывался и не отказываюсь от своего прошлого, от собственных убеждений в угоду тем или иным политическим соображениям…
В 1989 году политическая обстановка в стране резко изменилась. В начале лета состоялся Первый съезд народных депутатов СССР, образованный в соответствии с измененной Конституцией. В разгоряченной атмосфере съезда в адрес КПСС было высказано много претензий, тяжелых обвинений и призывов к возмездию. В выступлениях чувствовалась и гражданская, политическая незрелость ораторов, и их надежда помочь стране, освободив ее от «гнета КПСС», несли они в себе и справедливую критику, обнажающую реальные проблемы деятельности партии в обществе. Но были и вполне сознательные, хорошо срежиссированные акции по дискредитации партии, которая в результате исторического развития стала мощной политической организацией, глубоко интегрированной в государственные структуры. Именно поэтому было крайне опасно разрушать авторитет партии в интересах деструктивных сил. Но тот, кто дирижировал всем этим, знал, что для смены власти и общественного строя необходимо было подрубить этот партийно-государственный стержень, на котором держалась страна.
