А между тем вовсю орудовала Тайная канцелярия: собирала доносы, не очень-то разбираясь в существе дела. Достаточно было сказать: «Слово и дело» — и это наводило ужас. Не только слово против Анны, но и против Бирона, который стал уже неприкасаемым.
Были указы и «помрачительные» — например, распоряжение о выводе тараканов, адресованное интенданту Кремля: «Извольте ехать сей день к его сиятельству графу Андрею Ивановичу Остерману: его сиятельство покажет вам секрет, как и чем выводить тараканов».
Из Твери пришло сообщение, что там видели белую галку. И что же? Велено «послать повытчиков с тайниками и силками и поймать оную галку». Тверской воевода отвечал, что посланы были солдаты и десятские, «токмо той галки в Твери и в уезде нигде не сыскали». То ли Артемий Волынский (остроумный человек) решил разыграть императрицу тем сообщением, или «белая галка» примерещилась тому — неизвестно. Известны слова Волынского: «Русским людям хлеб ни к чему, они едят друг друга»…
Хорошо известен исторический роман Лажечникова «Ледяной дом», в котором прекрасно описана свадьба в доме, сооружённом изо льда, а также судьба Артемия Волынского.
И далее, после коронации, у Анны не было пределов причудам и диковинным действиям. Вот несколько указов Анны, вызывающих сегодня смех. Боясь попасть в аварию, под лошадь при неосторожной езде, она выпустила один из первых именных указов: «…чтобы извозчикам и прочим всяким чинам, имея лошадей взнузданных, ехать со всяким опасением и осторожностью… Виновные будут биты кошками или кнутом или сосланы на каторгу… Имеющим охоту бегать на резвых лошадях взапуски… такого беганья отнюдь не чинить».
А потом она стала запрещать и ездить на тройках.
Времена, конечно, были неспокойные — свирепствовали разбойники, горели леса, поместья… Появились «смутные люди». Некто Тимофей Труженик выдавал себя за сына Петра I Алексея, а некто Стародубцев — за Петра Петровича (рано умершего сына Петра I)… Оба были казнены, но тут же появились новые «смутные люди» — проповедники грядущих бедствий…
В том же 1730 году в Брянске на площади была «вкопана крестьянская жёнка за убийство до смерти мужа». На документе была сделана помета: «Отдать к повытью и сообщить к делу, а показанную умершую жёнку, вынув из окопа, похоронить…»
Дикостей в русской жизни тогда (как, впрочем, и потом) хватало. Немало было историй и с нетерпимостью к вере. В Екатеринбурге некий Тойгильда обратился из мусульманской веры в христианскую, а вслед за тем опять «совратился в магометанство», за что был схвачен и казнён.
Кстати, зная о жестокостях Анны, будущая царица Елизавета даст слово: никогда не применять смертную казнь.
Артемий Петрович Волынский начал при Петре I с солдатской службы, в 1719 году стал губернатором Астрахани, затем Казани. При Анне Иоанновне — кабинет-министром. Однако он был против Бирона и жестоко за то поплатился: был обвинён в измене и казнён. Ужасной ночью стащили Артемия Петровича «под неучтивыми ружейными прикладами» за волосы с постели… Жена его «предана была поруганию солдат, влачивших её по снегу в самой лёгкой ночной одежде…»
Дмитрий Голицын, который, можно сказать, привёл Анну к власти, был сослан и умер в каземате Шлиссельбургской крепости.
Какими горькими словами в духе того времени выражался секретарь Волынского Шаховской! Как защищал своего покровителя — писал челобитные императрице, умолял сжалиться над его господином: «Учреждённый тогда суд над моим благотворителем под надсмотрением и руководством его злодеев и ненавистников производился. Одне за другими были умножаемы суровости… Такие до ушей моих доходящие уведомления, право же, я день ото дня примечал, что по моей челобитной, поданной Её Императорскому Величеству, не только резолюции, но и никакого отзыва не было… Граф Остерман и князь Черкасский на прошение моё коротко и холодно отвечали: “определить на армейскую службу”».
Шаховской пишет, что Бирона уже начали титуловать не «Его светлость», а «Его высочество», и он стал обращаться к подданным по-иному. Усадив секретаря «на креслы, дал кофию и начал благосклонные разговоры». Шаховской имел «незамутнённую совесть» и, когда барон предложил ему взяться за Тайную канцелярию, за жандармерию, отказался — мол, будет он за то ненавидим господами: «Я всю ту долгую ночь не спал, делая в мыслях своих разложения…»
Но не все, кого вызывали в Тайную канцелярию, были такими совестливыми, как Шаховской. Судьба Волынского во многом похожа на судьбу Долгоруких — с ними поступили даже более жестоко. Ни Анна, ни Бирон не забывали, что князь Алексей Долгорукий открыто выступил против её самодержавия.
В Тайную канцелярию летели и летели доносы на Долгоруких.
Между тем из-за кондиций уже разладились отношения между именитыми фамилиями. Князь Черкасский стоял за сохранение самодержавия и не глядел в сторону Долгорукого Василий Лукича, который вёз Анну в Москву.
Дочь Черкасского Варвара, подруга Наташи Шереметевой, услыхала молвку про тот кинжал, и с отцом у неё вышел короткий разговор.
— Батюшка, да виданное ли это дело обвинять князя Ивана! Ведь он жених Наташе Шереметевой!
— Жених? — сердито оборвал её отец. — Видали мы таких женихов! Не допустит той свадьбы Пётр Борисович! Довольно, повластвовали Долгорукие! И — молчок о том.
Но Варвара — не будь ленива — побежала к Шереметевым на Ильинку, в дом не входила, так как у Петра ещё не прошла оспа. Получив записку, Наталья, которая в те дни неотлучно сидела возле хворавшей бабушки, выбежала к подруге.
— Натальюшка! — горячо шептала та. — Не знаю я многого, да и сказать не могу, однако ведаю: затевается что-то супротив князя Ивана!
— Что стряслось?
Варвара отчего-то стала уговаривать подругу не принимать ничего близко к сердцу, мол, мало ли что бывает: бывает, что объявляют о помолвке, а Бог по-иному рассудит — значит, такова воля Его.
— Что ты говоришь, Варя? Как можно отказаться?.. — побледнела Наталья. — Иван Алексеевич и так, должно, страдает… Его одно время излечит…
— Лечит-то лечит, да только… — вздохнула Варя, — знаешь ведь, как при дворе: кто вражду имеет, тому и время не указ, тот только и ждёт, как отомстить кому за старое…
— Не надобно тебе, Варя, сказывать сего мне… Всё одно — люб мне жених мой…
— А… ежели тюрьма?.. Ссылка?..
— Что ты говоришь? Побойся Бога, за что?.. Кончина государя — вот истинное горе, а прочее — пустое, образуется… Батюшка мой не бросал человеков, когда они в беду попадали.
Варя искоса посмотрела на подругу и вздохнула, то ли удивляясь её характеру и завидуя, то ли думая о своём будущем: как отец посмотрит на отношения её с Петром Шереметевым? Ведь жених и невеста они, отец сватает Кантемира, а ей чуть косящие глазки Петра дороже холодных взглядов Кантемира…
Над Долгорукими сгущались тучи. Но если Иван впал в меланхолию, то Екатерина жила какой-то странной надеждой. На что?
Как-то Иван Алексеевич столкнулся с Натальей у Харитония, возле дворца Юсупова, и — надо же! — навстречу им попалась Екатерина.
Иван спросил:
— Катька, ты как здесь оказалась? Неужто Юсупов пригласил?
— Это моё дело! — резко ответила она. — Не твоего ума это. Лучше скажи, почему ты ко мне так обращаешься?
— А как я должен обращаться?
— Ты что, ополоумел, братец? Я твоя госпожа… пока ещё, — щёки её вспыхнули, она готова была испепелить брата своим возмущением.
— Извините, княжна, — попыталась сгладить разговор Наталья.
— Опять «княжна»? Вы что, забыли? Я — государыня!.. Попомните вы у меня такие слова.
— Да какая ты госпожа? Катя, мы проиграли. Всё — в прошлом, — Иван опустил голову.
— Никогда! — выкрикнула сестра и вскочила в карету, что стояла в переулке.
Иван, словно не было рядом любезной его Наташи, почему-то двинулся прочь.
…Есть женщины ровной судьбы, их минуют беды и рытвины на жизненных дорогах, они ловко обходят стороной ямы, умеют подстелить соломку. Наталья Шереметева была женщиной иной, трудной судьбы. Она рано стала приучать себя к «высокоумию», сиречь — к самообладанию и мудрости, жить так, чтобы верной быть своему предназначению. И ещё ей казалось, что душа — вроде как живое существо, её не можно держать в небрежении. Коли откажется человек от того, к чему предназначена душа его, то и саму душу потеряет…
После разговора с братом Петром Наташу охватило мрачное отчаяние. Брату не нужен её брак — ясно: Долгорукие и Черкасские — враги, однако как мог Иван Алексеевич отказаться от слова? Или разум его помутился, или любовь ненастоящая?.. Знать, правду говорили про него: дерзок, нетвёрд душою, умом своим не живёт…
