Гуситская армия на марше соблюдала установленный строй. На сравнительно открытой местности армия двигалась пятью параллельными колоннами. В средней находились конница и артиллерия, с каждой стороны по две колонны повозок, сопровождаемых приданной им пехотой. Две внешние колонны были длиннее тех, что двигались рядом с конницей и орудиями. Имелось в виду, что последние в случае внезапного нападения образуют фронт и тыл огромного вытянутого строя, а длинные колонны образуют его фланги. Чтобы более коротким колоннам продвинуться одной вперед, а другой назад, не требовалось много времени, и, получив несколько нужных минут, гуситский боевой порядок становился завершенным. Выполнение этого маневра достигло такого совершенства и точности, что, как нас заверяют, чешская армия вклинивалась в гущу германского войска, чтобы разобщить его части, и находила достаточно времени, чтобы в критический момент образовать свой обычный боевой порядок. Единственной реальной угрозой был огонь артиллерии, который мог разрушить колонну повозок; но и сами гуситы были хорошо обеспечены орудиями, которые, как правило, были в состоянии подавить батареи противника. Никогда еще тактика «лагеря» не достигала такого совершенства; не будь у нас столь многих свидетельств побед гуситов, мы бы не решились поверить, что Средние века могли породить систему, успех которой всецело зависел от такой способности четко исполняемых действий, обычно считающихся присущими современным армиям. (Чехи последовательно разгромили пять Крестовых походов против них. Страх перед непобедимостью чешского войска доходил до того, что в 1431 г. при Домажлице, куда немцы привели 100 тыс. воинов, в том числе 8200 рыцарей, произошло следующее. При неожиданном подходе большого чешского войска под командованием Прокопа Большого (50 тыс. пехоты, 5 тыс. конницы, около 3 тыс. повозок и свыше 600 орудий) кто-то панически закричал: «Прокоп идет!» Этого было достаточно, чтобы феодальное войско бросилось бежать. Чехи захватили лагерь крестоносцев, 2 тыс. повозок и все 150 немецких бомбард. – Ред.)
В Чехии XV века, как и в Англии XVII, фанатизм приводил не к беспорядку, а к строгой дисциплине. Вся страна делилась на округа из двух частей, попеременно выделявших на военную службу все взрослое население. Пока одна половина сражалась, другая оставалась дома, обязанная обрабатывать свою землю и землю своих соседей. Таким образом, действовал всеобъемлющий закон о воинской повинности, и отсюда понятно, почему небольшое государство было способно выставить многочисленное войско. (Чехия была процветающей. Ее население, как и население Германии, уменьшилось в несколько раз в ходе Тридцатилетней войны 1618 – 1648 гг. – Ред.)
Первые победы Жижки были настолько удивительны и неожиданны для его врагов, что наводили страх. Учитывая малочисленность и отсутствие опыта у армии гуситов, они действительно были удивительны. Но вместо того, чтобы отказаться от шаблонной феодальной тактики, не пригодной для того, чтобы справиться с новым видом боевых действий, что в действительности и было причиной поражений, германцы лишь старались набирать армии побольше и посылать их туда, где их ожидала судьба первого войска (разгромлено 14 июля 1420 г. на Витковой горе. – Ред.), которое император Сигизмунд вел на Прагу. Однако исход боев, по мере того как Жижка окончательно усовершенствовал свою тактическую систему, становился все более определенным. Вторжение за вторжением кончались неудачей, потому что при одном появлении чехов немецкие командиры были не в состоянии заставить солдат держаться. Они отказывались идти на цепы и копья противников, даже когда чехи далеко выходили из-под защиты повозок и переходили в наступление. В результате гуситы настолько прониклись уверенностью в собственной непобедимости, что предпринимали, и часто успешно осуществляли, самые безрассудные боевые действия. Полагаясь на страх, который они внушали, небольшие их части вопреки всем военным соображениям атаковали превосходящие силы и все же выходили победителями. Отряды всего в несколько тысяч совершали вылазки из естественной крепости – гор Чехии – и почти беспрепятственно опустошали Баварию, Мейсен, Тюрингию и Силезию. (Это были ответные действия. Совершались также походы в Венгрию, к Балтийскому морю. – Ред.) Оставляя за собой широкий след опустошения, благополучно возвращались с повозками, полными добычи, награбленной в Германии. После смерти Жижки его тактика еще долгое время сохраняла престиж, и его преемники были способны на военные подвиги, которые казались бы невероятными в первые годы войны.
Когда, наконец, табориты потерпели поражение, оно явилось результатом раскола в рядах самих чехов, а не возросшей боеспособности их противника. В сражении при Липанах (30 мая 1434 г.), в котором пал Прокоп Большой и разгромлена экстремистская партия (табориты), победу одержали не немцы, а умеренная часть чешской нации (чашники). Исход сражения вместе с тем показывает слабые места тактики гуситов и свидетельствует о страшном самомнении таборитов. Когда Прокоп Большой отразил первую атаку на его кольцо из повозок, его люди, забыв, что имеют дело не с охваченными паникой войсками прежних врагов, а со своими бывшими товарищами по оружию, покинули свои укрепления и атаковали ряды отступавших. Они привыкли к тому, что маневр заканчивался успехом, когда тот был направлен против устрашенных немцев, и забыли, что он был хорош только тогда, когда имели дело с противником, боевой дух которого был полностью сломлен. Наступление само по себе означало отказ от всех преимуществ тактической системы, которая в своей основе была оборонительной. Слабость замысла крепости из повозок, по существу, состояла в том, что, делая возможным дать отпор противнику, она не позволяла развить успех, если тот действовал осмотрительно и отступал в полном порядке. Правда, это не в укор создателю системы, ибо Жижка поначалу должен был искать способ избегать тяжелых поражений, а не одерживать решительные победы. При Липанах умеренные (чашники) были отбиты, но не обращены в бегство. Поэтому, когда табориты вышли в открытое поле, отступавшие части приняли бой, тогда как конный резерв, намного численно превосходивший конницу Прокопа Большого, вклинился между кругом повозок и покинувшими его воинами. Таким образом, три четверти армии таборитов попали в ловушку и были окружены на равнине и разбиты по частям превосходящими силами противника. Удалось уцелеть только нескольким тысячам, остававшимся внутри укрепления из повозок. Так была продемонстрирована неполноценность системы, задуманной из политической необходимости, а не как верное средство победы.
Урок сражения при Липанах, по существу, тот же, что у битвы при Гастингсе. Чисто оборонительная тактика бесполезна, если ей противостоит способный, находчивый командир, располагающий надежными войсками. Если бы германские принцы были умелыми военачальниками, а немецкие войска хорошо обученными, успехи Жижки и Прокопа были бы невозможны. Плохая стратегия в сочетании с паническим страхом вели к тому, что гуситы казались непобедимыми. А когда они столкнулись с разумной тактикой, то оказалось, что они не меньше других подвластны логике войны. (Тактика таборитов была чрезвычайно разнообразной. При Липанах была ошибка, оказавшаяся роковой. Вскоре после битвы при Липанах император Сигизмунд, коронованный королем Чехии, сказал: «Чехи могут быть побеждены только чехами». – Ред.)
Задолго до того, как цепы и легкое огнестрельное оружие пехотинцев Жижки обратили в бегство немецких рыцарей, уважение Восточной Европы завоевал другой вид пехотинцев. На полях сражений Балканского полуострова славяне и венгры познали страх перед янычарами и другими солдатами на службе османских султанов.
Авторитетные источники единодушно приписывают создание корпуса янычар султану Орхану, но нет никаких определенных свидетельств, что до начала XV века они были важной составной частью османских войск. Победы у Косова (1389) и Никополя (1396) одержали облаченные в кольчуги тяжелые конники спаги (сипахи. – Ред.); во втором сражении поражению Сигизмунда в значительной мере способствовала атака сербских рыцарей Стефана Лазаревича. Только в правление Сулеймана Великолепного стали набирать до 12 тысяч янычар. (Янычары принудительно набирались из числа христианских мальчиков, детей покоренных народов. Воспитываясь в духе непримиримого мусульманского фанатизма, янычары, взрослея, превращались в выродков, способных только воевать и убивать (тем более что жениться, заниматься торговлей и ремеслом им было запрещено). Турками они не становились, славянами быть переставали. – Ред.) Первыми успехами они были обязаны точно тому же оружию, что и английские лучники. Этим оружием был лук, правда не западный большой лук, но тем не менее очень действенное средство. Остальное снаряжение янычара было весьма простым: у него не было доспехов, одет был в ниспадающую свободными складками накидку до колен и остроконечный войлочный головной убор. Кроме лука и колчана, янычар был вооружен ятаганом и длинным ножом. Хотя муштровка и фанатизм делали их грозными врагами в рукопашном бою, но предназначение янычар было не для подобного рода действий. Когда, как иногда пишут, они брали приступом траншею или шли в атаку, это значит, что они выходили за рамки своих обязанностей. Уже одно отсутствие доспехов говорит о том, что они не были предназначены для рукопашных схваток; об этом красноречиво свидетельствует и тот факт, что их никогда не привлекало применение копий. Как и английские лучники, они использовались либо на оборонительных рубежах, либо как сила, дополняющая конницу. Но турецкие войска в конце XIV века главным образом состояли из своего рода восточной разновидности феодальной конницы, конных лучников, но вооруженных также копьями; есть много упоминаний об их участии в рукопашных схватках с применением булав и сабель. Кроме того, существовало надежное ядро из облаченной в тяжелые доспехи кавалерии – спаги (сипахи), гвардии султана, и небольшое регулярное соединение пеших янычар. Во время войны их дополняли иррегулярные вспомогательные войска, легкая пехота и конница, полезные в разведке и мелких стычках. Такой была военная структура, которая в XIV и XV веках захватила и опустошила Балканский полуостров аж до Дуная и Савы[78].
