Утром 25 июля раззадоренный народ начал разбивать и грабить дворы «изменников», одновременно огромная толпа двинулась в село Коломенское, где находился царь.
Опять повторился 1648 год: царь выходит в толпу. В громадную, разъяренную. Он ведь тоже сын своего века, своего общества: он знает, что царь для московитов священная особа. Ударить царя, причинить ему вред будет не только государственным преступлением, но и религиозным кощунством. Но только ли поэтому царь так бесстрашен? Может, сказывается определенное гражданское единство Руси? Государство возникло не вследствие завоеваний, не как результат покорения и захвата. Царь твердо знает, что эти взволнованные, сердитые люди перед дворцом — его люди, а он — их человек, их владыка и вместе с тем слуга.
И народ это понимает. По словам историка Соловьева, «люди хватали царя за платье, за пуговицы: „Чему де верить?!“ — и царь обещался им Богом и дал в своем слове руку, и один человек из тех людей с царем бил по рукам и пошли к Москве все».
Как и в 1648 году, всё могло бы кончиться разговором народа с царем. Но из Москвы валила другая толпа, уже разбившая дворы «изменников». Две толпы смешались. Часть уже бывших у царя все же вернулась в Москву, часть вместе с новоприбывшими снова пошла в Коломенское. Новая, разгоряченная погромами толпа стала уже не просить государя, а угрожать: от него требовали немедленно отдать на растерзание ненавистных бояр. А не отдаст, «возьмут своим обычаем».
Такого власть потерпеть не могла. Тут как раз подошли стрельцы, коим было приказано «бити и рубити до смерти» бунтовщиков. Стрельцы, правда, не били и не рубили, но уставили бердыши и стали теснить народ к Москве-реке. Возникла давка, многих скинули в воду.
Больше 100 человек в этот день было раздавлено, затоптано и утонуло. 7000 арестовано. Уже соотношение задержанных и погибших ясно показывает: целью войск было именно «имать», а не «рубити до смерти». Позже 150 «самых злых» бунтовщиков повесили, до тысячи по обычаю века было бито кнутом и сослано. Но большая часть отпущена по домам.
Кадр из фильма «Стачка». Режиссер С. Эйзенштейн. 1925 г.
В своем первом фильме великий режиссер «впервые в мировом кино показал революционную массу как движущую силу истории». Так писали советские кинокритики
Теперь посмотрите, с поправкой, правда, на мораль XVII века: как и в 1648 году мы видим редкое отсутствие мстительности со стороны правительства. Что мешало перерезать все 7000 задержанных? Ничто. Что мешало потом провести масштабные репрессии в самой Москве? Тоже ничто.
То есть власть не стремилась к устрашению как самоцели. Кстати, медные деньги с 1663 года были отменены.
Долготерпение… Да нет у русских никакого долготерпения! И у правительства тоже. Бунт — жестокий, экстремальный, но это способ власти и народа выяснить отношения. Назрела проблема? Разобрались.
Экономические и политические стачки XIX века
Начиная с 1860-х годов в России известны рабочие стачки. Однако и в этом случае — никакого долготерпения! Только форма экономического бунта совершенно другая, чем в Европе.
Восставая из-за материальных проблем, люди не просто отстаивали свои экономические интересы, они искали некой высшей справедливости. Мне думается, в том числе потому стачки в России очень быстро из экономических стали политическими. В Европе и в XX веке большая часть забастовок носила чисто экономический характер. Если можно получить за работу 10 марок, франков, гульденов вместо пяти, почему не попробовать получить? Логика простая: 10 больше, а значит и лучше пяти.
В истории западных стран сохраняется память об очень серьезных экономических забастовках. Например, о Всеобщей забастовке в Британии 1926 года. Эта стачка — действительно заметная веха в истории.
А Россия пережила экономические стачки, словно какую-то детскую болезнь, и сразу перешла к политическим. Морозовская стачка 1885 года на Никольской мануфактуре Саввы Морозова началась вроде с требований повысить зарплату и сократить штрафы, которые составляли до 50 % зарплаты. Но за считанные дни были выдвинуты требования государственного контроля за уровнем заработной платы, законодательных изменений в условиях найма. Требования были предъявлены не только владельцам мануфактуры, но и правительству!
Так же точно события на Ленских приисках в апреле 1912 года начались с бунта против гнилого мяса, выдаваемого в местной лавке, а кончились политическими требованиями, чуть ли не войной с правительственными войсками и памятным расстрелом рабочих.
В общем, экономические бунты в России как-то сразу плавно переходили в бунты идейные. В такие, когда бунтуют не потому, что 10 рублей больше и лучше, чем 5, а потому, что низкие заработки становились убедительным доказательством: начальство у нас неправильное. Порядки на заводе и система штрафов поражали не экономическими тяготами, а самим фактом несправедливости. Точнее говоря, поведение властей противоречило представлениям низов о том, как вообще надо по правде править и каким должно быть начальство.
Таким образом, в России было важнее не просто получить побольше денег, а установить (или восстановить) правильные порядки, соответствующие представлениям людей о справедливости.
Бунты по идейным причинам и в России, и в Европе — это в первую очередь бунты религиозные. Однако при внимательном рассмотрении легко обнаружить, что и в религиозных конфликтах русские проявили меньшее ожесточение, чем их современники — европейцы. И куда меньше терпеливости.
Тридцатилетняя война в Германии завершилась т. н. Вестфальским миром 1648 года. Одним из его принципов было: «Чья власть, того и вера». Теперь население каждого княжества должно было исповедовать ту веру, которой придерживались официальные власти. Германию попросту разделили на католическую и лютеранскую области. Живешь в католической Баварии? Теперь ты — добрый католик. Живешь в протестантском Пфальце? Значит, ты отныне лютеранин.
Это дикое насилие над свободой совести немцы терпели больше двух веков — до объединения Германии в XIX веке.
А ведь XVII век — как раз время раскола на Руси. Время ожесточенных схваток, и не всегда бескровных, за исповедание «правильной» веры. И в XVII, и в XVIII, и даже в первой половине XIX века раскольников на Руси могли притеснять, угнетать, ссылать в отдаленные районы страны, не пускать к чиновничьей работе. Но чтобы велеть жителям некой территории срочно принять православную веру? Или же сделаться старообрядцами?
Никому в России не пришла бы в голову мысль бесконечно терпеть «неправильную веру» на своей земле. Воевать за нее, за веру, тоже нужно прилично, не нарушая правил общежития, не переходя меры допустимого насилия. Но как же не воевать за святое?!
…Пример совсем из другой области. Возьмем случаи убийств помещиков XVIII–XIX веков, которые брали себе в наложницы девок или мужних жен.
Девок еще ладно… А вот связь с замужней женщиной для крестьян была чем-то крайне неприличным. Чудовищным попранием обычаев, всего неписаного закона, по которому жило крестьянство.
Мне называли разные цифры такого рода восстаний: от «нескольких десятков» до «нескольких сотен». Никто определенно не считал, и мы очень плохо знаем эту часть нашей истории. А жаль, есть причины узнать ее получше.
Наиболее известны в этом ряду — убийства отца Федора Достоевского и деда народовольца Морозова. Подробности убийства Достоевского-старшего мне не известны, но предполагается — он посягнул на честь замужней женщины.
В 1840 году в имении Борок взорвали дворян-супругов Щепочкиных.
Трое их дворовых купили мешок пороха, положили его в печь на первом этаже, как раз под спальней супругов. Проковыряли дырочку, сделали дорожку, поставили свечу. Торопливо убежали… Вскоре громыхнул страшной силы взрыв.
Лубочная картинка «Цирюльник хочет раскольнику бороду стричь». Начало XVIII в.
Бороды стригли, это известно. Но массовых зверств на религиозной почве у нас никогда не было
Жестокость этого, говоря современным языком, теракта потрясла всех. Министр внутренних дел доложил о нем императору Николаю I. На прощальную панихиду прибыли ярославский губернатор и все уездное начальство. На похоронах были все соседи-помещики, проститься с Щепочкиными пришли и толпы крестьян со всех окрестных деревень: их считали «хорошими барами». После гибели владельцев усадьбы осталось трое детей-сирот, в том числе будущий отец Н.А. Морозова.
Мужиков поймали сразу. Три дня до совершения преступления те пили без перерыву, и люди слышали, как они сговаривались, вернее как один из них подговаривал остальных убить барина.
