В заключение несколько слов о еще одной дате, установленной В. Суворовым: 6 июля 1941 года, «дне-М». Приводимые автором аргументы в пользу этой даты очень серьезны. И все-таки здесь нам, видимо, не обойтись без дополнительной информации, которой пока нет. Может быть, нам помогут недоступные сейчас архивы. Может быть, станут известны протоколы заседания Политбюро 21 июня 1941 года. Как историк я склонен считать, что В. Суворов прав. Если окажется, что «день-М» был назначен на 13 или 20 июля, это, в конце концов, не так уж будет важно. В. Суворов открыл для нас целый пласт нашей истории. В этом его величайшая заслуга. По его стопам, я уверен, пойдут теперь другие — поправляя, дополняя и уточняя. Они будут вторыми, третьими… десятыми. Виктор Суворов был первым.
Юрий Фельштинский
Десять лет спустя
Историческая концепция Виктора Суворова
Десять лет назад редакция «Русской мысли» проявила поистине мужество, начав публикацию серии статей Виктора Суворова, ставшего затем постоянным автором газеты. Изменение сложившегося мировоззрения — процесс сложный и медленный. Исходные позиции Виктора Суворова были крайне сложны. Шансов на успех очень мало. Признанный сегодня всеми автор был не банальным историком, а невозвращенцем. Он взялся за тему опасную и в политическом, и в научном смысле. В вопросе о германском нападении на СССР 22 июня 1941 года, как казалось, давно уже были поставлены все точки над «i».
Тем величественнее заслуга Виктора Суворова сегодня — десять лет спустя.
Я бываю в последние годы часто в Москве. Был там и в те недели, когда вышло миллионное издание «Ледокола». Его продавали на каждом углу. Видимо, продали весь миллион, так как потом выходили и новые переиздания. В период, когда тиражи на исторические книги упали до предела, миллионный тираж для книги был не просто большим тиражом. Это было что-то за пределом сенсации.
Отдавая должное автору, «РМ» в одном из номеров дала целую серию материалов, посвященных В. Суворову. Кроме самого В. Суворова, шли сопроводительные хвалебные в адрес Суворова статьи М. Геллера и А. Горянина. Все это было очень приятно видеть и читать. Но по тем же причинам странной для меня оказалась публикация еще одного письма — В. Векслера («РМ», № 4081), дело не в том, что автор письма не согласен со взглядами и концепцией Суворова. В первом же абзаце В. Векслер признается, что не читал «Ледокола». По-видимому, не читал и «День-М». Если так, то вряд ли В, Векслеру стоило торопиться высказывать свое мнение в письме в «РМ». Это крайне некорректно и по отношению к В. Суворову, и по отношению к читателям «РМ».
Истина не определяется референдумом. Свобода слова не означает, что «РМ» должна печатать любые мнения. Точка зрения, высказываемая В. Векслером, давно известна. Более 50 лет нам только это и внушалось всей советской и зарубежной историографией. Чтобы опровергнуть Суворова, сегодня, как в лучшие сталинские годы, по заказу пишутся книги: против одного смелого человека, истинного историка, не побоявшегося пойти против течения, отказавшегося петь в общем хоре.
Уже одна любознательность должна была бы заставить критиков Суворова задуматься, вчитаться, вслушаться в то, что говорит и пишет этот человек — с необычной судьбой, с потрясающей интуицией, с незаурядной работоспособностью. Какую веру в правоту своего дела нужно иметь, чтобы в 1985 году в одиночку пробивать железобетонные головы советских историков — последнего вагона в эшелоне «перестройки». Будем справедливы: уже захлебывались в гласности политики и государственные деятели, журналисты и писатели. А историческая редакция «Политиздата» до 1990 года боялась публиковать Троцкого; сборник советско-германских документов о 1939–1941 годах, нелегально отпечатанный в Вильнюсе 100-тысячным тиражом еще в 1989 году, был запрещен к продаже в Москве (и вышел в «Московском рабочем» только через два года).
Мне неловко сегодня указывать даже названия многих тех книг, которые издавались советской историографией уже в «перестроечные» годы. Не будем поэтому рассчитывать на то, что закаленное племя поспешит перестроиться и в своем взгляде на описываемую В. Суворовым тему. Тем более, что для военного поколения это вопрос еще и эмоциональный; сложно принять почти невероятное: какой-то перебежчик без специального исторического образования, без выдаваемой ему за то зарплаты, двумя небольшими книжками, как фокусник, взял и переписал всю историю советско-германской войны 1941–1945 годов, в то время как тысячи и тысячи людей десятки лет, в СССР и за границей, изучали, исследовали этот вопрос и не увидели, что король-то — голый.
История — наука безумно простая. В ней все сходится, как в кроссворде. Не сходятся концы лишь в одном случае: если историком допущена ошибка. В 70-е годы, когда я был студентом исторического факультета в Москве, никак не умещалась в моей голове фраза, тогда вполне прогрессивная, объясняющая промахи советской армии в первый период войны: «Сталин поверил Гитлеру».
Сталин поверил Гитлеру, поверил, что Гитлер не нападет. Поверил в советско-германский договор о ненападении. В моей студенческой голове никак не умещались эти два слова: «Сталин поверил». Никому, никогда и ничему этот человек не верил. А вот Гитлеру вдруг поверил?
Я пытался найти ответ. Я находил какие-то ответы. И все-таки понимал, что нет, не так, не может быть, что-то не сходится. Необъяснимо поведение Молотова на переговорах в Берлине. Необъяснимо поведение Сталина в первой половине 1941 года. Необъяснимо невиданное во всей мировой истории увеличение военного бюджета страны в последние предвоенные годы: по официальным данным (которые могут быть только занижены), в первые три года третьей пятилетки на оборону шло 26,4 % всех бюджетных ассигнований, в 1940 году — 32,6 %, в 1941 году — 43,4 %. Германия и Англия в это время тратили на оборону примерно 15 % бюджета. Объяснять все это фразой о том, что Сталин не верил в возможность германского нападения?
В отрицательном отзыве Д. Волкогонова на книги В. Суворова указывается, что в советских архивах документов о подготовке Сталиным нападения на Германию не обнаружено. Это очень ценное свидетельство. Но при всем уважении к Д. Волкогонову следует, мне кажется, отметить, что речь не может идти о поисках советского варианта «Директивы № 21». Как планировалось советское вторжение в Прибалтику? В Польшу? В Румынию? Как начиналась война с Финляндией? Ни в одном из этих случаев упор не делался на внезапность. Внезапность важна тем, кто планирует одержать победу малой кровью. Такой задачи перед советской армией никогда не ставилось. Важна была победа не малой кровью, а любой ценой.
Очевидно, что и война с Германией началась бы не с внезапного удара, а с тупого и занудного молотовского нагнетания дипломатического конфликта. Очевидно, что самоназначение Сталина на пост Председателя СНК 5 мая 1941 года (6 мая об этом сообщили газеты) могло быть вызвано только запланированной крупномасштабной внешнеполитической операцией. Но какой?
Несмотря на всю опасность аналогий, вспомним еще одну дату: 1914 год. Когда Россия объявила о мобилизации, в Германии и Австро-Венгрии стало ясно, что начата война. В Советском Союзе существовал свой план «Барбаросса». Если верить Игорю Буничу, к великой досаде историков не делающему сносок, план этот носил название «Операция «Гроза», был представлен Сталину 15 мая 1941 года и утвержден 16-го. В основу «Грозы» был положен более широкий документ: «Мобилизационный план» 1941 года (МП-41). Если правильно понимать И. Бунича, материалы эти следует искать в Центральном архиве Министерства обороны, фонд 15А, оп. 2154, д. 4. Выполнение МП-41 описано на стр. 199–287 этого дела.
В книге И. Бунича, готовившейся к изданию в заметной спешке, неоднократно пропущены кавычки, что мешает читателю определить границу между текстом И. Бунича и документом. Но в, безусловно, сложный вопрос о планируемой Сталиным войне И. Бунич все-таки вносит ясность. Приведем обширную цитату из книги И. Бунича «Операция «Гроза», или Ошибка в третьем знаке. Историческая хроника», книга вторая (изд. «Облик», СПб., 1994. Подписано в печать 10 ноября 1994 г. Тираж — 50 тысяч экземпляров, с. 555–558): «16 мая 1941 года окончательно утвержден план «Операции «Гроза», окончательно отредактированный и представленный Сталину 15 мая. Именно этот план, хранящийся в красных запечатанных конвертах с надписью «Вскрыть по получении сигнала «Гроза», и дал полуофициальное название этой операции. Официально же, как и водится в советском делопроизводстве, документ был обозначен как «План стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». План был составлен под руководством Жукова генералами Василевским и Ватутиным. Он имел грифы «Совершенно секретно» и «Только лично» и обращен непосредственно к Председателю Совета Народных Комиссаров СССР товарищу Сталину с указанием, что данный экземпляр до его утверждения является единственным.
