Собственно, что сделал Пётр? Своими указами он разорвал единый народ на две части. Одной из этих частей русского народа он велел внешне европеизироваться (подчеркиваю ― в основном чисто внешне!). Другой части ― только позволил; третьей и большей части ― категорически запретил.
И тем самым указы Петра вбили клин между двумя группами населения: служилыми и тяглыми, жителями нескольких самых больших городов и деревенским людом. После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга как представителей едва ли не разных народов.
Большая часть тех форм, в которые Пётр пытался заколотить жизнь дворянства, сохранилась ― ведь они совершенно не мешали дворянству оставаться таким же, каким оно было и до Петра. Все так же родители сговаривали детей, не спрашивая их согласия, все так же главы семей решали все за родовичей, и так же родители могли до рубцов пороть своих взрослых сыновей, а случалось ― и дочерей.
Раньше сговаривали детей люди в старомосковском платье, в низеньких палатах, отцы и матери отдельно. Теперь люди в коротких кафтанах сговаривали в комнате с картинами и зеркалами, пия кофе и любуясь фарфоровыми безделушками. Ну и что изменилось по сути?
Единственное нововведение Петра в области культуры умерло вместе с ним: сразу же после его смерти начисто исчезли ассамблеи.
ИЗМЕНЕНИЯ В СТРОЕ ОБЩЕСТВА
Стремясь создать новое общество, Пётр действовал так же круто, нетерпеливо, жестоко, как и в любой другой сфере. Взять хотя бы его указ от 23 марта 1714 года. Очень часто этот указ трактуют крайне узко ― как уравнение в правах поместий и вотчин. Но это ведь только маленькая часть указа… И дело вовсе не в том, что Пётр превратил поместья в наследственные вотчины. Дворянство хотело, чтоб было так. Того же хотели советские историки, стремившиеся, чтобы все в истории сводилось к борьбе классовых сил и чтобы все в ней определялось отношениями собственности.
Но вообще–то Пётр издал указ о единонаследии… По этому указу все имущество каждого дворянина должно было переходить старшему сыну. Главную, самую ценную собственность дворян составляли земельные владения, но передаваться старшему сыну должно было вообще все: и движимое имущество, и недвижимое. Остальные дети помещика назывались почему–то кадетами и не получали ничего.
Но эти «кадеты» избавлялись от обязательной службы! Они не имели права купить поместья, пока не прослужат семь лет… Но могли–то ведь и не служить! «Кадеты» могли свободно избирать себе род занятий ― торговлю, науку и искусство, ремесло и службу в других государствах. А государство не должно было иметь к ним никаких претензий и не принуждать служить.
Иногда говорят, что Пётр перенес на русскую почву законы майората ― то есть неделимых поместий, которые не должны были продаваться и переходить в чужие руки. Но майорат, во–первых, включал только земельные владения, поместья! Сэр Генри Баскервиль должен был получить землю, но его дядюшка, если вы помните «Собаку Баскервилей», завещал крупные суммы и своим слугам, и друзьям и имел на это полное право по тогдашним британским законам.
Во–вторых, майорат вовсе не обязательно получал старший сын. Владелец майората мог распорядиться им по своему усмотрению, завещая и старшему, и младшему, и среднему сыну. Он не должен был майората продавать. Если владелец умирал без завещания, майорат переходил к ближайшему родственнику по праву старшинства.
Так что поместья не стали майоратом при Петре, они стали чем–то совершенно иным: какой–то «вечнообязанной», по словам Ключевского, собственностью ― то есть собственностью, которая делает старшего в роду вечно обязанным служить.
Этот указ находился в вопиющем противоречии с российской культурной традицией. Можно спорить, хорошие ли это традиции, «правильные» ли и полезно ли их исполнять. Может быть, обычай майората и впрямь имеет преимущества. Но эти традиции существовали, и люди жили именно в них. Счастливчик, получавший все наследство, сам чувствовал себя узурпатором и пытался хоть чем–то да поделиться. Все обделенные считали свое положение самой черной несправедливостью.
Посошков подробно описывает, как дробят до мельчайших долей наследство, доходят до уголовщины, «словно указа не существовало».
Пётр и сам сделал ряд оговорок, с помощью новых указов оговаривая, как надо применять его указ от 23 марта 1714 года. 15 апреля 1716 года он оговорил, что вдове должна выделяться четвертая доля состояния ― «до времени быть по сему». Но таких «временных мер» становилось все больше и больше. Уже после смерти Петра, 28 мая 1725 года, его вдова и наследница издала указ, означавший фактическое отступление от решений Петра.
Как и во многих других случаях, попытка навязать россиянам жизнь по чужим и чуждым правилам не привела решительно ни к чему. Зря были потрачены огромные усилия, средства и время. Зря множество людей испытывали неудобства и страдания.
Куда удачнее было решение ввести знаменитую Та бель о рангах. Наверное, это очередное «Петра творенье» оказалось жизнеспособным как раз потому, что соответствовало духу русского московитского общества: его неискоренимому служебному духу.
Была, конечно, и другая тенденция ― аристократическая тенденция определять «годность» дворянина по его частному положению. Ведь и военная коллегия предлагала Петру определять знатность дворянина по числу дворов, то есть по богатству. Примерно таким образом, по количеству земли и крепостных, определялся тогда ранг дворянина в большинстве европейских стран: средневековый принцип знатности рода, принадлежности к числу известных «со старины» родов сменялся буржуазным принципом богатства.
Характерен ответ, данный военной коллегии убежденным государственником Петром: «знатное дворянство по годности считать». Не «годность» по «знатности», как это было в Московии XVII века и по всей Европе в Средневековье. Не годность по богатству, как становилось по всей Европе. А знатность по годности для службы.
И в допетровской Московской Руси носились идеи упорядочить служебные чины, отделить военную службу от гражданской. Но, конечно же, в исполнении Петра идея Табели о рангах приняла особенные формы.
Во–первых, тут–то очень пригодился его скрупулезный характер, умение и желание разрабатывать всё до мельчайших деталей.
Всего предусматривалось 14 рангов для всех государственных чиновников. Вводилось четыре колонки чинов: чины гражданские, военные, военно–морские, придворные. Во всех колонках чины каждого ранга приравнивались друг к другу. Скажем, лейтенант в морской службе, титулярный советник в гражданской и штабс–капитан в военной были чинами IX класса, с одинаковым жалованьем и одинаковым положением. Точно так же тайный советник в штатской службе, генерал–лейтенант в военной, вице–адмирал в военно–морской и штальмейстер в придворной были чинами III класса, тоже с равным жалованьем и равными привилегиями.
В определенной степени это была очень полезная система, потому что она доводила бюрократическую службу до необходимого ей рафинированного совершенства. Похожие «табели о рангах» были и в Византии, где чиновники делились на 8 классов, и в Китае, где классов было 18. Попытки возобновить её предприняты в Российской Федерации путем введения Единой тарифной сетки и государственных советников разных классов.
Во–вторых, Табель о рангах стала (да, в женском роде! Потому что слово «табель» во времена Петра было женского рода) единственным критерием «годности» дворянина, определителем его положения в обществе.
Если американец, встречаясь со старым знакомым, смотрел не на него самого, а на его машину, то русский человек XVIII―XIX веков столь же последовательно, встретив друга–приятеля, в первую очередь интересовался его рангом. Не вступавший никогда в службу официально именовался «недорослем». Князь Горчаков, никогда не служивший, до седых волос был «недорослем» и в представлениях своего общества, и в официальных документах. Чин камер–юнкера, данный Пушкину, становился тонкой формой оскорбления, потому что не соответствовал его годам, а у придуманных им Лариных, которые «хранили в жизни мирной приметы милой старины», среди всех прочих примет ― «…гостям носили блюда по чинам».
Если вспомнить, какое громадное значение придавалось чину и жениха, и отца невесты при заключении брака, при проведении любых, самых частных, собраний и торжеств, что официальные газеты сообщали о «прибытии и убытии из Столицы особ первых четырех рангов»… придётся признать, что чин имел не меньшее, а может быть, и большее значение в русском обществе XVIII―XIX веков, чем в современных США ― богатство.
В–третьих, через Табель о рангах почти двести лет пополнялось российское дворянство. При Петре любой чиновник любого ранга получал права личного дворянства; сам факт службы делал человека обладателем немалых привилегий. При этом военный в любом чине мог передавать свое положение по наследству. Гражданский чиновник получал права потомственного дворянства, как только дослуживался до VIII ранга.
