Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде — большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого — Суменсон. [Козловский является] главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через «Disconto Gesselschaft» в Стокгольм («Nya-Banken»), а отсюда — в Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2 000 000 рублей. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами».
Правда, сам министр юстиции предпочел не «засвечиваться», и потому этот сенсационный документ был напечатан от имени известных общественных деятелей, требующих немедленного расследования, бывшего депутата II Государственной думы Г. А. Алексинского и народовольца и узника Шлиссельбургской крепости В. С. Панкратова. Выбор, особенно в отношении Г. А. Алексинского, был совсем не случаен: ранее он был видным большевиком, хорошо знакомым с Лениным, членом социал-демократической фракции в Государственной думе, представителем редакции газеты «Пролетарий» за границей, одним из организаторов группы «Вперед», разошедшейся с Лениным. Именно Алексинский первым в апреле 1915 г. обвинил публично Парвуса как провокатора и германского агента. Вернувшись в Россию после Февральской революции, он стал меньшевиком, но сотрудничал в буржуазной газете «Русская воля» и неоднократно резко выступал в печати против большевиков, называя в плехановском «Единстве» Ленина и его попутчиков по проезду через Германию «пассажирами германского военного поезда, мешающими русской армии защищать Россию». Впрочем, известность Алексинского носила скорее скандальный характер, его недостойное поведение по отношению к своим товарищам по социал-демократической фракции и в эмиграции не было забыто и в 1917 г. руководство Петроградского Совета отказало ему в сотрудничестве. Современный исследователь С. В. Тютюкин справедливо характеризует его как «заводного, энергичного, хотя и довольно беспринципного человека с ярко выраженными авантюристическими наклонностями»[351].
Предпринятая министром юстиции публикация антибольшевистского материала определенно оказала сильное воздействие на солдат Петроградского гарнизона, но она, по всей видимости, расстроила планы руководящей группы во Временном правительстве во главе с Керенским. И дело было не только в том, что Переверзев воспользовался компроматом на большевиков, не имея на то разрешения свыше, и стал разоблачителем и спасителем страны «не по праву», но и в том, что он сорвал рассчитанную на эффект неожиданности операцию, спугнув главных действующих лиц, и прежде всего Ганецкого, которого собирались арестовать прямо на границе. И потому эта акция Переверзева вызвала гнев М. И. Терещенко и Н. В. Некрасова, которым было поручено проведение этой тайной операции. Что же касается самого Керенского, то он, как уже отмечалось, еще 4 июля настаивал на ускорении публикации собранных против большевиков материалов, но, вернувшись 5 июля в Петроград, он остался над схваткой своих министров, в результате которой Переверзеву все же пришлось подать в отставку.
Однако запущенный в печать документ о «продажности» и «подкупе» большевиков уже не могли остановить никакие протесты ЦИК Советов и его лидеров, ни разъяснения, оправдания и аргументы самих большевиков. На страницах петроградских газет началась настоящая вакханалия. Известный публицист и литератор Р. В. Иванов-Разумник оставил нам свои наблюдения над столичной июльской прессой тех дней.
«Во главе этой разнуздавшейся ныне улицы идут в ногу «Маленькая газета» и «Живое Слово». Ограничусь первой из них. Вся первая страница занята своеобразной передовицей, набранной огромным жирным шрифтом и посвященной событиям последних дней. Газета безграмотно восхищается, что «заткнули ватой ухо в говорильню Таврического дворца, где агенты Вильгельма захватили наглыми речами всю трибуны», то есть иначе говоря, называет «агентами Вильгельма» все социалистические партии и группы. И неудивительно, — продолжает газета, — ибо что же такое та власть, «которая создана Всероссийским Съездом С.Р. и С.Д.?» «Это, — собрание людей, среди которых большинство составляют евреи… Мы не разжигаем национальной розни, храни вас Бог!» — восклицает газета, но тут же рядом прибавляет: «куда же дальше?! Что же за правительство родится из Советов такого состава! Тоже с большинством евреев?! Мы не антисемиты, но — благодарим покорно за Русь!» Так, не за страх, а за совесть «работает» газета, в подзаголовке которой стоит: «газета внепартийных социалистов». Конечно, за такой газетной «работой» часто может последовать совсем иного рода «работа» черной сотни, громил и хулиганов. Свое дело газета делает с усердием. В таком же роде работает и «Живое Слово». Вот другой излюбленный листок улицы — «Петроградский Листок». Он приспосабливает на уличные вкусы другую тему. Тоже громадным шрифтом «Листок» по поводу событий последних дней восклицает: «Ужас! Петроград был захвачен немцами!». А собрат «Листка» «Петроградская Газета» провозглашает решительно и безапелляционно: «Ленин и его шайка — заведомые немецкие шпионы, посланные кайзером в Россию для нанесения революции отравленного удара ножом в спину». И отсюда делает понятный для уличной логики вывод: «интернационалистам не место в Совете Р. и С.Д!» В марте улица лебезила перед «интернационалистами» в июле — вы видите ее новый лозунг»[352].
Надо признать, что сочиненный в министерстве юстиции «документ» произвел сильное впечатление не только на обывательские круги и солдатские массы, но и на интеллигенцию. Известный историк Ю. В. Готье записывает в это время в своем дневнике: «Участь России, околевшего игуанодона или мамонта, — обращение в слабое и бедное государство, стоящее в экономической зависимости от других стран, вероятнее всего от Германии. Большевики — истинный символ русского народа, народа Ленина, Мясоедова и Сухомлинова — это смесь глупости, грубости, некультурного озорства, беспринципности, хулиганства и, на почве двух последних качеств, измены… Кстати об измене. С большевиков маска сорвана, а с украинцев еще нет. Чем более я думаю, тем более убеждаюсь, что и там все дело не обходится без немецких денег»[353].
Антибольшевистская кампания в печати и связанный с нею резкий перелом в настроении и поведении солдат позволили Временному правительству и командованию Петроградского военного округа начать восстановление своей власти еще до прихода вызванных с Северного фронта войск. В ночь на 6 июля по распоряжению генерала Половцова было проведено собрание представителей 20 воинских частей, училищ и школ, которые заявили о своей поддержке Временного правительства или были нейтральны. На этом собрании, проходившем в запасном батальоне Преображенского полка, член ЦИК Советов В. С. Войтинский сообщил о мерах, предпринимаемых для расправы с участниками демонстрации 3–4 июля. Участники этого собрания приняли резолюцию, требовавшую «немедленного ареста всех подстрекателей и вдохновителей темной массы, толкавших ее на безответственные шаги и действия, вызвавшие народное кровопролитие», закрытия «Правды» и «Солдатской правды», разоружения Красной гвардии, расформирования 1-го пулеметного полка[354]. Утром 6 июля правительственные войска захватили особняк Кшесинской, подвергнув разгрому помещение Военной организации при ЦК РСДРП(б). Одновременно была взята Петропавловская крепость, где находилась еще часть кронштадтских матросов и пулеметчиков. Большевикам удалось уговорить находившихся в крепости не оказывать сопротивления, к тому же среди пулеметчиков начались разногласия, 16-я рота пулеметчиков заявила, что она вошла в крепость исключительно с целью несения караульной службы. В операции по захвату Петропавловской крепости участвовали солдаты запасных батальонов Петроградского, Преображенского, Семеновского и Волынского полков, которым были приданы 8 бронемашин и 2 орудия. Однако после этой карательной акции солдаты-петроградцы, возвратившись в свои казармы, раскаивались в том, что «пошли против своих». Испытывали угрызения совести и солдаты-измайловцы, участвовавшие в захвате дворца Кшесинской, они объясняли это участие тем, что поверили слухам о том, будто во дворце укрывались лица, получившие от Германии 2 млн. рублей[355].
4 — 7 июля в Петроград прибыла рота самокатчиков, 14-й Донской казачий, 14-й Митавский гусарский полки и другие части 14-й кавалерийской дивизии, 5-я Кавказская казачья дивизия, пехотная бригада 45-й дивизии, 14-й Малороссийский драгунский полк, которые были объединены в «Сводный отряд действующей армии». Командование попыталось сразу же настроить прибывших солдат против революционных частей гарнизона столицы. В многочисленных приказах, обращениях, беседах им внушали, что они пришли избавить столицу от «насилия и смуты», «германских шпионов», «безответственных элементов», «безумных предателей», увлекших за собою солдат, не желающих идти на фронт. Власти явно рассчитывали на озлобление сидевших в окопах солдат против находившихся на «привилегированном положении» «смутьянов» столичного гарнизона. И в первое время эти расчеты частично оправдались. Прибывшие с фронта солдаты Московского полка, осуждая выступление революционной части своего полка, говорили: «…теперь, когда на демократических началах им приходится по-братски ехать сменить своих товарищей на фронте, которые всю тяжесть войны вынесли на своих плечах, они ранее кричавшие «Война до победного конца», теперь требуют поскорее кончить войну и даже безрассудно задумали кончать ее на улицах Петрограда»[356].
