Монгольские завоевания, по всем известиям, были связаны со страшным избиением населения. Европейскими учеными обыкновенно принимается в расчет только избиение кочевниками жителей культурных стран; на самом деле политическое объединение самих кочевников и в этом случае, как во всех других, было достигнуто только после долгой и кровавой борьбы, иногда связанной с систематическим истреблением целой народности, так что трудно сказать, было истреблено войском Чингисхана больше народа в степи или в культурных странах. Столь же трудно доказать, что монгольские завоевания принесли только выгоду кочевникам и только ущерб оседлому населению. Монгольские походы не были связаны, как, например, сельджукское нашествие на Переднюю Азию, с переселением целого народа; подавляющее большинство монголов осталось в Монголии, куда вернулся и сын Чингисхана и где после него еще более тридцати лет было местопребывание его преемников. В области государственного права был перенесен господствовавший в частном праве принцип, по которому отец при жизни выделял одного за другим старших сыновей и оставлял свое основное имущество младшему сыну; поэтому коренной юрт Чингисхана, Монголия, перешел к его младшему сыну Тулую[132]. Монгольская регулярная армия состояла из 129000 человек, из которых Тулуй получил 101 000; эти цифры наглядно показывают, как ничтожно было число ушедших в другие страны монголов по сравнению с оставшимися в Монголии.
Обширные завоевания к западу от Монголии были поделены между тремя старшими сыновьями Чингисхана, причем каждый из них получил из регулярной армии всего 4000 человек (остальные были розданы другим членам ханского рода). Границы владений каждого сына были определены только в самых общих чертах. Как к младшему сыну должен был перейти отцовский юрт, так старший сын, Джучи, должен был получить самые отдаленные из завоеванных земель; поэтому удел Джучи по мере успехов Чингисхана все более передвигался на запад. В то время, когда Чингисхан владел только Монголией, уделом Джучи были земли к западу от Селенги; во время побед на западе предполагалось, что в состав удела Джучи войдут земли «до тех пределов, до которых дойдут копыта монгольских коней». При жизни Чингисхана сюда вошли кипчакские степи к западу от Иртыша, в том числе и та местность, где были истреблены остатки мергитов, до границ царства волжских болгар. После смерти Чингисхана в состав владений потомков Джучи вошли также это царство и все русские княжества (вторжение монголов в Польшу, Венгрию и другие западноевропейские области не привело, несмотря на целый ряд побед, к прочным завоеваниям). Потомками Джучи предъявлялись также притязания на земли к югу от Кавказа и к западу от Каспийского моря; эти притязания были одной из причин частых войн между потомками Джучи и тем государством, которое в 1250-х годах было образовано монголами в Персии.
Во время действий во владениях кара-китаев и хорезмшаха, от Иртыша и на запад до Амударьи и дальше, о присоединении этих земель к владениям Джучи не говорится, за исключением городов по нижнему течению Сырдарьи и Хорезма. Именно потому, что Хорезм должен был войти в состав его владений, Джучи в 1221 году старался, хотя и безуспешно, спасти Ургенч от угрожавшего ему разорения.
Большой интерес представляет факт объединения под одной государственной властью бассейна Волги и низовьев Амударьи, между которыми и прежде была тесная культурная связь, но которые никогда, ни раньше, ни после (до завоевания Туркестана русскими), не входили в состав одного и того же государства. В первой половине XIV века Хорезм был даже теснее связан с бассейном Волги, чем с местностью по Сырдарье; при хане Узбеке монеты с именем этого хана одинаково чеканились в городах бассейна Волги и в Хорезме, тогда как в Сугнаке в это время чеканились монеты с именем другого хана, хотя тоже происходившего из рода Джучи. В состав владений Джучи и его дома первоначально входили также северные окраины империи кара-китаев: часть Джетысуйской области с городом Каялыком и вообще вся местность от Иртыша к озеру Ала-куль и дальше к Или и Сырдарье. Во время путешествия Плано Карпини[133] в 1246 году в восточной части этого района, вероятно недалеко от Иртыша, жил старший сын Джучи — Орда[134]; западная часть, вероятно область между Или и Сырдарьей, принадлежала младшему сыну Джучи — Шибану[135]; мусульманским преданием это имя впоследствии было переделано в Шейбан, вследствие чего в начале XVI века потомок Шибана, основатель узбекского государства в Туркестане, принял поэтическое прозвище Шейбани[136], совпадающее с названием арабского племени, более известным как прозвище (нисба) знаменитого факиха[137] ханифитского толка, ученика Абу Ханифы[138] и Абу Юсуфа[139]. Очень вероятно, что это популярное в мусульманском мире имя было причиной переделки имени Шибан в Шейбан и появления имени Шейбани.
По преданию, приведенному у Абулгази[140], Шибан получил от своего брата Батыя[141] земли между владениями самого Батыя и владениями Орды, с тем чтобы он проводил лето на берегах Иргиза, Ори, Илека и вообще к востоку от Яика и Уральских гор, зиму — в Каракуме, на берегах Сырдарьи, Чу и Сары-су.
Абулгази — поздний автор (XVII век) и не называет своих источников; но, в общем, его известия находятся в согласии со словами современника Орды, Батыя и Шибана — Плано Карпини. Владения Шибана оставались до XV века в руках его потомков, генеалогия которых приводится, без особенно значительных разногласий, у Абулгази и у анонимного историка XV века, автора генеалогического сочинения «Му-изз аль-ансаб» («Прославляющее генеалогии»). Из всех частей, на которые распались владения Джучи, во владениях потомков Шибана более всего преобладала кочевая жизнь; тем не менее здесь в течение более 200 лет власть оставалась в руках членов одного и того же ханского рода — явление довольно редкое у кочевников. Менее всего затронутые городской культурой, потомки Шибана остались более всего верны воинственным традициям кочевников и потому могли выступать в роли завоевателей в такое время, когда могущество династии Чингисхана почти везде пришло в полный упадок.
Вместе с некоторыми другими аналогичными фактами этот факт говорит против мнения Радлова, объясняющего продолжительность существования Монгольской империи, сравнительно с другими кочевыми государствами, только тем, что в состав этой империи вошло много значительных государств оседлых народов и потому она распалась не на союзы кочевых племен, но на культурные государства, стоявшие под властью потомков Чингисхана: Китай, Среднюю Азию, Персию и т. п. На самом деле господство потомков Чингисхана оказалось прочнее всего там, где они менее всего могли опираться на государственные традиции домонгольского периода — в кипчакских степях, в бассейне Волги и в Крыму. По-видимому, для прочности государственного порядка созданная гением Чингисхана военная организация имела не меньше значения, чем те советы в области гражданского управления, которые могли быть получены от представителей оседлой культуры.
Последние были, конечно, склонны преувеличивать то влияние, которое они имели на ханов, и благодетельные последствия этого влияния. В особенности это относится к китайцам, не признававшим культуры, кроме своей собственной, и представлявшим себе прогресс только в виде усвоения начал китайской культуры. Этим объясняется та роль, которую приписывают китайские известия министру Елюй Чу-цаю[142], китайцу по образованию, но не по происхождению (он был из кара-китаев). Из китайских источников можно было бы вывести заключение, что Елюй Чу-цай был истинным устроителем Монгольской империи; взгляд китайцев, несмотря на полное отсутствие сведений о Елюй Чу-цае в некитайских источниках, был принят и европейским издателем Рашид ад-дина Блоше[143]; по его представлению только Елюй Чу-цай объяснил монгольским ханам, что нельзя ограничиваться избиением и порабощением населения культурных стран. Влиянию Елюй Чу-цая и вообще представителей китайской культуры, по словам Блоше, не подверглось только государство Джучи, и потому оно осталось погруженным в «невыразимое варварство»{32}.
На самом деле западная часть владений Джучи, где правил его второй сын Батый (Бату), считавшийся также верховным владыкою всего удела своего отца, достигла при монголах значительной степени культуры. Довольствуясь взиманием дани с русских князей и назначением при них, в первое время, своих представителей, монголы поселились в уничтоженном ими государстве волжских болгар. При возвращении из Руси к Чингисхану в 1223 году монголы были окружены болгарами и должны были проложить себе путь с большими потерями; за это они отомстили в 1236 году, когда им удалось завоевать государство болгар и разрушить их столицу. Разрушенный город скоро был восстановлен; все постройки и надписи, сохранившиеся в нем теперь, относятся к эпохе монгольского владычества. Город Болгар был некоторое время единственным во владениях дома Джучи, где чеканились монеты монгольских ханов. Из надписей видно, что население еще в начале XIV века сохраняло свой прежний, домонгольский язык, остатком которого является теперь чувашский; но постепенно оно должно было подвергнуться влиянию тюркского языка кипчаков, сделавшегося государственным языком и здесь, как в монгольской Средней Азии. Города, основанные в XIV веке на среднем течении Волги при монголах, как Казань, по всей вероятности, с самого начала были чисто тюркскими. На нижнем течении Волги новые города устраивались уже при Батые. Монах Рубрук на пути в Монголию в 1253 году видел на Волге «новый поселок, который татары устроили вперемешку из русских и сарацин (мусульман), перевозящих послов как направляющихся ко двору Батыя, так и возвращающихся оттуда». Имеется в виду Укек близ Саратова. При возвращении из Монголии, в 1254 году, Рубрук упоминает «новый город, построенный Батыем на Этиле» (Волге), — Сарай. Сам Рубрук проехал через Сарай, но говорит только, что «Сарай и дворец Батыя находились на восточном берегу»; ни город, ни дворец не описываются. Вблизи тех же мест, на среднем рукаве Волги, был какой-то город домонгольского периода Суммеркент; монголы будто бы осаждали этот город восемь лет.
