и везде готовятся, и неизбежно будут, новые и еще более жестокие». Эти его пророчества исполнились. Впереди были 1905, 1914–1916, 1917, 1918–1920 гг.
От мрака — к свету
Письма Толстого «наверх» писались за несколько лет до его смерти, и сам он много раз давал знать, что терять ему нечего, что смерть на пороге, но ему хочется успеть высказаться о самых важных для него вещах.
Как в России избежать «братоубийственного кровопролития»? Вот ответ Толстого, его требование к государству: понять, в чем истинные желания народа, дать ему настоящее движение, сделать все, чтобы выполнить эти желания. Не останавливать движение жизни в народе!
Именно эту крамолу он сообщает первому лицу в начале 1900-х. «Мерами насилия можно угнетать народ, но не управлять им. Единственное средство в наше время, чтобы действительно управлять народом, — только в том, чтобы, став во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету, вести его к достижению ближайших к этому движению целей. Для того же, чтобы быть в состоянии это сделать, нужно прежде всего дать народу возможность высказать свои желания и нужды и, выслушав эти желания и нужды, исполнить те из них, которые будут отвечать требованиям не одного класса или сословия, а большинства его, массы рабочего народа». [256]
Господи, какой идеализм! «Стать во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету». Власти должны спросить сами себя, куда идет движение народа! Не загоняется ли оно властями в угол? Какие главные желания народа? Как исполнить их? Как вызвать к жизни только развитие, только эволюцию?
Не наивно ли ожидать, что так случится в том сверхжестком, «вертикальном» государстве, каким была Россия в начале 1900-х? Что это за детскость?
Наивность Толстого, наивность Ивана Озерова, наивность Андрея Сахарова, наивность любого разумного, рационального человека, спрашивающего одно и то же, и еще, часто: что будет дальше? Вместе с детским вопросом к самому себе: «Могу ли я сделать своим словом, своим разумом хоть что-то, чтобы так расположить власти, когда они существуют в жестких вертикалях, чтобы жизни людей в таком государстве были — во всех смыслах — сохранны, сбережены?».
Как жить без этой наивности? Всегда, в любой момент, в любой точке общественных поворотов нужно повторять эти вопросы и пытаться искать ответы на них, исходя из того, что главной ценностью, особенно в России является человеческая жизнь, достойная жизнь — жизнь каждого из нас.
Не делайте этого!
Мы не знаем, имели эти письма хотя бы какое-то влияние или нет. Мы совершенно не знаем, играли они хотя бы малейшую роль в том, чтобы прекратить насилие в России 1900-х. Нам неведомо, что испытывал Николай II, читая толстовские письма, было ли хотя бы малейшее воздействие на те решения, которые он принимал. Ничего этого мы не знаем, но знаем только, что внутренняя обстановка в России в начале 1900-х была все хуже с каждым годом, она все накалялась, а Толстой переходил от письма к письму к все более отчаянному слогу.
Сначала адресат был для Толстого «любезный брат», он даже позволял себе закончить письмо, как «любящий Вас», или даже как «помоги Вам Бог сделать то, что Ему угодно», но дальше — всё хуже. «Царю и его помощникам… Опять убийства, опять уличные побоища, опять будут казни, ложные обвинения, угрозы и озлобление с одной стороны, и опять ненависть, желание мщения и готовность жертвы с другой. Опять все русские люди разделились на два враждебных лагеря и совершают и готовятся совершить величайшие преступления» (1901). [257]
В 1905 г., в неоконченном черновике письма он написал уже с отчаянием: «Что вы делаете? Что вы делаете? Что вы делаете? Вы боретесь за власть, которая уходит от вас. Но не важно то, что вы удержитесь или не удержитесь во власти. Важно не это. Важны телесные и духовные страдания, то развращение, которым подвергается русский народ вследствие того, что вы не умели и продолжаете не уметь или не хотите употребить свою власть на благо народа». [258]
Но хоть какая-то «духовная связь» между писателем Толстым и Николаем II была? Вот записи из дневника последнего: 9 октября 1911 г. «Я читал вслух посмертные рассказы Л. Толстого в рукописи». 22 декабря 1912 г. «Читал вслух повесть „Казаки“ гр. Толстого». 3 января 1913 г. «Вечером читал вслух „Набег“ гр. Толстого». [259] Да, вещи всё военные. Известно, что запоем читал «Войну и мир», прежде всего военные куски, и даже в Екатеринбурге читал. [260] «Одно из самых светлых воспоминаний — это уютные вечера, когда Государь… приходил читать вслух Толстого, Тургенева, Чехова». [261]
Толстого, Тургенева и Чехова? Странно все это. Когда входишь в книги писателя, когда попадаешь в его внутренний мир, поневоле начинаешь разделять его духовные ценности. Да или нет?
В этом случае, скорее, нет. Бытие Российской империи было бесконечно далеко от толстовства. «Что вы делаете?» — писал Толстой.
Слушайте Толстого!
Сидит человек, знаменитый писатель, и пишет письма «наверх», первому лицу. Обрушивает на него и на его правительство массу идей. Но каких? Чего он хочет? Прекратить насилие, глухоту властей, буйство внутри страны, дать дорогу для «движения народа». Уговорить власти отказаться от насилия, не дать погибнуть массе людей, сохранить жизни. Пытается «протолкнуть» идеи реального народного представительства, выборности, отказа от сверхконцентрации власти, неизменно приводящей к ошибкам. А власть или молчит, или недоуменно пожимает плечами. Витте высокомерно называл общественные идеи Толстого «старческим младенчеством». [262]
Будущее показало, что зря. По Толстому, самое «задушевное желание народа», в котором более 80 % крестьяне, — земля! Дать землю крестьянам, дать «свободу пользования землей». Именно земли народ «все еще желает от русского правительства». [263]
А как это сделать? Ответ: «уничтожение земельной собственности и признание земли всеобщим достоянием», «признание земли общей народной собственностью» и, на этой основе, «свобода пользования землей», [264] а «выборные от всего народа комитеты» — им будет «поручено обдумать и решить, в какой форме должно и может быть осуществлено это освобождение земли от права частной собственности». [265] По смыслу — официальный передел земли, силовой, «сверху» отъем ее у крупнейших собственников.
Что будет, если этого не сделать? У Толстого прямое пророчество: «ужасы революций 93 года с казнью Людовика XVI, или 48 год с постыдным бегством Людовика Филиппа, или ужасы коммуны 71 года». [266] Разве эти слова пустые, «не от мира сего»? Разве все так и не случилось? В 1917 г. отъем земли материализовался, со всеми ужасами революции,
