- Увы, ваше превосходительство, они, видимо, принадлежат к более ранним поколениям, чем мое, - ответил священник. - Но вот наш друг полковник, без сомнения, был с ними на дружеской ноге.
- Нет, я никого из них не видал при жизни, - сказал полковник Джолиф серьезным тоном, - хотя мне довелось беседовать лично со многими правителями этой страны, и я надеюсь приветствовать своим стариковским благословением еще одного, прежде чем сойду в могилу. Но вы спрашиваете об этих лицах. Почтенный старец, как я полагаю, - Брэдстрит, последний из губернаторов-пуритан, правивший здесь, когда ему было девяносто лет или около того. За ним идет сэр Эдмунд Эндрос, жестокий тиран - любой школьник Новой Англии вам это скажет; именно потому он и был свергнут народом с высокого места, которое занимал, и заточен в темницу. Следующий - сэр Уильям Фиппс, пастух, бочар, шкипер и затем губернатор. Побольше бы его соотечественников, выйдя из таких же низов, достигло таких же высот! И, наконец, последним мы видели любезного графа Белламонта, который правил нами при короле Вильгельме.
- Но что вообще все это означает? - спросил лорд Перси.
- Будь я мятежницей, - вполголоса заметила мисс Джолиф, - я бы, пожалуй, вообразила, что тени всех прежних губернаторов призваны сюда, чтобы составить траурный кортеж при погребении королевской власти в Новой Англии.
Меж тем на площадке лестницы показалось еще несколько фигур. У того, кто шел впереди, было настороженное, тревожное, какое-то лисье выражение лица; но, несмотря на надменную осанку - следствие как природного честолюбия, так и долгого пребывания на высоких должностях - чувствовалось, что это человек, способный раболепствовать перед теми, кто сильнее его. За ним, чуть поодаль, следовал офицер в расшитом пурпурном мундире старинного покроя, какой, вероятно, носил еще герцог Марлборо. По румяной окраске его носа и огоньку в глазах можно было распознать в нем большого охотника до чаши с вином и веселой компании, однако сейчас он, видимо, был чем-то встревожен и то и дело поглядывал по сторонам, словно опасаясь какой-то тайной напасти. Третьим шел тучный человек в одежде из ворсистого сукна, подбитого шелковым бархатом, с толстым фолиантом под мышкой; в глазах его светился ум, проницательный и насмешливый, но видно было, что он доведен до полного изнеможения какими-то неотступными и мучительными заботами. Он прошел вниз торопливым шагом, а за ним появился новый персонаж, осанистый джентльмен в платье из пурпурного бархата, богато украшенном вышивкой; поступь его можно было бы назвать величественной. если бы не подагрические боли, из-за которых при каждом шаге гримаса искажала его лицо и тело передергивала судорога. Когда доктор Байлз увидел эту фигуру на лестнице, он весь затрясся, точно в лихорадке, но продолжал смотреть на подагрического джентльмена, пока тот не достиг порога и с жестом, выражавшим злобу и отчаяние, не исчез в темноте улицы, куда звала его траурная музыка.
- Губернатор Белчер, мой покойный покровитель, в подлинном своем обличье! - прохрипел доктор Байлз. - Какая ужасная, кощунственная комедия!
- А по-моему, просто скучная и глупая, - с подчеркнутым равнодушием возразил сэр Уильям Хоу. - Но кто же были остальные трое?
- Губернатор Дадли, хитроумный политик, которого собственное коварство однажды довело до тюрьмы, - ответил ему полковник Джолиф. - Губернатор Шют, прежде командовавший полком в войсках герцога Марлборо; он вынужден был бежать отсюда из страха перед народом. И губернатор Бернет, ученый муж; он не выдержал напряжения своей законодательской деятельности и смертельно заболел.
- Невеселая же у них была жизнь, у всех этих королевских губернаторов Массачусетса, - заметила мисс Джолиф. - Но что это? Отчего вдруг меркнет свет?
И в самом деле, большой фонарь, освещавший лестницу, теперь едва мерцал, так что новые фигуры, торопливо спускавшиеся по ступенькам, казались скорее призраками, нежели созданиями из плоти и крови.
Сэр Уильям Хоу и его гости стояли в дверях апартаментов и молча наблюдали это странное шествие - кто с гневом, кто с пренебрежением, кто со смутным чувством страха, но все с невольным тревожным любопытством. Узнать ту или иную историческую личность в каждой из фигур, спешивших примкнуть к таинственной погребальной процессии, можно было теперь только по особенностям одежды или каким-нибудь характерным повадкам, а не по портретному сходству, так как все лица тонули в полутьме. Но у доктора Байлза и других, кто близко знал многих сменивших друг друга правителей Новой Англии, то и дело срывались с губ знакомые имена Шерли, Паунолла, сэра Фрэнсиса Бернарда, пресловутого Хатчинсона - подтверждение тому, что неведомые актеры, участвовавшие в этой процессии губернаторов-призраков, сумели придать себе бесспорное сходство с теми, кого изображали. Как и прежде, каждая тень, переступая порог, чтобы скрыться в ночном мраке, вскидывала руки в горестном жесте. Вслед за фигурой, изображавшей Хатчинсона, появился человек в военной форме; лицо он прикрывал треуголкой, которую снял со своих пудреных буклей, но по генеральским эполетам и некоторым другим знакам различия можно было определить его чин, и что-то в его общем облике сразу напомнило зрителям о человеке, который совсем еще недавно был хозяином Губернаторского дома и господином всего края.
- Вылитый Гейдж, похож как две капли воды! - бледнея, воскликнул лорд Перси.
- О нет! - вскричала мисс Джолиф с истерическим смешком. - Будь это Гейдж, сэр Уильям не преминул бы приветствовать своего старого собрата по оружию. Но, может быть, впредь он будет более внимателен.
- В этом можете не сомневаться, сударыня, - отозвался сэр Уильям Хоу, устремив многозначительный взгляд на непроницаемое лицо ее деда. - Я слишком долго пренебрегал своими обязанностями хозяина по отношению к гостям, покидающим дом, и следующего, кто захочет выйти отсюда, сумею проводить как должно.
Мрачные, зловещие звуки музыки ворвались в раскрытую дверь. Как будто погребальная процессия, стоявшая на месте, пока пополнялись ее ряды, приготовилась наконец тронуться в путь, и громкие возгласы труб под глухой рокот барабанной дроби призывали поторопиться кого-то, еще замешкавшегося наверху. Многие взоры, следуя безотчетному побуждению, обратились к сэру Уильяму Хоу, словно он и был тем, кого эта зловещая музыка звала на похороны преставившейся власти.
- Смотрите! Вот и последний! - прошептала мисс Джолиф, дрожащим пальцем указывая вверх.
По ступеням спускалась еще одна человеческая фигура, но там, откуда она появилась, царил такой густой мрак, что некоторым из присутствующих почудилось, будто она возникла из небытия. Мерным, чеканным шагом спускалась эта фигура вниз, и когда она достигла последней ступени, все увидели, что это мужчина высокого роста в сапогах и плаще военного покроя, воротник которого был поднят так, что доходил до самых полей украшенной галуном шляпы; лица не было видно. Английским офицерам, однако, показался знакомым этот плащ; они словно бы видели раньше и потертую вышивку на воротнике, и золоченые ножны шпаги, которые торчали из-под складок плаща, поблескивая в луче яркого света. Но, не говоря уже об этих второстепенных признаках, было во всей повадке незнакомца и даже в его поступи нечто такое, что заставило многих поспешно перевести глаза на сэра Уильяма Хоу, словно в стремлении удостовериться, что хозяин дома по-прежнему стоит среди своих гостей. И тут они увидели, как генерал, залившись темной краской гнева, выхватил шпагу из ножен и пошел навстречу укутанной плащом фигуре, прежде чем она успела ступить на площадку.
- Ни шагу дальше, негодяй! - крикнул он. - И покажи, кто ты такой!
Острие шпаги почти упиралось в грудь незнакомца, но он даже не дрогнул; с зловещей медлительностью он отвернул край плаща и приоткрыл лицо, но не настолько, чтобы его могли увидеть зрители этой сцены. Однако сэр Уильям Хоу, должно быть, увидел достаточно. Угроза в его взгляде сменилась выражением крайнего изумления, почти ужаса; он отступил назад, и шпага выпала у него из рук. Между тем незнакомец снова прикрыл лицо плащом и продолжал свой путь к выходу. Но на пороге он остановился, спиной к зрителям, и, гневно топнув ногой, потряс в воздухе сжатыми кулаками. Говорили потом, что сэр Уильям Хоу в точности повторил эти движения, когда он, последний английский губернатор Массачусетса, в последний раз переступал порог своей резиденции.
- Слышите? Процессия тронулась, - сказала мисс Джолиф.
Траурная музыка стала затихать, удаляясь от Губернаторского дома, и ее скорбные звуки слились с полуночным боем часов на Старой Южной церкви, а мгновение спустя к ним присоединился грохот артиллерийской пальбы - знак того, что осаждающая армия Вашингтона заняла высоты, расположенные еще ближе к городу. Когда первые пушечные залпы достигли ушей полковника Джолифа, он выпрямился во весь рост, словно сбросив с себя бремя лет, и с суровой усмешкой посмотрел на английского генерала.
