Особенно злодействовал над крестьянами какой-то пан Наливайко, который побил множество людей, сажал их на кол, а жен и детей позорил и в плен брал. Слухи о неистовствах Наливайки возмутили даже Вора, и он приказал его казнить; когда же Сапега заступился за него, то «царь Димитрий» отправил последнему письмо с укоризнами.
Одним из важнейших событий в Тушинском стане за описываемое время было прибытие пленного Филарета Никитича. Мы видели уже из отписки устюжан к вологжанам, что он был захвачен ворами осенью 1608 года в Ростове. Когда к Ростову подошел отряд Сапеги, то жители города хотели бежать на север, но были остановлены Филаретом Никитичем и воеводою князем Третьяком Сеитовым; последний мужественно напал на воровский отряд, но был, к несчастью, разбит, после чего еще три часа защищался в самом городе, в то время как митрополит Филарет молился с народом в соборном храме.
Воры ворвались в собор, «сего убо митрополита Филарета, – говорит Авраамий Палицын, – исторгше силою, яко от пазуху материю, от церкви Божия и ведуще путем боса, токмо во единой свите, и ругающеся, облекоша в ризы язычески и покрыта главу татарскою шапкою, и нозе обувше во своя сандалия». После этого, как мы знаем, его посадили вместе с «женкой» на возок и отвезли в Тушино, «где его ждали, – по словам С. Соловьева, – почести еще более унизительные, чем прежнее поругание: самозванец, из уважения к его родству с мнимым братом своим царем Феодором, объявил его московским патриархом». Несмотря на невыразимо трудное положение, в которое попал Филарет Никитич в Тушине, он и здесь продолжал себя держать с обычным своим достоинством. «Но сей Филарет, – говорит Палицын, – разумен сый, и не преклонися ни на десно, ни на шуее, но пребысть твердо в правой вере». С таким же уважением, как мы видели, отзывался про него и патриарх Гермоген в своей грамоте, посланной в Тушино.
Стычки под Москвой с войсками Шуйского далеко не всегда кончались в пользу Вора, и в одной из них, в конце февраля 1609 года, гетман Рожинский получил тяжелую рану, от которой не мог оправиться до своей смерти.
В Троицын же день вновь произошло большое сражение на Ходынке: вначале поляки и воры имели успех; они подошли к самым городским стенам и овладели царским гуляй-городом (щитами, поставленными на телеги, из-за которых стреляли в отверстия стрельцы), но затем были опрокинуты, и московские войска захватили бы и Тушино, если бы их не задержал на речке Химке атаман Заруцкий со своими казаками. После этого сражения множество поляков попалось в руки Шуйского. Одного из них, пана Пачановского, он послал в Тушино с предложением, чтобы все его сородичи ушли из Московского государства, и тогда он отпустит домой всех захваченных в плен. Но бывшие в Тушине поляки не хотели уходить и отвечали: «Скорее помрем, чем наше предприятие оставим; дороги нам наши родные и товарищи, но еще дороже – добрая слава». Пан Пачановский вернулся с этим ответом в Москву и был с честью принят Василием Ивановичем; вообще пленных поляков содержали хорошо; особенно же ласков к ним был царский брат, князь Иван Иванович Шуйский.
Между тем наступало лето 1609 года, и князь Михаил Васильевич Скопин был уже недалеко от Москвы.
По договору, заключенному в конце февраля 1609 года стольником Головиным и дьяком Зиновьевым-Сыдавным с Карлом IX, последний обязывался выставить на помощь Шуйскому 2000 наемной конницы и 3000 пехоты и, кроме того, неопределенное количество добровольцев, за что Московское государство заключало вечный мир со Швецией, отдавало ей город Корелу с уездом и должно было действовать сообща против Сигизмунда Польского. Вместе с тем содержание всех помянутых наемников всецело ложилось на московскую казну.
Эта шведская сборная рать начала прибывать к Новгороду только с половины апреля 1609 года; она считала в своих рядах около 15 000 человек – шведов, шотландцев, датчан, англичан, немцев и французов; ее главнокомандующим был двадцатисемилетний Яков Делагарди, сын Понтуса Делагарди, уже побывавший, несмотря на свою молодость, в продолжительных походах, причем часть своей службы он прошел в Нидерландах под начальством лучшего европейского полководца того времени – принца Морица Нассауского.
В Новгороде между обоими молодыми вождями быстро завязались дружеские отношения. Скопин произвел и на шведов самое лучшее впечатление: «Имея от роду всего двадцать три года, – писал про него один из них, – он отличался статным видом, умом, зрелым не по летам, силою духа, приветливостью, воинским искусством и умением обходиться с иностранцами».
Делагарди хотел ждать окончания распутицы, но Скопин спешил с выступлением на выручку столицы; в конце апреля передовые русско-шведские отряды разбили Кернозицкого под Старой Руссой, а затем быстро очистили от воров Торопец, Торжок, Порхов и Орешек; воевода последнего города, Михаил Глебович Салтыков, бежал в Тушино. Менее удачны были действия отряда князя Мещерского, высланного из Новгорода для занятия Пскова, в котором вражда между лучшими и меньшими людьми, стоявшими за Вора, обострилась до крайности; Мещерский не смог овладеть Псковом и был отозван назад князем М. В. Скопиным, который лично выступил из Новгорода 10 мая. Против него из Тушина были высланы к Торжку пан Зборовский и знакомый нам Григорий Шаховской, «всей крови заводчик», успевший освободиться из своего заключения на Белоозере и пробраться к Вору.
Под Торопцом передовой шведский отряд был разбит Зборовским, но последний поспешил затем отойти к Твери и соединиться с Кернозицким, узнав, что Скопин идет во главе большого войска.
Под Тверью, в июле 1609 года, Скопин настиг Зборовского и вступил с ним в упорнейшее сражение. Долго успех его колебался то в одну, то в другую сторону, но в конце концов польско-воровские войска были разбиты, и Скопин собрался уже их преследовать всеми силами, как вдруг получил известие, что шведские наемники отказываются идти, так как получили жалованье только за два месяца, а требуют за четыре. Делагарди принял сторону Скопина и грозил своим воинам даже смертью, но это мало помогло, и с той поры, помимо борьбы с Вором и поляками и устройства ополчений северных городов, на Скопина легла еще тяжелая задача – улаживать всеми мерами неудовольствия, возникавшие среди вспомогательной шведской рати.
От Твери князь Михаил Васильевич не пошел прямо на Москву: он знал, что встретит под Троицей, у Дмитрова и Тушина сильные отряды Сапеги, Лисовского и других воров, в столкновении с которыми, в случае неудачи, все его дело может быть сразу погублено, и двинулся поэтому в направлении к Ярославлю, чтобы быть ближе к собирающемуся мужицкому ополчению северных городов. Дойдя до Калязина монастыря на Волге, он остановился, укрепил свой стан и стал обучать стекающихся к нему ратников, имея деятельным помощником шведского военачальника Зомме.
Вместе с тем Скопин и царь Василий Иванович Шуйский рассылали по всему северу свои грамоты, требуя присылки людей и денег. Особенно горячо откликнулись на этот призыв иноки Соловецкого монастыря и именитые люди Строгановы. Соловецкие монахи переслали в Москву более 17 000 рублей и даже серебряную ложку, то есть, очевидно, всю свою казну дочиста; Петр же Семенович Строганов, как признал сам Шуйский, посылал многих ратных людей на царскую службу против воров, города от шатости укреплял и давал большие деньги в ссуду для раздачи жалованья служилым людям. За это радение царь приказал писать его во всех грамотах с «вичем», что считалось тогда великою честью.
Между тем Скопин, разбив у Калязина двинувшегося было против него от Троицы Сапегу и усилив свою рать заволжскими мужицкими дружинами, «сождався с костромскими и с ярославскими и с иных городов с людьми», занял в октябре Переяславль-Залесский и Александровскую слободу. Установив таким путем связь между Москвой и северными городами, он решил идти отсюда на освобождение столицы, закрепляя свое движение к ней устройством крепких «острожков», в которых оставляемые им небольшие отряды могли бы с успехом противодействовать воровским шайкам. Сюда же к Александровской слободе позднею осенью 1609 года стал подходить и шедший с Нижней Волги воевода Ф. И. Шереметев.
Движение Ф. И. Шереметева сильно подняло дух всех крестьянских и посадских миров в Поволжье и в местности между Волгой и Окой, начавших подниматься против воров с осени 1608 года.
Так, в Юрьевец-Поволжском черные люди собрались вокруг сотника Феодора Красного, на Решме во главе их стал крестьянин Григорий Лапша, в Балахнинском уезде – Иван Кувшинников, в Городце – Феодор Ногавицын, в Холуе – Илья Деньгин, и, наконец, в Нижнем всеми действиями против воров руководил доблестный воевода Андрей Алябьев. Тем не менее, эти действия против воровских шаек и их предводителей – Лисовского, Федьки Плещеева, занявшего Суздаль, атамана Таскаева, князя Вяземского и других – были очень тяжелы для мужицких ополчений. Поэтому Ф. И. Шереметев, шедший от Астрахани с отрядом хорошо обученных воинов, число коих было едва ли более 3000 человек, встречался всюду как избавитель. Вынужденный постоянно очищать свой путь от воров, Шереметев так же, как и Скопин, мог двигаться очень медленно. Только весной 1609 года он подошел и прочно утвердился в Нижнем. «Нижегородцы же, – говорит летописец, – видя приход к ним ратных людей, возрадовашеся». Из Нижнего Шереметев двинул Алябьева к Мурому, где засели воры, а затем и сам направился к этому городу. После занятия Мурома Алябьев был послан к Владимиру; владимирцы, узнав о его приближении, схватили своего воеводу Вельяминова, передавшегося Вору, и потащили его в соборную церковь, чтобы он там исповедался и причастился перед смертью. Соборный протопоп, дав ему причастие, вывел Вельяминова к народу и сказал: «Вот враг Московского государства», после чего он был тут же избит камнями до смерти.
