Но Филипп Красивый находился в агонии, без сознания, из протяжении нескольких дней,[801] следовательно, инициатива составления этого последнего акта не могла исходить от него. Решение было принято с согласия Людовика Наваррского и Филиппа де Пуатье, заинтересованного лица, а также графов Валуа, Эвре. Сен-Поля и Порсьена, которым было поручено обеспечить его исполнение. Таким образом, можно было бы подумать, что окончательное решение приняли именно эти люди; они повлияли на развитие событий, в этом нет сомнений. Мариньи, без сомнения распорядившийся составить документ, находился рядом с ними, в комнате по соседству с покоями умиравшего Филиппа Красивого Большинство принцев было настроено против принципа преимущества мужчин при наследовании. У Людовика X была единственная дочь; для Филиппа де Пуатье такое условие означало ущемление права на наследование его графства; Карл Валуа, в свою очередь, претендовал на имперскую корону, опираясь на права своей первой жены. Более того, в 1315 г. Карл Валуа, по настоятельной просьбе своего племянника Филиппа, убедил Людовика X снять это ограничение. Что касается Карла Маршского, два года спустя он выступил в защиту прав своей племянницы Жанны, причем ее успех не приносил ему практически никакой выгоды. Оставались лишь Людовик д'Эвре и Мариньи; но, как мы уже знаем, в сентябре 1314 г. мнение д'Эвре значило настолько мало, что, несмотря на его присутствие в Маркетте, Мариньи сам провел переговоры с фламандцами и отправился ратифицировать договор к Карлу Валуа, который в то время находился в Турне. Таким образом, лишь Мариньи подходит на роль того, кто принял последнее за этот период королевского правления решение в то время, как умирал Филипп IV.
Именно состояние короля является подтверждением важности роли Мариньи в данной ситуации. Если бы принцы захотели во что бы то ни стало утвердить право преимущества мужчины при наследовании благ королевского семейства, им незачем было бы этого добиваться в последние дни жизни Филиппа Красивого. Они могли бы хоть на следующий день, хоть месяц спустя получить хартию от Людовика X! Нам кажется, что Мариньи постарался перед смертью того, кому он был обязан своим положением, добавить это условие в акт, согласно которому графство Пуатье становилось апанажем. Но почему? Он не преследовал в данном случае личной выгоды и ни одного из принцев, даже Людовика Наваррского, для которого признание права на преимущество мужчин при наследовании представляло такую же опасность, как и для его брата, не ставил таким образом в выгодное положение. Следовательно, нужно признать, что Мариньи мог действовать лишь согласно воле Филиппа Красивого, чье последнее и вовремя не высказанное желание он, как его доверенное лицо, мог выполнять. Филипп Красивый хотел внести изменения в акт, составленный в декабре 1311 г., добавив условие о возвращении графства в имущество короны в том случае, если у графа не будет наследника мужского пола. Принцам, по всей видимости, было известно о желании короля, иначе они ни в коем случае не позволили бы Мариньи заниматься этим делом. Но только он перед смертью короля смог убедить их принять решение, которое, учитывая последующее поведение принцев, не соответствовало их взглядам.
Итак, мы можем сделать вывод, что принцип преимущества мужчин при наследовании по отношению к имуществу французской короны был впервые провозглашен Филиппом Красивым, а реализация его волеизъявления является заслугой Ангеррана де Мариньи.
3. Проникновение в сферу финансов (около 1305–1312 гг.)
Роль Мариньи в финансовой сфере правления Филиппа Красивого еще чаще, чем его значение в разрешении различных внешнеполитических вопросов, о котором до сих пор не сложилось общего суждения, преувеличивают или, наоборот, преуменьшают. Ни в одном официальном документе, по мнению П. Клемана,[802] нет упоминания об участии Мариньи в принятии «губительных мер», но все наводит на мысль о преимуществе его мнения; все, для П. Клемана, – это обязанности камергера и… казначея, а также оказываемое ему «полное доверие»: иными словами, более или менее правдоподобные намеки, «достаточно веские указания». В то же время Клеман был гораздо осторожней в суждениях, чем историки XVIII в., и ограничивал период, когда суждения Мариньи имели особенный вес, «временем фавора у короля». Действительно, именно об этом ограничении забыли многие историки, называвшие Мариньи «сюринтендантом финансов Филиппа Красивого»: особым расположением короля и преимуществами реальной власти Мариньи стал пользоваться лишь в последние три сода правления Филиппа Красивого. Таким образом, сначала мы хотели бы обратиться к периоду, предшествовавшему указанным нами годам.
Очень здравое суждение по этому поводу высказал Борелли де Серр, хотя он и не располагал теми материалами, которые известны и опубликованы сегодня. «Влияние Мариньи, – писал он, – могло быть действительно большим, но не исключительным… В особенности, в сфере финансов он, вероятно, мог повлиять на принятие какого-либо решения, но где можно встретить хотя бы упоминание об этом, которое по времени предшествовало бы концу 1313 г.? Итак, только реформа казначейства дала ему то тайное могущество, которым он сумел завладеть».[803] Это высказывание лишь на первый взгляд не противоречит сказанному тем же Борелли де Серром: «К этому времени (1309 г.) Ангерран де Мариньи, без всякого должностного основания таким полномочиям, начал осуществлять верховное руководство финансовыми службами».[804] На самом деле, мы располагаем очень малым количеством документов, относящихся к периоду с 1305-го примерно до 1312 г. Мы продемонстрируем не организацию службы, или четкий перечень прав и обязанностей высокопоставленного чиновника, а скорее отрывочные, само собой, свидетельства, на основании которых, впрочем, можно представить себе неожиданно четкую картину деятельности Ангеррана в сфере финансов и его влияния.
В первую очередь в данной, области Ангерран занялся подбором персонала из числа людей, которые в дальнейшем подчинялись бы его приказам. Согласно свидетельствам современных Мариньи хронистов, именно он назначал всех казначеев и различных придворных служащих; это утверждают Жоффруа Парижский,[805] Жан де Сен-Виктор[806] и продолжатель Гильома де Нанжи.[807] Тем не менее мы считаем, что вплоть до 1309 г. казначеи отнюдь не были людьми Ангеррана: Гильом де Анже, Симон Фестю, Реньо де Руа одновременно с ним были облагодетельствованы королем и не зависели от Мариньи.
Этого уже нельзя сказать о Жоффруа де Бриансоне, который был обычным казначеем в 1309 г. и некоторое время спустя стал главным казначеем.[808] Вплоть до 1309 г. он служил писцом у Мариньи и до самого конца правления Филиппа Красивого действовал в интересах камергера. Мишель де Бурдене, который в 1312 г. еще считался писцом Мариньи, по всей видимости, так никогда и не оставил службы у короля: в 1310 г. он составлял акты об обмене между королем и Мариньи,[809] в сентябре 1312 г. он производил подсчет денег,[810] а в 1314 г. вместе с Жоффруа де Бриансоном и Жоффруа Кокатриксом.[811] занимался распределением эд.[812] Что же касается Гильома дю Буа, нет фактов, которые связывали бы его с Мариньи, хотя Жоффруа Парижский и включал этого казначея, наряду с Бриансоном и Бурдене, в число «выходцев из рода Ангеррана».[813] Напротив, наряду с ними необходимо назвать сборщика налогов во Фландрии, Tora Ги, о котором мы уже упоминали как о помощнике Ангеррана: сначала, будучи королевским слугой, он служил в отеле,[814] затем стал сборщиком десятины в Реймсе[815] и сборщиком налогов во Фландрии.[816] Таким образом, не остается никаких сомнений в том, что на протяжении многих лет поддерживать влиятельное положение Мариньи помогали его люди, а также в том, что без всяких на то оснований камергер начиная с 1309 г. через посредников проникал в сферу финансов королевства.
Говоря об изменении монетного курса, необходимо прежде всего уточнить, что влияние Мариньи не имело к этому никакого отношения. Оценка стоимости серебряной марки,[817] а также другие цифры, указанные А. Дьедонне, согласно данным исследований Борелли де Серра,[818] свидетельствуют о том, что глобальная девальвация, произошедшая в период правления Филиппа Красивого, предшествовала фавору Мариньи. Положение Ангеррана стало более влиятельным в то время, когда произошла внезапная ревальвация, которую нельзя связывать с именем камергера, поскольку в 1306 г. он еще не мог принимать хоть сколько-нибудь важные решения. Однако нужно обратить внимание на его роль в последних изменениях монеты, которые вызвали рост стоимости серебряной марки с 75 турских су в 1312 г. до 54 в 1313 г. Действительно, в это время Мариньи утверждал свои полномочия в финансовой сфере, а мэтру монеты приходилось составлять отчеты для Мишеля де Бурдене. Тем не менее нет оснований считать произошедшую ревальвацию делом рук Мариньи; денежная политика, вызвавшая девальвацию 1295–1305 гг., после финансового выравнивания 1306 г., которое, по мнению г-на Ж. Лафори, продолжалось вплоть до 1311 г.,[819] вполне могла спровоцировать новое обесценивание в 1311–1313 гг. Нет никакой необходимости объяснять произошедшие в этой ситуации изменения влиянием Мариньи, поскольку тот единственный феномен, возникновение которого можно было бы отнести на счет чьего-либо вмешательства, – стабилизацию финансовой ситуации в 1306 г. – нельзя приписывать стараниям королевского камергера. Хотя авторами монетной истории последних лет правления Филиппа Красивого как раз были Мариньи и его верные помощники. Также несомненно то, что Мариньи находился в Мобюиссоне в момент заверения того самого ордонанса о монете в июне 1313 г. Но это отнюдь не говорит о том, что он приложил к нему руку.
