При нем в пятьдесят девятом году появилась служба «Д», которая потом стала службой «А» — «активные мероприятия», то есть дезинформация. Ее главной мишенью стала Западная Германия, которую обвиняли в неонацизме и реваншизме.
В шестидесятом году Шелепин, узнав, что в первом главном управлении нет самостоятельного подразделения, занимающегося Африкой, распорядился создать африканский отдел — из восьми человек.
Африканскими делами Шелепину пришлось заниматься и в Москве. Многие будущие проблемы нашего общества проявились уже тогда. Только о них не говорили.
Организация Объединенных Наций провозгласила шестидесятый год «Годом Африки». Двадцатого января было принято постановление ЦК КПСС «О расширении культурных и общественных связей с негритянскими народами Африки и усилении влияния Советского Союза на эти народы». В Советский Союз стали приезжать африканские студенты, и сразу возникли проблемы.
В марте шестидесятого года на имя Хрущева пришло большое письмо-жалоба от живущих в Москве темнокожих студентов с просьбой прекратить расовую дискриминацию.
В письме говорилось:
«В субботу, 12 марта 1960 года, вечером в Московском университете четверо русских студентов напали на африканского студента Абдула Хамида Мохаммеда и избили его до бессознательного состояния. Его преступление состояло в том, что он танцевал с русской девушкой… Русские студенты неоднократно оскорбляли и продолжают оскорблять африканских студентов. Одного студента обозвали обезьяной…»
Разбираться поручили комитету госбезопасности. Чекисты провели расследование и уточнили имя пострадавшего студента. Ответ в ЦК подписал сам Шелепин:
«Установлено, что обучающийся в МГУ сомалийский студент Абдулхамид Мохамед Хасан, присутствуя 12 марта с.г. на вечере геологического факультета МГУ, пригласил студентку третьего курса на танец. Она ответила отказом и стала танцевать со своим знакомым. По окончании танца Адбулхамид подошел к ней и плюнул в лицо, за что получил пощечину…»
После этого произошла драка, в результате которой сомалийского студента госпитализировали с сотрясением мозга.
В письме Шелепина говорилось, что «Абдулхамид неоднократно участвовал в организации пьянок и драк, задерживался органами милиции за нарушение общественного порядка».
Чекисты выяснили, что авторами письма-жалобы стали «студенты-негры, подозреваемые в причастности к иностранным разведорганам. Все они враждебно настроены к Советскому Союзу, неоднократно подстрекали других студентов из африканских стран к провокационным действиям».
Объяснение Шелепина было очень патриотичным. Но в реальности уже тогда стало ясно: интернационализм существует в основном на бумаге, приезжающие в нашу страну темнокожие студенты узнали об этом первыми…
Рядовые сотрудники КГБ обижались на Шелепина: он лишил аппарат ведомственных санаториев, домов отдыха, еще каких-то привилегий. Он упразднил несколько учебных заведений, сократил хозяйственные структуры, ликвидировал самостоятельное медицинское управление и управление снабжения и вооружение.
Шелепин, по мнению генерала Бобкова, был готов был выполнить любое распоряжение начальства, но желал при этом выглядеть принципиальным. Может быть, это и так, хотя жизненный путь Александра Николаевича свидетельствует о том, что он не был таким уж послушным исполнителем приказов сверху…
Николай Григорьевич Егорычев, бывший первый секретарь московского горкома партии:
— Чтобы менять курс, надо было иметь большое мужество. Он начал преобразовывать комитет, пригласил в КГБ молодежь. Шелепин привел в комитет образованных ребят из комсомола. Им не хватало профессионального опыта, зато руки были чистые.
До Шелепина в КГБ работали оперативники, которые даже школы не закончили. Кадровые чекисты обижались, что новичкам сразу присваивали высокие звания, назначали на руководящие должности. Шелепин вернул культ Дзержинского, чекиста-идеалиста, который надежно защищает советского человека.
Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко:
«Иногда Шелепин демонстрировал интерес к мнению рядовых сотрудников. Это был как бы стереотип поведения, элемент показной демократии. Так, однажды, когда после обсуждения у председателя КГБ очередного вопроса по Африке я попросил разрешения покинуть его кабинет и, получив таковое, уже направился к двери, как вдруг Шелепин остановил меня словами:
— Извините, товарищ Кирпиченко, я забыл спросить ваше личное мнение по данной проблеме!
Помню, мне было очень приятно, что моим мнением поинтересовался «лично» председатель КГБ.
Второй известный мне случай, когда Шелепин поинтересовался личным мнением оперативного сотрудника, носил вообще сенсационный характер. Во время доклада одного из руководителей разведки председателю последний вдруг совершенно неожиданно задал ему вопрос, что он думает о развитии обстановки в Сомали. Докладчик не смог ответить и попросил некоторое время на изучение вопроса, но Шелепин проявил нетерпение и заявил, что ему надо знать мнение разведки немедленно. И тут же велел своему помощнику разыскать номер телефона разведчика, который непосредственно занимается этим государством.
Через несколько минут помощник доложил, что Сомали в ПГУ занимается Виталий Иванович П., и назвал номер его телефона. И здесь Шелепин преподнес руководству разведки еще один урок своей демократичности в сочетании с оперативностью. Он самолично набрал нужный номер и представился сотруднику:
— Вас беспокоит председатель КГБ Шелепин. Не могли бы вы ответить на следующий вопрос?..
Весть об этом телефонном разговоре быстро разнеслась по коридорам разведки, и все не переставали удивляться новым демократическим порядкам».
Будущий генерал Борис Гераскин, который в те годы занимал невысокую должность, тоже на всю жизнь запомнил, как ему позвонил сам председатель КГБ.
В пятьдесят девятом году был арестован подполковник генерального штаба Петр Попов, который служил в группе советских оккупационных войск в Австрии и там стал работать на американцев. После ареста Попова Шелепин сам позвонил Гераскину, служившему в военной контрразведке:
— Вы могли бы доложить мне оперативную обстановку в генеральном штабе?
— Конечно.
— Сколько вам понадобится времени чтобы собраться с мыслями?
— Достаточно тридцати минут.
— Через тридцать минут жду вас с докладом.
Шелепин принял офицеров без задержки. Своего мнения не навязывал, соображения подчиненных выслушал внимательно.
Став председателем комитета госбезопасности, Шелепин обнаружил, какой огромной властью он обладает. Причем властью тайной.
В конце пятидесятых дипломат Олег Александрович Трояновский был помощником главы правительства Хрущева по международным делам. Он вспоминал, как однажды ему позвонил Шелепин, с которым они были знакомы еще по институту.
— Олег Александрович, — дружески сказал председатель КГБ, — брось ты встречаться с этой (он назвал женскую фамилию, которую Трояновский слышал первый раз в жизни — авт.). Она путается с иностранцами и вообще пользуется дурной репутацией. Разве нельзя найти других баб?
Трояновский ответил, что впервые слышит это имя. Шелепин ответил, что к самому Олегу Александровичу претензий нет, но он рекомендует порвать с этой женщиной.
Олег Трояновский не был чужд радостей жизни, но других. Вечером он пересказал разговор жене. Она сразу почувствовала, что история весьма опасная для репутации ее мужа.
На следующий день встревоженный не на шутку Трояновский перезвонил Шелепину и повторил, что явно произошло недоразумение. Председатель КГБ уже недовольно заметил, что у него нет оснований сомневаться в точности имеющейся у него информации. А если Трояновский намерен упорствововать, то можно вместе сходить к Хрущеву и пусть Никита Сергеевич примет решение… Это уже звучало как угроза.
Трояновский пошел советоваться к другим помощникам Хрущева. Григорий Трофимович Шуйский работал с Хрущевым с пятидесятого года, Владимир Семенович Лебедев — с пятьдесят четвертого. Они оба посоветовали младшему товарищу не оставлять этого дела. Иначе в досье останется соответствующая запись, и в какой-то момент она сломает Трояновскому карьеру.
Григорий Шуйский как старший помощник Хрущева сам связался с председателем КГБ и попросил перепроверить информацию. Отказать влиятельному Шуйскому Александр Николаевич не мог.
Через несколько дней Шелепин позвонил Трояновскому и попросил зайти. В кабинете председателя КГБ находились начальник столичного управления госбезопасности и «испуганная девица весьма вульгарного вида». На очной ставке девица призналась, что с Трояновским не знакома, но в разговорах с друзьями называла его имя, как и имена других высокопоставленных персон, набивая себе цену…
