Или, к примеру, вот такой пассаж:
"Политические партии не должны иметь ничего общего с религиозными проблемами, если они не хотят губить обычаи и нравственность своей собственной расы. Для политического руководителя религиозные учения и учреждения его народа должны всегда оставаться совершенно неприкосновенными… Разве не Божья воля создала человека по образу и подобию творца всевышнего? Кто разрушает дело Божие, тот ополчается против воли Божией. Поэтому мы и говорим: пусть каждый остается при своей вере, но пусть каждый считает своей первейшей обязанностью бороться против тех, кто задачу своей жизни видит в том, чтобы подорвать веру другого".
Или вот эта строфа — вполне себе политкорректная:
"Идеализм всегда был, есть и будет главной предпосылкой всей человеческой культуры. Идеализм есть не что иное, как подчинение интересов и всей жизни отдельного лица интересам и всей жизни общества. Действительное развитие человечества возможно только при наличии готовности к самопожертвованию со стороны индивидуума в пользу общества".
Опять же — страниц сорок в "Майн кампф" посвящено вопросам образования и воспитания молодежи. И по большей части никакого криминала там нет, наоборот, эти страницы до боли напоминают родные (наши, советские) источники, а также "Кодекс строителя коммунизма", всеми изучаемый нами в совсем недалекие времена:
"Вопрос о здоровом национальном сознании народа есть в первую очередь вопрос о создании здоровых социальных отношений как фундамента для правильного воспитания индивидуума. Ибо только тот, кто через воспитание в школе познакомился с культурным, хозяйственным и, прежде всего, политическим величием собственного отечества, сможет проникнуться внутренней гордостью по поводу того, что он принадлежит к данному народу. Бороться я могу лишь за то, что я люблю. Любить могу лишь то, что я уважаю, а уважать лишь то, что я, по крайней мере, знаю".
Или вот о профсоюзах:
"Пока профсоюзная деятельность имеет целью улучшение жизни целого сословия, которое является одной из главных опор нации, это движение не только не враждебно отечеству и государству, напротив, оно «национально» в лучшем смысле слова. Уже на рубеже XX столетия профдвижение давно перестало служить своей прежней задаче. Из года в год оно все больше подчинялось социал-демократической политике и в конце концов превратилось исключительно в рычаг классовой борьбы. Его задачей стало изо дня в день наносить удары тому экономическому порядку, который с таким трудом едва-едва был построен. Подорвавши экономический фундамент государства, можно уже подготовить такую же судьбу и самому государству. С каждым днем профсоюзы стали все меньше и меньше заниматься защитой действительных интересов рабочих".
О политической работе с массами:
"Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщины менее доступно аргументам абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктивным стремлениям к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой".
Германский фюрер не жаловал парламентскую демократию:
"Парламент принимает какое-либо решение, последствия которого могут оказаться роковыми. И что же? Никто за это не отвечает, никого нельзя привлечь к ответственности! Да разве вообще колеблющееся большинство людей может всерьез нести какую-либо ответственность? Парламентарный принцип решения по большинству голосов уничтожает авторитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или другой толпе. Прежде всего, парламентаризм является причиной того невероятного наплыва самых ничтожных фигур, которыми отличается современная политическая жизнь".
"Большинство не только всегда является представителем глупости, но и представителем трусости. Соберите вместе сто дураков и вы никак не получите одного умного. Соберите вместе сто трусов и вы никак не получите в результате героического решения".
"Все знают, что бюллетени подаются избирательной массой, которую можно подозревать в чем угодно, только не в избытке ума. Вообще трудно найти достаточно резкие слова, чтобы заклеймить ту нелепость, будто гении рождаются из всеобщих выборов".
"Идеалом современного демократического парламентаризма является не собрание мудрецов, а толпа идейно зависимых нулей, руководить которыми в определенном направлении будет тем легче, чем более ограниченными являются эти людишки".
На примере последних выборов в Государственную Думу — что-нибудь изменилось за прошедшие восемьдесят лет?
Вообще-то эта книга похожа на многочисленные сочинения теоретиков и практиков тех идеологий, которые владели массами и рождали лидеров в начале века. Особенно в России. Все очень похоже — и о воспитании молодежи, и о профсоюзах, и о необходимости руководящей длани.
По сути, отличий немного. Но есть и очень существенные.
Надо признать, что Адольф Алоизович не жаловал русских, чехов и вообще славян. Пишет он о нас в весьма неприятных глазу любого русского выражениях:
"Русско-японская война застала меня уже более зрелым человеком. За этими событиями я следил еще внимательнее.
В этой войне я стал на определенную сторону и притом по соображениям национальным. В дискуссиях, связанных с русско-японской войной, я сразу стал на сторону японцев. В поражении России я стал видеть также поражение австрийских славян". "Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству.
Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы".
Лично я в этом никакого криминала не вижу — любовь к какой-либо нации вменить в обязанность представителям другой невозможно по определению. Ну не любил нас Гитлер — ну и что? Нас никто в Европе не любит…
* * *
Считается, что "Майн кампф" запрещена из-за звериной ненависти Гитлера к евреям — примеров коей на страницах этой книги не счесть. Относительно ненависти германского фюрера к евреям — чистая правда:
"Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта и, прежде всего, в области культурной жизни народов, в которой не был бы замешан, по крайней мере, один еврей?"
"Когда я познакомился с деятельностью еврейства в прессе, в искусстве, в литературе, в театре, это неизбежно должно было усилить мое отрицательное отношение к евреям. Это чума, чума, настоящая духовная чума, хуже той черной смерти, которой когда-то пугачи народ".
"Я знал теперь, что тлетворное влияние еврейства можно открыть в любой сфере культурной и художественной жизни, и тем не менее я не раз внезапно наталкивался на еврея и там, где менее всего ожидал его встретить".
"Постепенно я убедился в том, что и социал-демократическая пресса в преобладающей части находится в руках евреев. Тогда я поставил себе задачу поближе узнать, кто же фабриканты этих концентрированных подлостей. Начиная с издателя, все до одного были евреи"
"Я стал скупать все доступные мне социал-демократические брошюры и добиваться, кто же их авторы. Одни евреи! Я стал приглядываться к именам почти всех вождей. В подавляющем большинстве — тоже сыны «избранного» народа.
Кого ни возьми — депутатов рейхсрата, секретарей профсоюзов, председателей местных организаций уличных агитаторов — все евреи".
"Евреи всегда являлись паразитами на теле других народов. Если евреи иногда меняли свое местожительство, то это вытекало не из их собственных намерений, а было результатом только того, что время от времени их выгоняли те народы, гостеприимством которых они чересчур злоупотребляли. Евреи распространялись дальше именно так, как распространяются типичные паразиты. Они постоянно ищут только новой пищи для своей расы. Постепенно я начал их ненавидеть".
Это, конечно, ужасно. И книга, в которой говорится о ненависти к целому народу — безусловно, не этична. И автор ее должен быть подвергнут самому суровому остракизму!
Но, положа руку на сердце, запрещаем ли мы, русские, те книги, в которых плохо говорится о нас? Никак нет — мы их не запрещаем. Мы их издаем и читаем!
