Маршрут мы прошли не за шесть, а за пять дней. Только в последний день чуть не произошло несчастье.
Мы уже вышли на полевую дорогу, и осталось километров 20 пути. Как одному из солдат, Игорю Царёву стало плохо, сердце не выдержало нагрузок. А был это здоровый парень, ростом 190 см. Фельдшер, который шёл с нами сделал ему укол и сказал, что надо срочно эвакуировать. Вертолёт мы вызвать не могли, была очень низкая облачность. По карте, в 8 км. от нас, располагался санаторий. Было решено солдата нести туда. Из плащ-палатки и двух срубленных берёзок сделали носилки. И 12 человек бегом понесли его. Четверо несут, остальные бегут рядом, отдыхая, смена каждые пять минут и тоже на ходу. Ребята успели. Дней через пять мы забрали Игоря из санатория, слава богу, что никаких последствий для его здоровья это не имело.
На учениях всплыла ещё одна проблема. Рюкзак РД-54, что стоял у нас на снабжении, не подходил для спецназа, очень маленькая ёмкость. Помещалось продуктов и боеприпасов максимум на 3–4 дня. В 1977 году мы с солдатом с вещевого склада сделали один экземпляр нового рюкзака. Я чертил, а он шил. Назвали его РДС-77. Получилось не плохо. Во всяком случаи нас похвалили, заплатили деньги за рационализацию и на этом забыли.
Я с этим рюкзаком прошёл всю мою оставшуюся службу. Изготовлен он был из авизента, очень крепкий материал, из него делаются столы для укладки парашютов. Основное его отличие от РД-54, то, что он мог раскладываться на два отделения. Основное отделение как у РД-54, только несколько больше, и на нём имелся карман для дополнительной фляжки с водой. А вот ниже, по сути, имелся ещё один рюкзак, он не имел жёсткой основы. Но имел дополнительные ремни, для крепления на бёдрах. Ведь как у нас устроен любой рюкзак, вся нагрузка идёт солдату на плечи. А мы нагрузку распределили, часть на плечи, а часть на бёдра. Дополнительное отделение предназначалось исключительно для боеприпасов. Там было несколько секций, отдельно для гранат, и отдельно для патронов. Солдат мог, не снимая рюкзака, брать боеприпасы. По мере опустошения он мог сворачиваться и пристёгиваться кнопками к основному отделению. Со всех четырёх сторон имелись стропы для крепления дополнительных грузов. Во время марша не нужно меховое обмундирование, его можно снять и закрепить на рюкзаке. И он не был громоздким. До сих пор валяется у меня дома.
Через недели, как это и было по плану, рота пошла в пески Кызыл-Кумы. Здесь уже с выполнением тактических задач. И рота шла не в полном составе, а по группам. Паёк выдавался мной только на одни сутки. Смогла группа грамотно организовать и правильно провести засаду, значить захватила себе паёк ещё на одни сутки. Не смогла, извините, ешьте то, что найдёте в пустыне.
В нашей книге по выживанию было написано: «Всё, что бегает, ползает, летает, и плавает пригодно в пищу». Мне в нагрузку от штаба бригады дали с собой начальника химслужбы. Видимо для того, чтоб присматривал за мной. Всё-таки он майор, а я старший лейтенант. Хороший офицер, но не спецназовец. Мне сразу сказал: «Игорь делай всё, что считаешь нужным, я тебе мешать не буду».
Разбросав группы по их задачам, я по дороге подстрелил двух зайцев, но для нашей компании это было маловато.
Старшина роты, прапорщик Ломакин, с помощью силков из обыкновенной проволоки наловил штук восемь сурков. И мы сделали прекрасное жаркое, надоело уже сухие пайки кушать.
Как мы не уговаривали майора, отведать блюда, он на отрез отказался, с обречённым видом сидел и в одиночку ел тушёнку из пайка.
На ночь мы устраивались следующим образом. Ломали саксаул, его вокруг было великое множество, а по теплоотдаче он уступает только углю. Так, что с дровами в пустыне гораздо лучше, чем в горах, да и вообще в пустыне проще работать, но это зимой, а летом всё на оборот.
Так вот накладывается большая куча из саксаула и поджигается, горит она часа два. Когда остаются тлеющие
головешки их надо ровным слоем рассыпать по песку, толщиной сантиметров пять. Затем всё это засыпается слоем песка, сантиметров десять. И всё тёплая лежанка на всю ночь готова. Ребята даже куртки снимали, просто сверху укрывались ими. Но был и курьёзный случай. Среди ночи дикий крик. Просыпаемся и ничего не можем понять.
Солдат вопит и бегает кругами, а из заднего места дым идёт. Его поймали и стянули штаны. Оказывается, он ночью крутился, крутился и задним местом песок разгрёб до самых углей. Меховые брюки начали тлеть. Солдат почувствовал боль, но спросонья не мог понять, в чём тут дело, вот и начал носится вокруг лагеря.
Последним этапом учений, для групп, было отыскание тайника. В котором, естественно, лежали пайки. Мы вырыли ямы, отдельно на каждую группу. Сверху закрепили саксаул, и замели все следы. Землю из ямы плащ-палатками унесли метров за 300. По радио дали группам координаты и описания тайников. Все группы проделали одно и тоже. Выйдя в точку вместо того, чтоб тайник искать по описанию, видимо очень голодные были. Бросались перекапывать пустыни в том месте, где был высыпан песок. Потом, минут через 30–40 видя безуспешность поисков, возвращались на исходную точку, и без труда минут за 10–15 находили тайник. Пустыня показала, что сапоги предпочтительней ботинок. Сапог выше, меньше попадает песка, да и если он туда попал его быстрее можно удалить. Сдёрнул сапог и всё, а попробуй, расшнуруй, а потом зашнуруй ботинок.
В конце весны 1976 года Москва проводила проверку Среднеазиацкого пограничного округа, штаб его размещался в Ашхабаде. От нашей бригады привлекли две группы, обе возглавили командиры рот. Одной командовал Юра Цыганов, другой я. Юра со своими ребятами шёл через границу в районе г. Кызыл-Арвата, а я в районе Ашхабада.
Как порой странно закручивается судьба. Когда-то я здесь жил, учился. Отец охранял границу. А теперь мне, сыну пограничника, предстояло проверить надёжность этой охраны.
Меня и двух солдат, что я взял с собой, разместили в гостинице на территории какой-то мотострелковой части. Встречал нас с поезда и размещал офицер Ашхабадского разведпункта. Никто в штабе погранокруга не должен был знать для чего мы прибыли. Под вечер появился пожилой полковник пограничник, представитель Москвы. Он поставил мне задачу и вручил деньги на такси.
Нам предстояло, взяв такси, выехать из города и добравшись до железнодорожной станции Анау, это на восток от Ашхабада, уже пешком идти на прорыв границы. Когда мы выехали на восточную окраину Анау, я попросил остановить, водитель заволновался. Тут заволнуешься: ночь, окраина небольшой станции, и три здоровенные морды. А когда, выйдя из машины, мы пошли в ночь, он с любопытством смотрел нам вслед. Так как мы шли в некуда. Я повёл ребят на север, в сторону пустыни Каракумы. Когда машина, развернувшись, ушла, мы тоже повернули на 180 градусов и пошли к границе. Шли вдоль дороги, я не имел права выбирать маршрут, а идти только так, как мне было приказано. Шли весь остаток ночи, прячась в ямы и кусты при прохождении редких машин. Под утро я увидел впереди КПП пограничников, они на нём проводили досмотры машин и людей. Сделав большую петлю, мы обошли КПП и прямо по дороге пошли в сторону кишлака. Уже было совершенно светло, и прятаться было бесполезно. До границы оставалось 5–6 км. Нам была поставлена задача, зайти в кишлак и спросить где граница.
Когда я сказал инструктировавшему нас полковнику, что это глупость. Кто на границе спрашивает, где граница? Он ответил, что проверяют не нашу способность пройти через границу, а пограничников и местных жителей, как последние реагируют на появление чужих людей.
Мы не дошли до кишлака метров 500. нас догнал шедший от КПП легковой автомобиль УАЗ. В машине было только два человека, солдат-водитель и капитан пограничник, как в последствии оказалось заместитель начальника комендатуры. Убегать было бесполезно, вокруг совершенно ровная местность, до сопок километра три. Не дали бы они нам их пробежать. Тогда вход пошёл второй вариант, не предусмотренный Москвичами. В случаи задержания мы сразу должны были представляться, кто мы есть на самом деле. Да и в кармане у меня лежало удостоверение офицера. Но это было слишком просто и не интересно.
Пока нас догоняла машина, я успел ребят проинструктировать. Сказал, говорить, что мы геологи и идём в кишлак за хлебом. А лагерь наш располагается 8 км западнее этой дороге. Почему там, да потому, что по карте было видно, прямой дороги туда нет. Как я уже говорил, в трёх километрах начинались сопки. Они сплошной грядой уходили в обе стороны, и на север и на юг. И получалось, что для того, чтоб попасть в указанную мной точку, надо было проехать до Анау, а затем, выехав на другую дорогу, возвращаться на юг. Уловка сработала. Капитан, выйдя из машины, потребовал наши документы и разрешение на нахождение в нулевой зоне. Есть такая зона впритык с границей. Её параметры не помню. Когда я рассказал ему легенду, он нас обругал, и сказал, что в нулевой зоне надо всегда иметь с собой документы. Но всё-таки довёз нас до магазина, где мне пришлось покупать никому не нужный хлеб. А затем он отвёз нас на КПП, которое мы утром благополучно обошли. Посадив нас в тени дерева, капитан, извинившись, сказал, что придётся подождать, пока они, что-то проверят. Я пытался возмущаться, и как мне кажется, довольно искренно. Предлагал ему проехать к нам в лагерь, где недоразумение будет разрешено. Что он никуда не поедет, это было ясно сразу, и я надеялся, что он нас отпустит.
