Помимо баскаков, представлявших власть хана на местах, в самой Орде были чиновники, ведавшие разными русскими княжествами. Являясь в ставку, князь должен был обращаться к своему «куратору».
Мало того что все области и большие города должны были вносить установленный «выход» (общее название дани) деньгами и рекрутами, но хан мог еще по собственному усмотрению объявить «запрос» – единовременный экстраординарный побор, и это требование нужно было исполнять. Плано Карпини рассказывает о баскаке, который брал дань по одному «меху» с каждого мужчины и мальчика, а кто не мог заплатить – угонял в рабство; кроме того он уводил всех неженатых и незамужних, всех нищих и бездомных, а также «каждого третьего сына». Хотя эти нормы явно нарушали правило о взимании десятины, никакой защиты от произвола не было.
В таких невыносимо тяжелых условиях восточнорусские земли существовали весь первый период монгольского владычества.
Монгольская перепись
С какими бы грабительскими целями завоеватели ни проводили свои фискальные переписи, историки должны сказать оккупантам спасибо. Расчеты налогообложения дают нечастую для Средневековья возможность довольно точно оценить численность населения страны в описываемую эпоху. Эту реконструкцию подробно и убедительно осуществил Г. Вернадский в своей замечательной работе «Монголы и Русь» (1953 г.).
Восточную Русь ордынские чиновники разделили на 27 туменов: пятнадцать относились к Владимирскому великому княжеству, по пять – к Тверскому и Нижегородскому; два – к Рязанскому. Еще 16 туменов насчитывалось в западной Руси. По предположению Вернадского, в одном тумене должно было проживать 200 тысяч человек, поскольку для монголов обычным было соотношение военнообязанных к общей численности населения 1:20. Если так, то на территории 43 «туменов» обитали 8,6 миллиона человек. Нужно прибавить сюда жителей Новгородчины и Псковской области, больших городов, а также районов, находившихся в прямом подчинении оккупантов. Получается, что население Древней Руси в это время было не меньше десяти миллионов – очень большая цифра.
Сохранились сведения и о том, сколько дани собирали монголы с русских – правда, данные относятся к концу XIV века.
Одна «соха» (большая крестьянская семья) должна была платить полтину серебра в год. «Выход» с Владимирского княжества составлял 85 тысяч рублей, а со всей восточной Руси за исключением Новгорода – 145 тысяч, то есть примерно 30 тонн серебра!
По установленному завоевателями обычаю, князем мог считаться лишь тот, кто получил в Орде ярлык. Хан давал это звание по своей воле и мог когда угодно его отобрать.
Для того чтобы получить титул и затем не потерять его, нужно было регулярно наведываться в ставку: всем кланяться, дарить подарки, заручаться поддержкой различных покровителей и прежде всего влиятельных хатун. В. Похлебкин подсчитал, что в среднем такие верноподданнические визиты совершались раз в два-три года и, конечно, превращались для княжеств в очень серьезный дополнительный расход.
Поездки в Орду эволюционировали в особый род искусства, в котором имелись свои виртуозы. На протяжении двух с половиной веков русские князья оттачивали это своеобразное мастерство, сочетавшее гибкость позвоночника с умением защищать свои интересы, подкуп с тонким психологизмом, доскональное знание закулисных механизмов с нюхом на политическую конъюнктуру. Истинным волшебником ордынской дипломатии был Иван Калита, благодаря изворотливости и ловкости которого столицей нашего государства сегодня является Москва, а, скажем, не Тверь.
Извивы российской дипломатии европейцы позднейших времен будут называть византийством, но это не так. Хитрость и прагматизм московские цари и дьяки Посольского приказа переняли по наследству у своих предшественников, умевших побеждать силу изворотливостью и считавших, что лучше перекланяться, чем недокланяться. (Не могу здесь удержаться от комментария, к которому еще вернусь в финальной главе: одним из самых негативных последствий ордынского периода нашей истории, на мой взгляд, является неразвитость понятия о чувстве личного достоинства. Унижаясь сами перед ханами, московские правители считали тем более нормальным унижать своих приближенных, а те, в свою очередь, поступали таким же образом с нижестоящими.)
Плано Карпини рассказывает отвратительную историю о том, как Бату-хан обошелся с черниговскими князьями.
Сначала по ложному обвинению он казнил правящего князя Андрея Мстиславича, а когда вдова и младший брат убитого явились просить о снисхождении, «сказал отроку, чтобы он взял себе в жены жену вышеупомянутого родного брата своего, а женщине приказал поять его в мужья согласно обычаю Татар». Эта традиция, у монголов действительно распространенная и даже обязательная, с русской точки зрения выглядела чудовищным кощунством и кровосмесительством. Юный княжич (ему было 12 лет) заявил, что лучше умрет, чем повинуется. Однако Бату не привык, чтобы ему перечили, и не считался с нравственными запретами покоренных народов. «Хотя оба отказывались, насколько могли, – сообщает францисканец, – их обоих повели на ложе, и плачущего и кричащего отрока положили на нее и принудили их совокупиться сочетанием не условным, а полным».
Среди ездящих в Орду находились не только умельцы маневренности, но и неудачники, которые из-за своей неловкости или недостаточной искательности лишались княжества, а бывало, что и жизни. При общении с ханами всякая принципиальность, моральная твердость становились опасны. К чести Рюриковичей нужно сказать, что среди них попадались и люди с чувством собственного достоинства, предпочитавшие смерть унижению.
Вот несколько самых известных имен из мартиролога русских князей, погибших в Орде.
Ордынские мученики
Михаил Всеволодович, владевший Черниговом, вслед за другими отправился в ставку Бату-хана просить подтверждения своего статуса.
По обычаю всякий, кто являлся к монгольскому государю, должен был прошествовать меж двух костров, а затем почтительно поклониться какому-то изваянию (вероятно, Чингисхана или бога Тенгри). Этот ритуал, по убеждению степняков, оберегал хана от злых помыслов. Ничего нарочито унизительного в этом обряде не было, через него проходили все, но набожный Михаил Всеволодович, узрев в странной процедуре огнепоклонство вкупе с идолопоклонством, решительно отказался. «Тебе, царь, кланяюсь, потому что Бог поручил тебе царствовать на этом свете. А тому, чему велишь поклониться, – не покло- нюсь», – согласно русскому «Сказанию» якобы молвил хану князь, хотя это вообще-то маловероятно, потому что к Бату после столь подозрительного отказа его никто бы не подпустил.
Монголы, естественно, вообразили, что русский не хочет подвергнуться сакральной проверке, поскольку замышляет недоброе, и предали его немедленной смерти. Впрочем, здесь неважно, что стороны друг друга неправильно поняли, – важно, что Михаил Черниговский обладал твердыми убеждениями, которые были для него дороже жизни. Православная церковь канонизировала его как мученика за веру, каковым он безусловно и являлся.
Четвертью века позднее, в 1270 году, в правление Менгу-Тимура, Роман Олегович Рязанский прогневил хана тем, что бранил языческую веру монголов. Уважительно относясь к чужим религиям, ордынцы тем более требовали почтительного отношения к своей. Они стали добиваться от хулителя вероотступничества: «начаша нудити его к вере их». В Никоновской летописи рассказывается, что Роман Олегович ответил: «Христианин есмь, и воистину христианскаа вера – свята есть, и ваша Татарскаа вера – погана есть!» Неудивительно, что после этого его предали истязаниям и лютой казни. Он тоже был канонизирован.
Если рассказ о непреклонном Романе Олеговиче похож на благочестивое предание, то в летописном рассказе о гибели Дмитрия Михайловича Грозные Очи нет никакой назидательности, и тут всё исторический факт (я опишу обстоятельства этого важного события в своем месте). Молодой князь Дмитрий был сыном Михаила Тверского, убитого в Орде по оговору Юрия Московского. Встретив своего врага в ставке хана Узбека, Дмитрий вспылил, выхватил меч и зарубил интригана на месте. Это было неслыханной дерзостью, за которую смельчак поплатился жизнью.
Самый страшный и мучительный период монгольского владычества, который с полным основанием можно называть «игом», завершился с того момента, когда захватчики начали передоверять сбор «выхода» местным князьям. Эта перемена впервые наметилась в середине 1260-х годов – в то время, когда Золотая Орда сама превратилась из улуса великой империи в самостоятельное государство.
