Фактором, по-настоящему открывшим им дорогу к этому, стала Реформация. До того момента будущее Германии было сомнительным; в частности, один современный историк утверждал, что союз императора Максимилиана с южными городами Германии мог привести к построению единого государства[227]. В начале XVI в. города находились на пике своего могущества; как говорилось в стихотворении того времени, великолепие Аугсбургa, остроумие Нюрнберга, артиллерия Страсбурга и деньги Ульма правили миром[228]. К 20-м годам XVI в. все четыре города, а также многие другие, с энтузиазмом приветствовали Лютера и обратились в протестантство. Теперь именитые купцы и банкиры, которые управляли городами в своих экономических интересах, не хотели ничего, кроме мира и спокойствия. Нет ничего неожиданного в том, что они были готовы пойти на сотрудничество с Карлом V против земельной знати; хотя, как они повторяли императору, они не могли не обращать внимания на чувства простых людей и проводить его политику навязывания религиозного единообразия. Подумывал ли сам Карл уступить в религиозных вопросах, нам неизвестно. Учитывая твердость его веры, скорее всего, нет, не говоря уже о том, как могла терпимость к протестантам повлиять на статус вселенского императора, обладающего Богом установленной властью.
В первые два десятилетия царствования Карл был занят выполнением своих обязанностей в Испании, Венгрии, Италии и Северной Африке. Поэтому он вернулся в Германию только в 1543–1544 гг., полный решимости справиться с возникшими проблемами. Он привел с собой испанские отряды под командованием герцога Альба; в битве при Мюльберге в 1547 г. они с легкостью рассеяли слабо организованные войска, собранные Шмалькальдской лигой протестантских вождей. Но он опоздал на 20 лет. Он не смог ни восстановить свою власть над городами, ни принудить их к возвращению в католический лагерь; их поражение лишь расчистило дорогу князьям, поощряемым Генрихом II Французским. Буря разразилась в 1552 г., когда один из принцев, курфюрст Мориц Саксонский, повернул против Карла, застав его врасплох и вынудив его бежать из Инсбрука в Виллах в Каринтии. Карл сражался еще три года, почти не имея средств, столкнувшись с возобновившейся угрозой со стороны турок в Средиземноморье и со стороны Генриха II в Лотарингии. Но попытка восстановить императорскую власть была безнадежна, и, как мы знаем, император отрекся от престола в 1555 г. Тем временем князья, как католические, так и протестантские, пронеслись по стране как стадо разъяренных вепрей. Повсеместно они секуляризовывали церковную собственность и аннексировали города.
Методы, которыми сами князья установили контроль над своим дворянством, лучше всего демонстрирует Бавария[229]. В XV в. в результате бесконечных братоубийственных войн, разделов и переделов аристократия, представленная в сейме, осталась практически единственным институтом, который удерживал целостность страны. Ее власть достигла пика в период несовершеннолетия герцога Вильгельма IV (1508–1550), то есть в 20-е годы XVI в.; после этого она пошла на спад. Уязвимым местом сейма оказались огромные долги, в которые влезли сам Вильгельм и его преемник, Альбрехт V (1550–1579). Снова и снова эти долги угрожали полностью парализовать правительство, снова и снова сейм был вынужден их принимать. Тем временем давление герцогов в сочетании с крючкотворством делали невозможным ни содержание сеймом собственного налогового аппарата, ни наложение вето на принятие новых обязательств. Сейм также не мог предотвратить получение герцогами денег путем налогообложения своих крестьян и церкви — в последнем случае под угрозой секуляризации имуществ. То, что Альбрехт имел деньги или хотя бы мог получить их в кредит лично или под поручительство сейма, позволило ему принимать к себе на службу только католиков. К моменту его смерти уже полным ходом шли баварская Контрреформация и формирование тесного союза между церковью и престолом.
Примеру Баварии рано или поздно (хотя, скорее, позже, чем раньше) последовали многие другие княжества, включая Пруссию, Саксонию, Гессен, Вюртемберг и Австрию. Однако между Пруссией и остальными частями Германии существовала разница. В Пруссии власть знати над крестьянством стала возрастать после 1550 г., когда было введено наследное крепостное право и подтверждены многие старые феодальные повинности[230]. Хотя крепостничество существовало и в других частях Германии, там в любом случае сохранялся класс свободных крестьян, и некоторые из них даже могли обеспечить себе скромный достаток. Более того, в других частях Германии полицейская и судебная власть аристократии была не столь обширна, как в Пруссии.
Процесс упрочения власти германских князей над более мелкой знатью был прерван Тридцатилетней войной, когда большинство из них было сведено к роли игрушек в руках значительно более могущественных правителей, чьи войска вторгались Германию со всех сторон. Впрочем, в 1648 г. этот процесс возобновился; люди того времени уже не хотели ничего, кроме закона и порядка. На сей раз пример подал Фридрих Вильгельм Прусский (1640–1688). Прозванный великим курфюрстом, он установил налоги, чтобы набрать войско, а затем использовал это войско для давления ландтаг. Его преемник, Фридрих I, пожинал плоды этой политики и, получив разрешение императора, смог объявить себя королем Пруссии. Остальные германские князья вынуждены были удовлетвориться менее высокими титулами; в качестве компенсации они построили себе миниатюрные копии Версаля и соревновались между собой на предмет того, кто придумает более нелепую военную форму для своих солдат. Ландтаги не везде были побеждены; в частности, в Вюртемберге сословное представительство было по-прежнему живо и процветало. Однако, как подтвердил Вестфальский договор, в третьей четверти XVII в. те из бесчисленных германских княжеств, которые были слишком велики, чтобы считаться просто частной собственностью своих правителей, сами превращались в государства[231].
Победа монархов над знатью была в некоторой степени куплена за счет всего остального общества. Во всех странах, кроме Англии, где революция 1688 г. подчинила все классы юрисдикции общего права, многие дворянские привилегии остались нетронутыми. Обычно с различными вариациями эти привилегии включали в себя особое правовое положение, т. е. право быть судимым только членами своего класса и освобождение от унизительных видов наказания; освобождение от определенных видов налогов, как прямых, так и косвенных, а также почти полная монополия на высшие должности в администрации, армии и суде. Кроме того, у них были такие символические marques[232], как право встречаться с сувереном лицом к лицу, носить меч, охотиться (право, уже не имевшее экономического значения для высших классов, но бывшее предметом зависти и недовольства лишенных его низших классов) и иметь семейный герб[233]. Неудивительно, что с того времени и до катаклизма 1789 г. (в действительности даже до потрясений 1848 г.), когда бы монархи ни оказывались под угрозой, дворянство принимало их сторону. Оно поддерживало их, сражалось вместе с ними и, как во Франции во время террора, порой умирало вместе с ними. Сделка знати с королевским престолом оказалась весьма успешной. Иногда, как в Пруссии и Испании, дворянство могло прекратить развитие городов, в то же время сохраняя и даже расширяя свои феодальные права на крестьян, населяющих их земли.
Однако ценой привилегий была потеря независимости. Аристократия превратилась из соперника короны в ее сторонника. Из людей, носящих доспехи, решающих, поддержать ли им дело короля, и сражающихся под собственными знаменами, почти сразу после 1648 г. они были превращены в «людей короля», одетых в униформу. После этой даты даже величайший нобиль в стране не мог надеяться на то, что ему удастся сыграть роль Уорвика, Гиза, Конде, Тилли или Валленштейна — не говоря уж о том, что поскольку Священная Римская империя находилась в упадке и некоторые короли присвоили себе «императорские» права, подтверждение старых титулов и создание новых само по себе стало королевской монополией. В течение XVIII в. с постепенной потерей знатью самостоятельного значения ее привилегии было все сложнее оправдать в глазах общества в целом. Но прежде чем их стало возможно упразднить, королевской власти необходимо было создать инструменты утверждения королевской власти.
Борьба против городов
Помимо церкви, империи и дворянства, существовал четвертый тип политического института, который было необходимо победить, прежде чем появилась возможность создания современного государства, — это городские сообщества. Многие из этих сообществ, особенно на юге Европы, сохранились со времен Древнего Рима; даже если народы и учреждения не сохранили преемственности с классическими временами, то осталось хотя бы местоположение городов, а иногда — улицы и укрепления. Другие города выросли стихийно, как центры сбыта в местах, удобных для торговли, например, недалеко от рудников, на пересечении путей или там, где реки вливались в озера или становились судоходными. Другие же, особенно в Германии, были искусственно созданными, основанными светскими или церковными князьями всевозможных рангов, которые, желая завязать торговлю, либо давали привилегии существующим сообществам, либо учреждали совершенно новые. Считается, что к 1340 г., т. е. перед тем, как города опустошила Черная Смерть, почти десятая часть населения Западной Европы, насчитывавшего 60 млн человек, жила в сотнях городов, хотя, чтобы получить такую цифру, любое поселение, где проживало более 5000 жителей, должно было быть включено в список[234].
