Если в Германии и Австро-Венгрии, отрезанных от всего мира и нуждавшихся в рабочих руках, в отношении использования труда военнопленных полностью превалировал утилитарный подход, то в России первоначально к этой проблеме подходили с позиций национальной политики. Справедливо считалось, что в случае положенного обращения с пленными их положение на работах будет лучше и легче, нежели в лагерях, в томительном бездействии. Кроме того, в России, как правило, четко разделяли военнопленных Центральных держав по национальностям. Поэтому первоначально, пока российское народное хозяйство еще не испытывало нехватки рабочих рук, к работам привлекали австро-венгерских пленных славянских народностей. В 1915 году в сельском хозяйстве трудились, в основном, славяне, но с 1916 года — и немцы с венграми.
Точная цифра пленных Центральных держав в России, конечно, не определяется со стопроцентной данностью. По данным премьер-министра российского правительства Б. В. Штюрмера, к 7 октября 1916 года в Российской империи находились 1 276 762 пленных. По данным Центрального статистического комитета, количество неприятельских военнопленных в Российской империи за всю войну составляли следующие цифры: 1 587 099 австрийцев, 152 760 немцев, 42 988 турок, 199 болгар. Итого — 1 782 966 чел. Генерал Н. Н. Головин также называет цифру — около двух миллионов человек. Большая часть этих людей активно использовались на работах в народном хозяйстве Российской империи.
К 1 марта 1916 года в России находились 1 019 473 немецких и австрийских пленных. Из них на работах — около 600 000 чел., в лагерях — более 400 000 чел.[162] Брусиловский прорыв дал еще полмиллиона пленных, которых можно было использовать на работах. Но еще и до наступления Юго-Западного фронта располагавшиеся в сибирских и туркестанских лагерях австро-германские пленные стали перебрасываться в Европейскую Россию на различные работы.
Например, к марту 1916 года число пленных в Туркестане достигло двухсот тысяч человек. Плюс семьдесят тысяч фактически бездельничавших и перебивавшихся на государственные пособия беженцев. В апреле пленных стали вывозить, и к началу 1917 года их остались только сорок две тысячи. Похожая ситуация складывалась в Сибири и на Дальнем Востоке. Все военнопленные, которых можно было отправить на трудповинность, перевозились в центр страны. «Начавшееся с 1916 года массовое отправление военнопленных в центральные губернии было связано с затягиванием войны и необходимостью изыскания дополнительных трудовых ресурсов в „производящих“ губерниях. Лица нетрудоспособные (инвалиды, больные и т. д.) оставались в крае».[163]
Помимо фактора мобилизаций мужского населения на фронт, оголивших народное хозяйство, существовали и другие причины активной переброски пленных и беженцев на трудовую деятельность. Государственный бюджет Российской империи чем дальше, тем больше вползал в долги, в том числе и внешние. Накопленный перед войной В. Н. Коковцовым (министр финансов, а после гибели П. А. Столыпина — премьер-министр в 1911–1914 гг.) миллиардный золотой запас был быстро исчерпан военными нуждами. Ведь покупать за границей приходилось все — от тяжелых гаубиц до проволоки, чтобы перевязывать подвозимое на фронт сено для конского состава Действующей армии. Ясно, что цены военного времени существенно выше, нежели в мирное время. Отсюда рост внешнего долга и, следовательно, зависимости России от союзных государств.
Также к 1916 году обязательственные выплаты казной пайковых сумм (минимальный продовольственный набор для членов семьи призванного солдата, которые содержались его трудом) превысили миллиард рублей — треть годового бюджета. Эту бюджетную треть до войны давала казенная монополия на спиртные напитки. Но с началом конфликта в стране был введен «сухой закон», и казна лишилась данного источника своего пополнения. Таким образом, следовало хотя бы частично компенсировать громадные военные расходы государства. Дешевая рабочая сила в лице военнопленных — это и есть частичное возмещение несомого ущерба стране от войны.
В-третьих, рабочую силу требовали поместное дворянство и прочие землевладельцы. Рост арендных цен, а затем и сосредоточение крестьянства на собственном хозяйстве (аграрное перенаселение в большинстве регионов постепенно «рассасывалось» в связи с мобилизациями) негативно отражались на помещичьей запашке. Одним словом, «Первая мировая война ухудшила экономическое положение дворянства, привела к росту их задолженности по платежам Дворянскому банку, лишила дворянские имения рабочей силы, наемный труд резко подорожал. В условиях военного времени дворянские собрания продолжали по-прежнему ходатайствовать о расширении кредита, сложении долгов и правительственной помощи… В связи с социально-экономическим кризисом Ставропольское, Саратовское и Воронежское чрезвычайные губернские дворянские собрания {в середине 1916 года} просили правительство прислать рабочих-китайцев на сельскохозяйственные работы, оставить на зимние работы военнопленных».[164] А этот фактор был особенно важен для обороноспособности государства.
Основную массу товарного хлеба давали именно частновладельческие хозяйства, среди которых преобладали помещики. Крестьяне же и в мирное время, в основном, работали на самообеспечение (экспортный хлеб достигался высоким налогообложением, что побуждало крестьян продавать хлеб для уплаты налогов в ущерб собственному потреблению). Товарный хлеб — это паек в Вооруженных силах. Это — продовольствование оборонной промышленности и городов вообще. Это — снабжение потребляющих губерний, населению которого не хватало собственного хлеба до нового урожая. Это, наконец, финансовые ресурсы для расчетов с союзниками за поставки вооружения. Достаточно вспомнить, что продовольственная разверстка зимы 1917 года была введена потому, что в стране ощущалась нехватка товарного хлеба.
Поэтому задача снабжения частновладельческих хозяйств рабочей силой была весьма важна именно для воюющего государства. Характерен контингент наемных работников в помещичьих хозяйствах. Например, великий князь Николай Михайлович в письме императору Николаю II от 26 июля 1916 года упоминал о работах в своем имении, расположенном в Херсонской губернии: «Кроме женщин, детей и стариков, у меня работают тридцать шесть арестантов Херсонской тюрьмы и девятьсот сорок семь австрийских пленных. Немцев нет».[165] К этой номенклатуре работников можно прибавить беженцев. И примечательна фраза об отсутствии немцев. Германские военнопленные в силу своей малочисленности и указанного неблагоприятного соотношения с русскими пленными в Германии использовались либо как квалифицированные специалисты в промышленности, на железных дорогах и проч., либо (в массовом порядке) — на строительстве. Это та же Мурманская железная дорога. Впрочем, были и исключения (прежде всего — в 1917 году). Так, Э. Двингер рассказывает о своей работе в сельском хозяйстве в Сибири.
Сам факт работы давал основания для смягчения режима содержания и положения пленного в чужой стране вообще. Особенно если он не состоял в рабочих командах, действовавших в работе на оборону или под контролем военного ведомства. То есть «рабочие руки были нужны в хозяйствах и на производстве, поэтому, если военнопленные трудились добросовестно, к ним и относились „сочувственно, как к трудящимся“, даже если это были немцы. Периодические распоряжения властей о снятии части военнопленных с сельскохозяйственных работ вызывали „большое недовольство“ и „затруднения“ для землевладельцев и крестьян».[166]
Действительно, в октябре 1916 года из крестьянских хозяйств снимались все пленные, а из крупных хозяйств — тридцать процентов. Причина проста — окончание сельскохозяйственного года и намерение военного ведомства о перемещении пленных в концентрационные лагеря. Однако работ было еще много, и чем больше было хозяйство, тем больше оно требовало труда. Потому по ходатайствам местного дворянства в Особое совещание по обороне государства и Министерство земледелия пленных оставляли в помещичьем хозяйстве.
Использование труда военнопленных в сельском хозяйстве, их «растворение» среди крестьянского населения (даже в помещичьих имениях ведь работали и местные крестьяне, и пришлые батраки) и позволили смягчить условия пребывания в плену. Для России это было еще более характерно, так как население не испытывало ненависти к австро-германцам на бытовом («биологическом») уровне, как внушала пропаганда в той же Германии по отношению к русским. Здесь не было национальностей, заведомо недоброжелательно настроенных к противнику по этому признаку, как, например, венгры в Двуединой монархии. Россия — многонациональная страна с прекрасно уживающимися друг с другом нациями, народами, народностями и мелкими этническими группами.
