«Быстро выбрав из пленных подходящего проводника, он через область пицентинцев, а затем эбуринов незаметно подходит к Луканским Нарам, а оттуда на рассвете, тайком от жителей — к Форуму Анния». Ранним утром армия рабов ворвалась в этот маленький пограничный городок (современный Форлимпополи), с ходу подавив всякое сопротивление. Призывы вождя не впадать в безумие после взятия города никакого действия на опьяненных победой рабов не произвели. Ненависть, накапливавшаяся в варварах, обрушивалась на головы беззащитных жителей городка. Как и в других местах, и здесь победители множили убийства, изнасилования, грабежи и поджоги. Те, кто пытались утаить деньги и драгоценности, тут же выкладывали их под пыткой.
Напрасно Спартак повторял просьбы и приказы, призывая своих бойцов к умеренности. Словно сорвавшись с цепи, бесновались орды рабов, усиленные беглецами, присоединившимися к основному ядру по пути и больше других жаждущими отмщения и особенно рьяно стремившимися разжиться добычей. Не имея возможности предотвратить разбой, Спартак по крайней мере сократил его продолжительность. Через сутки ужасы прекратились, ибо уже на следующее утро он приказал играть поход. И теперь с новой ордой, за счет притока рабов усилившейся вдвое, он двинулся в долину, надеясь значительно пополнить запасы провианта, тем более что наступало время сбора урожая.
На этом месте обрываются, к сожалению, и наиболее значительные отрывки из рассказа Саллюстия. Прочие же сообщения античных авторов об этом периоде войны Спартака отличаются, как сказано выше, совершенной недостаточностью. Так, в повествовании Плутарха отход армии рабов в Луканию вообще отсутствует. Одной-единственной фразой он сообщает своему читателю о том, что после побед Спартака над легатами Фурием и Коссинием несколько поражений подряд потерпел и сам претор Вариний, в конце концов потерявший своих ликторов и коня, доставшихся врагу.
Где и когда случился этот разгром, точно нам не известно. Однако немногие данные, имеющиеся в нашем распоряжении, позволяют предположить, что римские солдаты определенно просчитались в оценке боевой мощи армии рабов. Конечно, они ожидали встретить толпу сбежавшейся отовсюду черни, натолкнулись же на мощное, прекрасно организованное войско. Насколько безобразно вели себя орды беглых рабов в отношении мирного населения, настолько же дисциплинированно они выступали под руководством Спартака против вооруженных римлян.
Впечатление, произведенное войском противника, должно было быть достаточно велико, и оно усилилось еще больше, когда дело дошло до прямого столкновения. Чем больше храбрости и решительности проявлял противник, тем быстрее улетучивалась вера римлян в собственные силы. Сознание борьбы за собственную жизнь укрепляло боевой дух рабов и гладиаторов.
Под мощными их ударами ряды римлян дрогнули. Когда солдаты увидели, что товарищи их падают замертво, они, покинув своего полководца, обратились в бегство. Лишь с большим трудом Варинию удалось спастись. Конь претора, а также его ликторы, несшие знаки его власти (фасцы — связки прутьев с воткнутыми в них топориками), вместе со всем римским лагерем достались презренным рабам.
Как и во всех предыдущих боях, Спартак одержал победу и на этот раз, выглядевшую тем более блистательной, чем более позорным казалось поражение римлян.
Надо сказать, что не только беда, но и успех также не приходит один. В последующие недели и месяцы зимы 73/72 г. до н. э. приток южноиталийских рабов в армию повстанцев все усиливался. Однако, чем больше становилось бойцов, тем острее ощущался недостаток в оружии, который Спартак вновь решил преодолеть собственными силами. В данной связи Аппиан и Флор упоминают о том, что он приказал собрать всю необходимую для ведения боевых действий технику, вновь перековать на мечи весь металл, а щиты плести из ивы и обтягивать кожами. У Флора можно найти также указание на подготовку конницы, стратегическое значение которой Спартак сумел оценить.
Не встречая сколь-либо серьезного сопротивления, рабы прочесывали Южную Италию, повсюду оставляя за собой следы опустошения. «Только что покинутая рабами Кампания вновь была ими захвачена, а остававшийся там римский корпус раздавлен и стерт в порошок», — говорится в «Римской истории» Теодора Моммзена. Земли на юге и юго-востоке Италии полностью контролировались армией рабов, так что даже значительные города были взяты и «пережили все ужасы, которые только могут принести варвары беззащитным цивилизованным гражданам, а вырвавшиеся рабы — своим бывшим хозяевам. То, что ни о каких правилах в этой более походившей на резню войне не могло быть и речи, разумеется само собой: в полном соответствии с установленным ими самими правом господа распинали всякого беглого и пойманного раба на кресте; последние поступали со своими пленниками точно так же…». Вскоре власть Спартака распространилась на область, простиравшуюся между захваченными городами Нолой и Нуцерией (Ноцерия) в Кампании, Метапонтом (Торремаре) и Фуриями (Сан-Мауро) в Лукании, а также Козенцией (Козенца) в Брутии (нынешняя Калабрия).
В античную эпоху с началом зимы всякие боевые действия обычно прекращались. Все усилия, предпринятые Римом против повстанцев с весны 73 г. до н. э., оказались тщетными. Спартак одерживал победу за победой, и всюду, где бы ни появлялись не знавшие жалости к господам повстанцы, рабы приветствовали их как своих освободителей. И их постоянный приток все усиливал пожар ужасной войны, все в большей степени охватывавшей страну.
С 70 или 78 товарищами Спартак весной 73 г. до н. э. бежал из гладиаторской школы в Капуе, а менее чем через год он стоял во главе по меньшей мере сорокатысячной армии. По Аппиану, его силы доходили до 70 000 рабов. Пусть даже число это сильно преувеличено, но оно все равно свидетельствует о необычайном размахе восстания рабов. За исключительно короткий срок власть Спартака стала действительно огромной, причем нельзя забывать, что не только удача и случай вели к победам проданного в гладиаторы фракийца, но и в гораздо большей степени присущие ему духовные качества истинного вождя, позволившие Спартаку стать настоящим полководцем.
В Риме же к тому времени осознали наконец чудовищные размеры надвигающейся опасности: восстание гладиаторов и рабов под предводительством Спартака грозило потрясти устои всей страны.
Рабы — разумный скот для властителей мира
Один — за всех, все — за одного. Круговая порука рабов
За несколько месяцев восстание гладиаторов разрослось в войну рабов. Одни вырывались из тюрем гладиаторских школ, другие массами бежали из хижин и эргастулов крупных землевладельцев, ибо они, по римскому закону считавшиеся не людьми, а вещами, вместе страдали под игом господ, угнетавших и унижавших их. Таким «двуногим скотом» можно было обладать и распоряжаться, как и любой другой вещью. Раб был бесправен и на веки вечные отдан на милость своего господина.
На редкость ясное представление о структуре римского общества, трудящиеся слои которого составляли рабы и вольноотпущенники, дает скандал вокруг массовой казни, последовавшей вслед за убийством преступным рабом в 61 г. н. э. городского префекта богача Луция Педания Секунда. Этот случай очень подробно описывается в Тацитовых «Анналах». Рассказав о привлекших всеобщее внимание преступлениях некоего сенатора, совершенных им в том же году, он переходит к интересующей нас теме:
«Немного позднее префекта города Рима Педания Секунда убил его собственный раб то ли из-за того, что, условившись отпустить его за выкуп на волю, Секунд отказал ему в этом, то ли потому, что убийца, охваченный страстью к мальчику, не потерпел соперника в лице своего господина. И когда в соответствии с древним установлением всех проживавших с ним под одним кровом рабов собрали, чтобы вести на казнь, сбежался простой народ, вступившийся за стольких ни в чем не повинных, и дело дошло до уличных беспорядков (таким образом, в эпоху императора Нерона (54–68 гг. н. э.) народ восставал против строгих правил древности и требовал их смягчения, рассматривая при этом и рабов в качестве людей, являвшихся, однако, людьми лишь де-факто, де-юре же продолжавших оставаться вещами. — Авт.) и сборищ перед сенатом, в котором также нашлись решительные противники столь непомерной строгости, хотя большинство сенаторов полагало, что существующий порядок не подлежит изменению. Из числа последних при подаче голосов выступил со следующей речью Гай Кассий:
«Я часто присутствовал, отцы сенаторы, в этом собрании, когда предлагались новые сенаторские постановления в отмену указов и законов, оставшихся нам от предков; я не противился этому, и не потому, чтобы сомневался, что некогда все дела решались и лучше, и более мудро и что предлагаемое преобразование старого означает перемену к худшему, но чтобы не думали, что в своей чрезмерной любви к древним нравам я проявляю излишнее рвение. Вместе с тем я считал, что если я обладаю некоторым влиянием, то не следует растрачивать его в частных возражениях, дабы оно сохранилось на тот случай, если государству когда-нибудь понадобятся мои советы. Ныне пришла такая пора. У себя в доме убит поднявшим на него руку рабом муж, носивший консульское звание, и никто этому не помешал, никто не оповестил о готовящемся убийстве, хотя еще нисколько не поколеблен в силе сенатский указ, угрожающий казнью всем проживающим в том же доме рабам. Постановите, пожалуй, что они освобождаются от наказания. Кого же тогда защитит его положение, если оно не спасло префекта города Рима? Кого убережет многочисленность его рабов, если Педания Секунда не уберегли целых четыреста? Кому придут на помощь проживающие в доме рабы, если они даже под страхом смерти не обращают внимания на грозящие нам опасности? Или убийца на самом деле, как не стыдятся измышлять некоторые, лишь отомстил за свои обиды, потому что им были вложены в сделку унаследованные от отца деньги или у него отняли доставшегося от дедов раба? Ну что же, в таком случае давайте провозгласим, что, убив своего господина, он поступил по праву.
