Джон Милн (1850-1913) прибыл в Японию как эксперт по горному делу. В день его приезда в 1876 году случилось землетрясение. Несмотря на преподавательские обязанности, он изготовил сейсмограф для отслеживания подземных толчков, организовал первый в мире сейсмологический конгресс и учредил Сейсмологическое общество Японии. Дважды отмеченный за заслуги императором, он получил звание «почетного профессора». «Джонни-землетрясение» подтвердил свою преданность Японии, женившись на дочери буддийского священнослужителя.
Японцы называют иностранца гайкокудзин (дословно «человек из другой страны»); в наши дни слово обычно сокращают до гайдзин — это выражение первоначально имело ругательный подтекст, но его настолько широко использовали сами гайдзины, что оно вошло в обиход. Сперва, в 1860-е годы, сообщество гайдзин состояло из дипломатов и коммерсантов, но скоро к нему присоединились идеалисты, оппортунисты и обычные люди всех сортов. Подобно ятои, многие из вновь пребывших внесли неоценимый вклад в межкультурные взаимодействия.
Джеймс Кертис Хепберн (1815-1911) до того, как приехать миссионером в Японию, имел медицинскую практику в Нью-Йорке, а также проповедовал в Китае. Поскольку формально христианство находилось под запретом, он по прибытии стал составлять англо-японский словарь, абсолютно правильно рассудив, что в свое время тот окажет неоценимую помощь в обращении японцев в иную веру. Хепберн с легкостью находил себе информаторов, общаясь с учениками, посещавшими уроки английского языка, который преподавала его жена. Результат его усилий был в 1876 году издан в Йокогаме. Хепберн продолжал заниматься переводом Библии на японский язык, а также основал школу, впоследствии престижный университет Мэйдзи, и до настоящего времени широко используется его метод «романизации» японского языка.
Достижения на миссионерском фронте были более скромными. Японцы рьяно приветствовали многие аспекты западной культуры, но христианство — несмотря на активные усилия католиков и протестантов — имело мало сторонников. В 1907 году, спустя более тридцати лет проповедей, в Японии насчитывалось всего 140 000 христиан. Хепберн был образованным и уверенным в себе профессионалом. Его напарник-миссионер Джон Батчелор (1853-1944), простой парень из Сассекса, окончил только начальную школу, но впоследствии стал всемирно признанным авторитетом по айну, среди которых прожил шестьдесят лет, составляя первый айно-англо-японский словарь. Батчелора похоронили на заднем дворе церкви Экфилда, где он мальчишкой был помощником садовника. Шотландец Джон Редди Блэк (1816-1880) приехал в Японию через Австралию и стал в 1861 году редактором англоязычного еженедельника сообщества гайдзин «Джа-пан геральд». В 1872 году он основал газету на японском языке с многообещающим названием «Ниссин Синдзиси» («Ежедневные достоверные новости»). Книга Блэка «Молодая Япония» стала первой из написанных не дипломатом, а журналистом; сначала опубликованная в Йокогаме, затем она также издавалась в Лондоне и Нью-Йорке.
ИНТЕРПРЕТАТОР ЯПОНИИНикто из гайдзин не отождествлял себя с приютившей их страной сильнее, чем Патрик Лафкадио Херн (1850— 1904). Он был наполовину ирландец, наполовину грек и мальтиец и по сути не имел корней. Херн уехал из Британии, а затем через США и Вест-Индию прибыл в поисках «земного рая» в Японию. Едва он в 1890 году очутился на ее земле, то понял, что обрел рай. Как видно из эссе «Мой первый день на Востоке», его переполнял восторг:
...все японское нежно, изящно, восхитительно... Банковские счета, обычные медные монеты — эти вещи прекрасны. Даже цветные ленточки, которыми продавец перевязывает вашу последнюю покупку, заслуживают внимания... в любую сторону, куда ни обрати взор, находятся бесчисленные прекрасные и непостижимые вещи.
Через несколько лет Херн будет оплакивать безжалостную трансформацию своего новообретенного убежища: «...До какой же степени мертва старая Япония и какой ужасной становится Япония новая!» Другие видели в канализации и телеграфе впечатляющие доказательства того, что жизнь в стране улучшается, Херн же был напуган их влиянием на «этот отвратительный Токио... простирающийся на мили неописуемой нищеты... Трудно думать об искусстве, времени или вечности посреди помойки и грязного хлама». Он был одним из немногих европейцев, кто не только не восхвалял модернизацию Японии, но и действительно о ней сожалел.
В итоге Херн взял японское имя, Коидзуми Якумо, принял японское гражданство и женился на японке. Его очаровали японские мифы, легенды и фольклор, и он посвятил себя записям и прославлению того наследия, которое считал находящимся в опасности. Книги Херна «В призрачной Японии», «Блики незнакомой Японии», «Истории с полей Будды» охотно принимали западные читатели, и за десять лет до смерти он стал одним из самых влиятельных интерпретаторов японской культуры для внешнего мира. Его последняя работа скромно называлась «Япония: попытка истолкования». Романтизм Херна резко контрастировал с грубоватым слогом Чемберлена, писавшего: «Когда человека вынуждают жить в Земле лотоса, Земля лотоса перестает быть таковой». Однако же Чемберлену в целом понравилась «лебединая песня» Херна, поскольку это был труд не только влюбленного в страну, но и знающего ее человека (хотя Херн так и не овладел японским языком настолько, чтобы прочесть даже газету, не говоря уже о классических текстах). Херна бросило бы в дрожь, проживи он дольше и прочти хвалебные слова своего биографа, славившего его как «японского» (!) писателя, благодаря которому «...о старых романах, забытых нами годы назад, стали говорить вновь, и древние сокровища, которые мы погребли под слоем пыли, засияли незнакомым и новым блеском».
Еще до смерти Херна в Японии появились собственные интерпретаторы ее культуры, наиболее выдающимся из которых был Нитобэ Инадзо (1862-1933), чья работа «Бусидо: душа Японии» была написана на английском языке и опубликована в 1899 году. Нитобэ утверждал, что самурайская этика служит моральным основанием японского социального порядка. Так как сам он был самурайского происхождения, то подобная точка зрения была для него естественной. Он писал в то время, когда — посредством институтов массового образования и обязательной воинской повинности — бывшие самураи, ставшие учителями и военными офицерами, внедряли собственный кодекс чести в среде крестьянства. Как бы то ни было, аргументы Нитобэ имели исключительный успех, и за шесть лет его книга выдержала десять изданий на английском, девять на японском и даже была переведена на такие разные языки как чешский, норвежский и язык маратхи. Нитобэ окончил Сельскохозяйственный колледж Саппоро, а затем учился в США и Германии и взял в жены американку. В ходе своей выдающейся карьеры позднее он работал агрономом в Тайване, профессором в Императорских университетах в Киото и Токио и в конечном счете занял пост помощника генерального секретаря Лиги Наций.
Известные путешественники
«Странно находиться на чистой земле, необычно бродить вдоль кукольных домиков. Япония — успокоительное место для маленького человека». Так в 1889 году писал Ре-дьярд Киплинг, когда Япония стала хорошо известной в кругу викторианских завзятых путешественников остановкой в пути. Многих любопытство гнало в порты Кобэ и Йокогамы или в короткие «обязательные» вояжи к святилищам Киото и Никко. Возможно, они мудро ограничивали собственные амбиции. Как замечала Виктория Мэнторп:
Для большинства туристов цветы вишни, гора Фудзи, храмы, святилища и живописный народ были тем, что они должны увидеть. После всех усилий они получали трудно усвояемую, если и вовсе не горькую пищу. Кому-то требовался переводчик, или гид, или оба сразу. Зимой и летом климат сводил с ума. Хотя в больших городах имелись отели в европейском стиле, в глубинке вас ожидали чайные домики с бумажными стенами, без отопления, без мебели и уединения. Если вы уходили далеко от проложенных маршрутов... то оказывались в поистине суровых условиях...
ИСКАТЕЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ И ЭСТЕТЫДерзкие духом презирали подобные «пустяки», принимая изречение Чемберлена о том, что «настоящая Япония» открывается там, где заканчиваются железные дороги. Такой путешественницей была Изабелла Берд (1831-1904). Она относилась к тем неукротимым натурам, которые отправлялись в путешествие для поправки предположительно слабого здоровья, и, прежде чем оказаться в Японии, побывала на вершине вулкана на Гавайях и зимой на лошадях покорила Скалистые горы. В Японии она намеревалась исследовать отдаленные северные районы: «Мой маршрут пролегал вдали от проторенных путей и никогда полностью не пересекался с путями других европейцев». Записи мисс Берд о ее новаторской одиссее «По нехоженым тропам Японии» пестрили едкими суждениями: «Японцы — одни из самых нерелигиозных людей, каких мне доводилось видеть; их паломничества напоминают пикники, а религиозные праздники — ярмарки»; «Как можно ожидать, самоубийства среди женщин намного распространеннее, чем среди мужчин»; «Йокогама не заслуживает дальнейшего знакомства»; «Ни один из видов Токио... не поражает, он на самом деле довольно монотонный... Это город величественных расстояний без вели-чия»; «Уэдзо (Хоккайдо) — самый крупный остров Японии, подобно ирландскому Типперери... Никто не оказывается здесь, не повстречавшись с чем-то странным и с одной-двумя ошибками».
