По мнению этого информированного царского финансиста, к концу 1921 г. большевики уже утратили 2/3 имевшегося у них золотого запаса при резком снижении добычи золота (в 1921 г. было добыто всего 2,5 т) и к моменту введения нэпа остались с пустой казной.
Иными словами, большевики, еще не победив в мировом масштабе, уже «озолотили» кладовые банков нескольких самых больших городов мира – Лондона, Стокгольма, Нью-Йорка, Парижа. И в этом деле насыщения послевоенного рынка золотом на Западе им активно помогли их непримиримые политические противники – белые монархисты и розовые учредиловцы.
3. «ЗОЛОТО КОМИНТЕРНА»
Среди этих 451 млн. зол. руб. вывезенных в виде золота, бриллиантов, церковной утвари и т.д. через прибалтийское «окно» в 1919-1922 гг. существенную часть составляло «золото Коминтерна».
В период суда над КПСС в Москве появилась целая серия разоблачительных публикаций о «золоте Коминтерна» как составной части «золота партии». Такого рода публикации могут стать сенсацией лишь для тех, кто начисто забыл подлинную историю создания СССР. И поэтому необходимо хотя бы вкратце осветить «коминтерновскую концепцию» строительства СССР и его внешней политики в 1919-1929 гг. в реализации которой огромную роль играло «золото Коминтерна».
***
В первой Конституции СССР 1924 г. провозглашалось, что «Отечество мирового пролетариата» – это лишь первый шаг по созданию Пролетарских Соединенных Штатов Мира, ибо образование СССР «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику» (из преамбулы-декларации к Конституции 1924 г.). Ни в одном календаре с 1918 по 1936 г. (год принятия «сталинской конституции») не было даже праздника Великой Октябрьской социалистической революции, вместо нее значилось: «7-8 ноября – дни начала Всемирной пролетарской революции».
Кажущийся сегодня абстрактным спор большевиков между собой в 20-х годах о возможности «победы социализма в одной отдельно взятой стране» (в котором победили Сталин и его партийная «пехота») на деле означал гигантскую коллизию доктрины и реальной жизни.
Ленин в 1917-1920 гг. много раз говорил, что октябрьский переворот – это не национальная революция, а начало процесса мировой пролетарской революции. Выступая на I Учредительном конгрессе Коминтерна в марте 1919 г. он утверждал: «…мы скоро увидим рождение Международной Советской Республики».
Как бы Сталин потом в интересах борьбы за власть в партии и государстве ни подгонял в «Кратком курсе ВКП(б)» марксистскую доктрину под свой национал-большевизм, на IV Всемирном конгрессе Коминтерна (ноябрь 1922 г.) он голосовал за следующую резолюцию: «IV Всемирный конгресс напоминает пролетариям всех стран, что пролетарская революция никогда не сумеет восторжествовать в пределах одной только страны, что она может восторжествовать только в международном масштабе, вылившись в мировую революцию».
В теоретическом плане это был грандиозный утопический проект передела всего мира, замены принципа «нация» (Лига Наций, июнь 1919 г.) на принцип «класс» (Коминтерн, март 1919 г.). И не случайно в газетах Запада тех времен была модной карикатура: на земной шар накинуты две петли: за одну тянет президент США Вудро Вильсон («отец» Лиги Наций), за другую – Владимир Ленин («отец» Коминтерна).
У Ленина архимедовым рычагом был класс пролетариев и Коминтерн, у Вильсона – нация и Лига Наций. Любопытное совпадение: и Коминтерн, и Лига Наций были созданы в один год, 1919-й, и оба утописта – Ленин и Вильсон – по фатальному стечению обстоятельств тоже умерли в один год (1924-й).
Вильсон предложил классический вариант американской и французской революций XVIII в.: чтобы ослабить негативные классовые последствия мировой войны, надо снова сплотить буржуазию и рабочих в одну нацию. А для этого создать в Европе и Азии по возможности моно-, в крайнем случае бинациональные (как Чехословакия) небольшие государства по типу Латинской Америки при арбитражной роли Лиги Наций, где бы всем заправляли державы-победительницы (США, Франция, Англия).
Нетрудно заметить, что аналогичная схема (только не три, а пять «великих держав» – постоянных членов Совета Безопасности с правом вето) легла и в основу структуры ООН. Однако Лига Наций оказалась гораздо слабее ООН. Во-первых, она не имела Совета Безопасности как эффективного инструмента принятия решений и очень скоро превратилась в простую говорильню, с которой никто не считался, даже ее учредители. Во-вторых, с самого начала из нее выпали США, ибо американский сенат не ратифицировал Версальский договор и устав Лиги Наций как его составную часть. Это был смертельный удар по престижу Вильсона-политика, несмотря на то что за Лигу Наций ему была присуждена Нобелевская премия мира. Вопреки сопротивлению руководства собственной партии, Вильсон (здесь он был так же упрям, как и его антипод Ленин) ринулся в 1920 г. как «независимый кандидат» на третий президентский срок (тогда это еще не запрещалось), но надорвался, тяжело заболел и досрочно сошел с дистанции. Выздоровев, Вильсон резко ушел из политики, оставив по себе память в родном Принстонском университете в виде «Вудро Вильсон скул» – политологической аспирантуры при университете, построенной на его личные пожертвования (в 1991 г. мне довелось вести занятия с тамошними аспирантами, а также поработать в личном архиве «отца» Лиги Наций).
В итоге в Лиге Наций стали соперничать Франция и Англия. Большевики до 1934 г. принципиально Лигу не признавали, называя ее не иначе как «Лига убийц», противопоставляя Коминтерн и его дочерние организации (КИМ, Крестинтерн, Спортинтерн, МОПР, Межрабпом и др.) этому «сборищу империалистов».
Когда они в 1934 г. все же вошли в Лигу, большого эффекта это не дало, так как в том же году из Лиги демонстративно вышли Германия и Япония, а в 1939 г. СССР вообще исключили из Лиги как агрессора за войну с Финляндией.
Самый же главный недостаток утопии Вильсона в его эксперименте с нациями коренился в другом: США настояли на развале двух многонациональных империй – Австро-Венгерской и Османской – и санкционировали отделение от третьей, Российской, ее западных окраин: Финляндии, Балтийских республик, Польши (со времен Венского конгресса 1815 г. и до 1917 г. 2/3 польских территорий вместе с Варшавой входили в состав Российской империи). Однако никакой эффективной экономической и политической помощи, как это делали США в Латинской Америке после провозглашения в 1823 г. «доктрины Монро», они, не признав Версальскую систему, не оказали.
Не удалось до конца провести в жизнь и принцип мононациональных государств (типичный «анти-Вильсон» – конгломерат наций – Королевство сербов, хорватов и словенцев, будущая СФРЮ), а также извлечь «мины» замедленного действия – решить территориальные споры (Венгрии и Румынии – из-за Трансильвании, Польши и Литвы – из-за Вильно, Югославии и Болгарии – из-за Македонии и т.д.). Франция и Англия, ослабленные после Первой мировой войны и занятые внутренними проблемами, в лучшем случае шли лишь на создание антибольшевистских военных союзов типа Малой Антанты.
В итоге предоставленные сами себе малые восточно– и южноевропейские государства, разорвав традиционные экономические связи в рамках бывших империй, попали в полосу жесточайшего экономического и социального кризиса (ситуация, во многом повторяющаяся сегодня в Прибалтике, на Украине, в Молдове, в государствах Закавказья). Единственным фактором, который мог сохранить их государственность, стал авторитарный национализм, быстро принимавший форму фашизма. Достаточно проследить хронологию установления национал-авторитарных режимов в этих странах: 1919 г. – Венгрия, 1923 г. – Болгария, 1926 г. – Польша и Литва, 1929 г. – Югославия. В 30-х годах наступила очередь Финляндии и остальных Прибалтийских государств.
Таким образом, задолго до прихода Гитлера к власти в Германии национал-фашизм уже победно шествовал по Восточной и Южной Европе.
Одиноким островком классической буржуазной демократии здесь оставалась только Чехословакия.
Экономический кризис 1929-1933 гг. и заложенные в нем социальные угрозы усугубляют политическую ситуацию.
Общим для всех стран становится усиление роли государства в социальных вопросах. В США президент Франклин Делано Рузвельт начинает «новый курс». Он формирует его как глобальную концепцию «сочетания интересов». «Я имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирование экономической жизни, – пояснял он в 1932 г. – а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения нашей великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства». Рузвельт особо подчеркивал, что абсолютный приоритет должен быть отдан интересам всего общества. «Отвлечься от этого означало бы шараханье от одной группы к другой, предлагая временные и, как правило, неэффективные меры… Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана».
