Нэпман пошел в торговлю — туда, где не требовалось больших затрат и вложений, а капиталы «оборачивались» быстро. Вплоть до середины 1920-х гг. он контролировал от 40 до 80 % товарооборота. Особенно сильны были его позиции в розничной торговле.
Власти настороженно относились к частнику, но в целом нельзя сказать, чтобы они на первых порах особенно придирчиво теснили его или давили налогами. Публично осуждая нэпманов, как, впрочем, и всякий «капитализм», они умели до определенной поры ладить с ними и кое в чем идти им на уступки. Они разрешили, например, увеличить число занятых в частной мастерской и даже перестали поощрять тяготившие предпринимателей забастовки, к чему ранее имели немалую охоту.
Переход к хозяйственному расчету и перестройка управления промышленностью
Децентрализация предприятий, перевод их на самоокупаемость и расширение их прав — эти меры проводились одновременно и были тесно связаны между собой. Перестройка управления промышленностью имела несколько отличительных моментов. Во-первых, упразднялись 52 главка ВСНХ. Ранее каждый из них контролировал какую-либо отрасль хозяйства. Во-вторых, были созданы вместо главков 16 главных управлений, руководивших промышленностью не прямо, а через тресты и местные совнархозы. ВСНХ стал координирующим центром, он не вмешивался непосредственно в работу предприятий. В-третьих, произошло трестирование промышленности. Почти все предприятия входили в какой-либо трест по признаку или однотипности производства или тесных производственных связей. Тресты обладали широкими правами. Они сами находили покупателей своей продукции и сами назначали на нее цену. В-четвертых, трестирование ускорило переход к хозяйственному расчету. Государство не вмешивалось в дела трестов, не финансировало их и не несло за них ответственность. Они сами должны были заботиться о получении прибыли. Разумеется, это не означало устранение государственного контроля над промышленностью. Государство предоставляло кредиты и вводило ограничения на использование прибыли: оно определяло, какая часть доходов должна была идти на поддержание производства.
У нового экономического порядка, при всех его достоинствах, был существенный недостаток, имевший роковые последствия в судьбе НЭПа; хозяйственный расчет применялся в основном только в трестах; на отдельные предприятия он мог не распространяться. Трест получал доход и тогда, когда предприятие работало прибыльно, и тогда, когда оно было убыточным, — назначением завышенных цен на свои изделия.
Переход от натуральных к денежным отношениям. Упрочение финансов
Экономика не могла нормально развиваться при галопирующей инфляции. Сиюминутные выгоды, приносимые безудержным печатаньем «денежных» бумажек, быстро меркли на фоне тех убытков, которые несло государство из-за постоянного снижения курса рубля. Налоги не приносили тех доходов, на которые рассчитывали власти, мало кто рисковал вкладывать деньги в долгосрочные проекты. Необходима была денежная реформа и как можно скорее.
В конце 1922 г. были выпущены в обращение новые десятирублевые банкноты — «червонцы» — приравненные по стоимости к «царской» десятирублевой золотой монете. Они обеспечивались отчасти драгоценными металлами, но в большей степени — товарами и векселями. На первых порах червонец использовали лишь как расчетную единицу в производственных операциях, в оптовой торговле. Обычными, обиходными деньгами служили ежедневно обесцениваемые «совзнаки». Двойное обращение — устойчивой и падающей валюты — не могло продолжаться долго. В начале 1924 г. «совзнаки» прекратили печатать. Были выпущены в обращение казначейские билеты достоинством 1, 3 и 5 рублей. До 30 апреля 1924 г. старые деньги нужно было обменять на новые по курсу 1 рубль — 50 тысяч «совзнаков» образца 1923 г.
Финансовая реформа не являлась чисто технической операцией. Чтобы ее осуществить, требовалось накопить средства. Последние зачастую прямо изымались у населения путем принудительного распространения государственных займов и выплаты жалованья так называемыми «золотыми облигациями».
Следствием реформы стало составление бездефицитного бюджета (в котором доходы превышали расходы) уже в 1924 г. К середине 1920-х гг. натуральные хозяйственные отношения почти полностью стали денежными. Так, натуральный налог, который платили крестьяне с 1921 г., в 1924 г. был заменен денежным.
Отход от уравнительности в оплате труда
В эпоху военного коммунизма фактически практиковалась «уравниловка». Действовали тарифы и разряды, за разный по сложности труд платили по-разному но платили так мало, что эти различия почти не ощущались. НЭП восстановил принцип «каждому по труду», но одно это не смогло обеспечить устойчивый и быстрый рост производительности рабочих. Градация заработков являлась не только признанием неравноценности трудового вклада. Она должна была побуждать и к более продуктивной работе, но как раз этого зачастую не происходило. Предприятие могло и не быть «доходным», но премии от треста рабочие получали. В этой ситуации «стимулы к труду» неизбежно ослабевали, рабочие не чувствовали прямой связи между затраченными усилиями на производстве и своими заработками.
1.3. Этапы новой экономической политики
В новой экономической политике можно выделить несколько этапов: 1) весна — осень 1921; 2) конец 1921–1922; 3) 1923–1925; 4) 1926 — начало 1930-х гг.
Весной-осенью 1921 г. определялись лишь основные контуры новой политики. Она еще не всеми воспринималась «всерьез и надолго». Власти пытались, где это возможно, «обуздать капитализм», причем делали это довольно неуклюже. 1921–1922 гг., с легкой руки Ленина, назвали «годом отступления». Попривыкнув к необычной и неприятной для них фигуре нэпмана, власти пошли на некоторые послабления им — и заодно приблизили к «капиталистическим» условиям работы в государственном секторе. Резонанс, который приобрел НЭП, как раз в значительной степени объясним не столько терпимостью к «капиталистам», сколько необычной системой советского хозяйствования. Та жесткая деловая хватка, которую проявили «красные директора» и на которую столь часто жаловались рабочие, делала новых управляющих предприятиями порой неотличимыми от старых хозяев дореволюционной поры. Заметим, что уступки «капиталистам» в 1921–1922 гг. не были широкими. Чуть ослабляли налоги, разрешали заниматься коммерцией там, куда раньше пускали не всех, соглашались, чтобы нэпман нанял на работу людей сверх установленных «потолков» — и дальше этого не шли и не хотели идти.
Слом НЭПа фактически начался в 1923 г. Исходным пунктом для этого послужил знаменитый кризис 1923 г. Возникли так называемые «ножницы цен»: продукты крестьян были дешевы, промышленные изделия — дороги. А поскольку промышленные товары не раскупались, рабочим перестали платить зарплату — деньги трестам было взять неоткуда.
Главная причина кризиса не вызывала сомнений: сельское хозяйство развивалось быстрее и успешнее, чем промышленность. Разумеется, крестьянское хозяйство было легче восстановить, чем промышленность. Оно и пострадало меньше в годы войны, да и не требовало таких больших капиталовложений. Но к объективным трудностям примешивались и субъективные. Крестьянин работал на себя — и потому работал лучше и быстрее. Для рабочего же предприятие не было «своим». Он не чувствовал, как крестьянин, прямой связи между тем, что он сделает, и тем, что он получит.
Если бы существовала реальная конкуренция, маневры трестов с завышением цен на свою продукцию едва бы удались: их потеснил бы более удачливый соперник. Но конкуренции не было. Тресты фактически являлись монополистом своей продукции. А в таком случае, казалось, можно было назначать цены совершенно произвольно и не бояться, что их «собьет» конкурент.
Кризис был преодолен частично. Трестам предложили добиться подлинной, а не фальшивой самоокупаемости. Но сделать это в одночасье было нельзя — и трестам пришлось назначить более низкие цены; кому-то это принесло убытки, у кого-то просто уменьшились сверхприбыли. Таким образом, снижение отпускных цен на промышленные изделия произошло фактически административным, а не экономическим путем. То же можно сказать и о повышении заготовительных цен на крестьянскую продукцию: здесь вмешательство государства выглядело еще более откровенным.
Кризис 1923 г. показал иллюзорность идеи о возможности самонастройки нэповской экономики. Разумеется, выход из любой кризисной хозяйственной ситуации требует в той или иной мере участия государства, но в классической рыночной системе государственное вмешательство ограничивается множеством противовесов. В советской экономике такие ограничители действовали слабо. С каждым новым кризисом рыночные регуляторы утрачивали свое значение. Меры не знали: увидев, что с помощью дубинки иные проблемы решаются и лучше, и быстрее, не смогли побороть в себе искушения все чаще хвататься за нее.
