Но и командование КБФ не проявило инициативу. Зная, что противник усиливает свои минные заграждения на пути в Кронштадт, оно не пыталось этому воспрепятствовать и атаковать минные заградители немцев и финнов. Не были определены границы минного поля и не проведено контрольного траления фарватеров. Вероятно, поэтому из возможных маршрутов движения — северного, центрального и южного — был выбран центральный, на котором уже погибли эсминец, три транспорта, ледокол, три БТЩ. Командование КБФ преувеличило опасность со стороны подводных лодок и береговой артиллерии противника.
Можно ли было уменьшить потери?
Причиной гибели кораблей и судов во время прорыва были мины (в основном 28 августа) и авиация противника (в течение дня 29 августа).
Встреч с минами могло бы быть вдвое меньше, если бы удалось обеспечить движение всех отрядов и конвоев по одной и той же полосе шириной не более 3 каб. Именно такой порядок движения одним курсом и намечался планом перехода флота.
Однако в этом плане не было никаких указаний по навигационному обеспечению. Без использования плавучих ориентиров (бакнов, вех) возможность совершения перехода одним и тем же курсом ставилась в зависимость от точности счисления на кораблях и судах и от соблюдения равнения в строю кильватерной колонны — т. е. от мастерства штурманов и рулевых.
При форсировании Юминдского минного поля от подрыва на минах погибли: пять миноносцев, две подводные лодки, два сторожевых корабля, канонерская лодка, два тральщика, вооруженный буксир, гидрографическое судно, два спасательных судна, пять транспортов и самоходная баржа. Кроме того, был поврежден взрывом мины транспорт «Луга». Характерно, что транспорты, шедшие в кильватерных колоннах за тральщиками, имели меньше потерь, чем боевые корабли, обгонявшие транспорты вне протраленных полос. Три эсминца арьергарда погибли, нарушив план перехода, и, вместо того чтобы идти за последним конвоем, начали обгонять транспорты, идя по минному полю.
Готовясь к прорыву через минные заграждения, ни командующий флотом, ни начальник штаба, ни начальник Минной обороны, ни их флагманские специалисты не провели совещаний с командирами дивизионов тральщиков и с командирами тральщиков, чтобы поставить им задачу на переход и разработать тактические мероприятия по противоминному обеспечению, предусмотренные действовавшими документами (НТЩ-40).
Этими документами предусматривалось разрежение минных заграждений катерами-тральщиками с малой осадкой, что облегчало задачу тральщиков. В распоряжении командования имелись 20 катеров типа «Рыбинец» и несколько катеров КМ и KЛT, вооруженных катерными тралами. Все они могли буксировать катерный трал с наибольшей скоростью в 6 узлов, следовательно, они не задержали бы движение конвоев, так как скорость тихоходных тральщиков составляла 5,5–6 узлов.
25–27 августа они не использовались из-за неблагоприятной погоды. Но 28 августа погода улучшилась. Если бы, например, 10–12 катеров типа «Рыбинец» были поставлены впереди тральщиков, проводивших 1-й конвой, то, идя с катерными тралами, они могли бы. значительно облегчить задачу тихоходных тральщиков и тем самым способствовать решению общей задачи флота.
Правилами предусматривалось обозначение протраленной полосы вехами. Специально назначенные катера должны были ставить тральные вехи на кромках протраленной полосы, чем можно было предотвратить подрыв на минах транспортов. Эти вехи вплоть до наступления темноты служили бы ориентирами для проводки конвоев, следовательно, не произошло бы длительной задержки, вызванной преднамеренным уклонением тральщиков 2-го конвоя от оси фарватера, и суда конвоя не скучились бы в плотной части Юминдского минного поля. Ночью возле вех должны были стоять катера и подавать световые сигналы проходящим кораблям и судам. При этом можно было попытаться обеспечить ночной переход 2, 3 и 4-го конвоев через восточную часть Юминдского минного поля. Может быть, при этом не обошлось бы без единичных потерь на минах, а может, таких потерь и не произошло бы.
В базе такие вехи имелись, в том числе 50 светящихся, но вместо того, чтобы распределить эти вехи на тральщики и катера сопровождения, их погрузили на один из транспортов, чтобы доставить в Кронштадт.
Много неприятностей доставили кораблям и судам мины, подсеченные тралами, при этом не взорвавшиеся и плавающие на поверхности, их было трудно заметить среди волн или в темноте. Было два способа обезвредить эти мины. Во-первых, обозначать плавающие мины световыми буйками, как это было сделано при последнем походе на Ханко, или ставить возле них катер, подающий сигнал.
Во-вторых, стараться расстрелять плавающие мины, для этого были выделены специальные катера, которые шли непосредственно за тралами тральщиков. Но мин было так много, что не все обнаруженные мины были расстреляны, что объяснялось скученностью двигавшихся транспортов, которых к тому же обгоняли отряды боевых кораблей. Иногда катер открывал огонь по мине, но вынужден был прекращать его, чтобы случайно не попасть в рядом идущие транспорты. Да и основная задача катеров МО, входивших в составы отрядов главных сил и прикрытия, заключалась в несении противолодочного охранения боевых кораблей, а плавающие и подсеченные мины расстреливались только по мере возможности.
Поэтому кораблям и судам оставалось только уклоняться от обнаруженных на курсе мин. Так, например, лидер «Минск» уклонился сперва от одной, затем от двух, а в 20.30 обнаружил сразу пять подсеченных мин. Согласно донесению капитана транспорта «Скрунда», он уклонился от пяти одиночных мин и от двух «кустов», состоявших из четырех и пяти, по-видимому, подсеченных параванами прошедших ранее кораблей. Как в этом донесении, так и в других рейсовых донесениях капитанов погибших транспортов, а также в заключении заместителя Народного комиссара Морского флота утверждается, что Военно-морской флот, вместо того чтобы охранять транспорты, обогнал их и ушел вперед, «подрезав много мин, на которых подрывались транспорты».
В общем итоге во время перехода флота 28–29 августа корабли и суда встретили не менее 105 мин. 74 мины попали в тралы и параваны-охранители, и не менее 10 мин застряли в брошенных тралах, на 21 мине подорвались корабли и суда, шедшие без параванов-охранителей.
Прикрыть отряды и конвои истребителями на всем протяжении маршрута по объективным причинам не представлялось возможным. В распоряжении авиации флота остались только аэродромы в районе Ленинграда. Как бы пригодился аэродром на Гогланде или Лавенсари, но они так и не были построены. Надежды на советскую авиацию на последнем участке перехода не оправдались. Истребителям так и не удалось надежно прикрыть конвои на заключительном участке, тем более что прикрывались в первую очередь боевые корабли. Отдельные суда — танкер и четыре транспорта, — несмотря на периодическое появление наших истребителей и разведчиков МБР-2, были все же потоплены самолетами противника на Восточном Гогландском плесе.
Зенитная артиллерия боевых кораблей также использовалась не полностью, на самом ответственном участке — на Западном Гогландском плесе боевые корабли бросили транспорты. Да, большинство кораблей к тому времени были повреждены, но их зенитная артиллерия была в порядке, и задачу обеспечения ПВО транспортов они могли выполнять. Утром 29 августа корабли отрядов главных сил и прикрытия могли бы дождаться подхода транспортов и идти малым ходом, прикрывая их зенитным огнем. Конечно, вряд ли они защитили бы все суда, но потерь могло бы быть меньше. Но и командующий флотом, и начальник штаба рванули полным ходом в Кронштадт.
В своих мемуарах адмиралы, руководившие операцией, оценивают ее как безусловную победу. Постсоветские историки называют ее не иначе как трагедия, агония, сравнивают с Цусимой.
Вероятно, истина где-то между этими крайностями. Большая часть боевых кораблей пришла в Кронштадт, а многие транспорты, даже поврежденные, сумели дотянуть до берега, спасая тысячи бойцов и командиров. Моряки, военные и торговые, командиры кораблей и капитаны судов в большинстве своем выполнили свой долг, подчас проявляя героизм. И не их вина, что операция имела такой итог.
Командование советского флота сделало соответствующие выводы, и следующая эвакуация военно-морской базы — Одессы — была проведена четко, скрытно и без потерь.
Дальше отступать некуда
Флот на защите Ленинграда
Старейшая военно-морская база Российского флота — Кронштадт (до 1723 г. — Кроншлот) — была основана Петром I в 1703 году на острове Котлин как крепость для защиты новой столицы — Петербурга — с моря. В последующие столетия крепость постоянно укреплялась, укрепления Кронштадта и фортов одевались в гранит и бетон, совершенствовалось их вооружение.
