Известен подлинный случай, когда государство, построив полотняные заводы для получения парусины, решило «отдать их торговым людям, а буде не похотят, хотя бы и неволей». Термин «крепостное купечество» или «крепостные капиталисты» прозвучит сюрреалистически, но ведь примерно так оно и было. Пётр никак не мог допустить, чтобы в его государстве хоть кто–то оставался свободен, пусть даже и предприниматель.
В торговле так же насильственно создавались торговые «кумпанства», то есть компании. Первые «кумпанства» ― то вообще были не торговыми… Это были объединения подданных, каждое из которых должно было построить за свой счет многопушечный корабль…
Но потом Пётр издавал и указы про торговлю «кумпан ствами», и о том, чтобы русские купцы везли бы сами товары в «неметчину». Голландцы даже испугались одно время и хотели надавить на Петра ― пусть не велит своим «кумпанствам» везти товар в Голландию…
Но уже спустя самое небольшое время резидент Нидер ландских штатов Фон–дер–Гульст доносил:
«Что касается торговли компаниями, то это дело пало само собой; русские не знают, как приняться и начать такое сложное и трудное дело. Я просил прежде, чтобы мне была дана инструкция на сей счет, но если я получу теперь эту инструкцию, то замедлю её исполнение, потому что по вашему требованию царь уничтожит дело, которого невозможность уже признана, и покажет вид, что он это сделал для вас».
Правда, существовали еще и семейные артели, и они–то были куда как жизнеспособны… но Пётр их, разумеется, запретил. Если Баженины могли добраться до Голландии на своем корабле с «робятами», то могли, конечно, привезти и товары… тот же холст. Но к тому времени производство холстов уже погублено указами Петра, везти за границу просто нечего, а Баженины торговать «кумпанствами» не умеют, и пускать за рубеж их нельзя…
За всю историю петровского времени только дважды русские купцы вырывались за границу с товарами… лучше бы они этого не делали! Об одной такой попытке поторговать в Стокгольме мы знаем довольно подробно из доноса русского посланника Бестужева:
«Русские купцы никакого почтения не оказывают, беспрестанно бранятся и дерутся между собою, отчего немалое бесчестие русскому народу. И хотя я Вашего Величества указ им и объявлял, чтоб они смирно жили и чистенько себя в платье содержали, но они не только себя в платье чисто не содержат, но некоторые из них ходят в старом русском платье без галстуха, также некоторые и с бородами по улицам ходят».
Дело в том, что «купцы» привезли в Швецию не что–нибудь, а каленые орешки и деревянные ложки. Чтобы сэкономить денег, они в гостиницу не пошли, так и варили кашу на костре, на берегу, собирая толпы любопытных, а потом ездили на санях (в августе месяце) по городу и драли глотки: «Кому орешков?! Кому ложек?!» Причем орали исключительно по–русски…
Не буду спорить ― были ли это просто бродяги, которые сперли корабль и притворились купцами, или до такого состояния было доведено купечество. Важно ― других случаев торговли готовыми товарами не было вообще.
Если так обращались с предпринимателями, то уж тем более рабочие на всех без исключения мануфактурах при Петре стали бесправными рабами. Ушли в прошлое времена, когда цари позволяли набирать «всяких людей по доброте, а не в неволю». Да и не стало в Московии людей, которые не тянут ни службы, ни тягла ― как раз тех, кто легче всего мог бы наняться в рабочие или стать мастером или инженером, то есть специалистом.
Теперь этих людей вовсе не привлекали «добром», а «отсылали в работу навечно». «Гулящий человек», уже психологически, может быть, и готовый стать заводским рабочим, становился на том же заводе рабом… Беглые от помещиков крестьяне находили себе пристанище на заводах, при Петре их запрещено было возвращать… Ценой потери ими той самой свободы, которую они искали, став рабочими.
Для обеспечения заводов рабочей силой Пётр отдавал деревни и целые волости в заводские крестьяне ― называя вещи своими именами, в крепостные рабы. С 1721 года даже недворяне имели право покупать деревни для обеспечения заводов рабочей силой.
Гулящие люди бежали с заводов на Дон и на Север, резали мастеров, ломали машины и поджигали заводы. Приписанные к заводам крестьяне рубили себе и своим детям руки и ноги, чтобы не идти на завод. Их ловили, били кнутом, ссылали, клеймили, заковывали в кандалы, вешали для устрашения прочих. Виселица с трупами в разной степени разложения стала обычной частью пейзажа заводов и мануфактур (как и «строек века», разумеется), рабочие в Воронеже на вопрос царя, какие, мол, будут пожелания, попросили одного: снять трупы с виселицы. «А то как ветер с той стороны, и кусок в горло не лезет».
Уже после Петра его племянница и во многом продолжательница его дела, Анна Ивановна, в 1736 году объявила всех вообще работников на всех предприятиях Российской империи закрепленными за фабрикантами «навечно и с потомством».
Все это имело два следствия: было пресечено развитие русского рабочего класса, вольных мастеровых, вообще лично свободных людей, и исчез один из «островков свободы», каких много было в XVII веке.
И второе ― такая промышленность была обречена на отставание. Сказалось это уже при жизни Петра, и как раз в тех областях производства, которые он считал приоритетными. В 1690 году, не успев посадить сестрицу на престол, Лев Кириллович Нарышкин «прихватизировал» ни много ни мало 8 каширских заводов. Их законный владелец, Андрей Марселиус, помер своей смертью, тут все чисто, заводы отошли в казну, но вопрос ― почему поживиться ими должен был именно Кот Кириллович? Только потому, что брат царицы.
И так разорил эти заводы Лев Кириллович, что в 1720 году из 8 заводов не на бумаге, а в реальности существовало только два, а с этих двух все квалифицированные люди давно разбежались. В 1720 году заводы Александра Львовича Нарышкина, сына и наследника Кота Кирилловича, дяди Петра по матери, дали, при 1160 человеках работающих, 15 тысяч фузей, 4 тысячи пистолетов, 12 тысяч шпаг.
В 1670–е годы частные заводы давали в пять раз больше продукции. Уже в 1646 году Московия продавала орудийные стволы! Теперь не так…
А ведь это все ― только начало. Пока государство, истребляя собственный народ, расточая недра и леса, как–то поддерживает на плаву такое, заведомо неэффективное, безвыгодное производство ― все еще как–то может существовать. Но вот помирает Пётр, а у его наследников нет ни средств, ни особой охоты финансировать любой ценой его игрушки в виде флота или никчемные производства. И начинается долгая мучительная агония…
Сколько восторженных криков издали любители «пры гать из первого месяца беременности в девятый» по поводу уральских заводов! Вот, мол, по железной воле Петра и гению Демидова создавались заводы в глуши, среди полного безлюдья, и эти заводы снабжали чугуном чуть ли не всю Европу!
Вот именно ― чугуном… Причем чугуном низкого ка чества, который иностранцы покупали как сырье и тут же пускали в переплавку. Фактически заводы Демидова выпускали сырье, удобное для транспортировки, а вовсе не готовую продукцию; на них обогащали руду, превращали ее в скверный чугун и везли его на другой конец Европы, в Шеффилд или в Эдинбург. Там чугун превращали в сталь, изготавливали из нее все, что только делается из классного железа, и продавали… в том числе и в Российскую империю.
А где же русские мастера, делавшие в Туле, Серпухове и Кашире сталь–уклад еще в 1640―1650–е годы?! Думаю, неплохо бы поискать этих мастеров в тех свальных братских могилах, где закапывали строителей Таганрога, Волгодона, Рогервика, Невской канавки. А уцелевшие не имели ни времени, ни сил, ни прав делать то, что они умеют. Московия первых Романовых вырастила этих мастеров; Российская империя Петра их погубила.
Как там у нас насчет прогресса, господа?!
В общем, нет ничего более далекого от действительности, нежели оценка С.М. Соловьева:
«Внутреннее спокойствие и внешняя безопасность посредством хорошо устроенного войска и обогащение страны посредством торговли — вот две цели Петра, как он это ярко выразил в знаменитом манифесте своем о вызове иностранцев в апреле 1702 года».
(
Мэсси Р. Пётр Великий. Т. 1 — 3. Смоленск, 1996. С. 75)
В январе 1704 года, правда, грянул указ о строительстве в Москве каменных домов, фасадом не на двор, а на улицу. Кто не мог построить такой дом, должен был продавать свой участок земли. Известно и число домов, построенных по этому указу, ― «больше ста». Напомню, что при Софье и Голицыне в Москве построено больше трех тысяч каменных домов ― безо всяких указов и прочих административных восторгов. Комментарии нужны?
Про разорение страны при Петре писали много и убедительно. Известна цифра, названная П.Н. Милюковым: мол, к 1710 году исчезло 20% тяглого населения Московии. Интересно, что до него называлась цифра еще более жуткая ― 25%, так что П.Н. Милюков еще несколько смягчил цифры, даваемые наукой его времени. Да еще Павел Николаевич считал, что не все из этих 20% погибли ― по крайней мере, третья часть тех, кого недосчитались, ― просто беглые или ушли в разбойники.
