Предложения Вавилова встретили в Правительстве положительное к себе отношение. По его наметкам в июле 1929 года Совет Труда и Обороны СССР принял постановление срочно "расширить посевные площади под чистосортными и улучшенными семенами", причем отметил, что "РСФСР имеет в этом отношении значительные достижения" (23). Тогда же председатель Совнаркома СССР А.И.Рыков в нескольких речах призвал за 2--3 года полностью перейти на сортовые посевы.
Однако задачи, возникшие после тотальной коллективизации сельских хозяйств, требовали небывалого ускорения работ по селекции и семеноводству. Этой цели было посвящено проходившее в первую декаду сентября 1931 года совещание в Наркомземе СССР под председательством Яковлева. Из большого отчета в газете "Социалистическое земледелие" (24), можно было узнать, что после вступительного слова наркома выступили Прянишников, Вавилов, Мейстер, Тулайков и другие.
Заметное внимание привлекла тогда работа ленинградского генетика Георгия Дмитриевича Карпеченко, сумевшего добиться такого результата, который большинству ученых казался невозможным: используя необычный метод воздействия на наследственные структуры -- хромосомы, он получил плодовитый гибрид двух родов: капусты и редьки (в природе, как известно, представители разных родов не скрещиваются). За эту работу Карпеченко был удостоен международной стипендии из фонда Рокфеллера, позволявшей ему поехать поработать на Западе, и вообще его имя стало сразу известным среди крупнейших ученых мира. Поэтому Вавилов рассказал об этом открытии (25), затем о деятельности любителей-плодоводов: американца Лютера Бербанка и русского -- И.В.Мичурина. Он остановился на многих вопросах селекции и генетики, даже на таких новинках, как облучение семян рентгеновыми лучами с целью получения наследственно измененных форм -- мутантов (возможность вызывания мутаций у высших организмов облучением была показана в 1925 году ленинградскими учеными Г.А.Надсоном и Г.С.Филипповым и в 1927 году американцем Германом Джозафом Мёллером, позже удостоенным за это Нобелевской премии), использовании других физических воздействий на растения4.
Ценность каждого из рассмотренных Вавиловым направлений была неодинаковой, но все-таки каждое из них нечего было и сравнивать с пока еще никак неапробированной яровизацией. И, тем не менее, Вавилов выделил ее в особый раздел доклада и превзошел в оценках всех ученых, говоривших или писавших о яровизации раньше:
"Особенно интересны... работы Лысенко, который подошел конкретно к практическому изменению позднеспелых сортов в раннеспелые, к переводу озимых сортов в яровые. Факты, им обнаруженные, бесспорны и представляют большой интерес... Опыт Лысенко показал, что поздние средиземноморские сорта пшеницы при специальной предпосевной обработке могут быть сделаны ранними в наших условиях. Многие из этих сортов по качеству, по урожайности превосходят наши обыкновенные сорта... нужна немедленная упорная организационная коллективная работа, чтобы реализовать интереснейшие факты, установленные Лысенко" (/27/, выделено мной -- В.С.).
Конечно, от таких слов у любого человека могла закружиться голова, но Лысенко уже вполне свыкся с ролью победителя. Его выступление было самым заметным на совещании. Вряд ли даже Вавилов мог предположить, что в центре внимания участников совещания окажется вовсе не его доклад, а выступление начинающего агронома. Лысенко начал с того, что "горячо протестовал" против "слишком упрощенного представления о его работе как о попытке добиться весеннего посева озимых яровых культур" (28). Он претендовал уже на то, что им развита особая теория изменения свойств любых культур -- и озимых, и яровых, а не только пшениц.
"Слово яровизация понимается почему-то по-разному, -- продолжил он -- Эта теория5 несмотря на новизну (появилась она в 1929 г.), успела уже "устареть". В громадном большинстве случаев ей приписывают очень узкое значение: плодоношение озимых хлебов при весенних посевах" (29).
Он поговорил еще некоторое время о не имеющих прямого отношения к яровизации всяких квази-теоретических материях, затем рассказал о том, что призывает воздействовать холодом не только на пшеницы, остановился на необходимости поиска сортов, лучше всего отвечающих на холодовое проращивание, разграничении процессов роста и развития, а затем ошеломил присутствующих заявлением, что благодаря изменению всего одного фактора -- температуры, ему удалось увеличить урожайность азербайджанских пшениц, высеянных в Одессе, сразу на СОРОК процентов!
Больше никаких цифр в докладе приведено не было -- и это тоже было существенным моментом выступления, которое свидетельствовало, какой он тонкий психолог. Главное было сказано -- без излишнего шума и ненужных словоизлияний. Одна цифра говорила больше, чем сто цифр.
Остановился он еще на одном вопросе, вряд ли тогда привлекшим чье-то внимание, но для нашего будущего рассказа существенном: он заверил присутствующих, что не посягает на отмену канонов науки:
"Может получиться такое впечатление, с которым мне постоянно приходится вести борьбу: противопоставление метода яровизации методу селекции. Так думать нельзя. Никаких противопоставлений нет. Наоборот, яровизации без генетики и селекции не должно быть...
... Метод яровизации дает возможность использовать гены, и в этом его основное значение" (30).
Спору нет, следовало из его выступления, благодаря яровизации удалось резко поднять урожайность пшениц, что правда -- то правда. Есть также надежда увеличить урожаи и других культур. Но устои науки от этого не пошатнутся и отмене не подлежат. Говоря об этом, Лысенко опять проявил изрядную мудрость, когда облек свои слова в форму полемики с какими-то неназванными им оппонентами, слишком, дескать, вольно обращающимися с его теорией. Если даже таких чересчур радикально мыслящих оппонентов и не было, то все равно эффект от такого полемического приема получался солидным: вот, они, радикально мыслящие, палку перегибают, а я -- нет, я на земле стою, излишними надеждами не обольщаюсь и даже готов с радикалами поспорить.
Эти слова о росте, развитии, генетике, генах очень показательны, так как вскоре он изменит позицию и перейдет к неприятию генетики и генов, но пока он держался скромно в отношении основ науки, резонно полагая, что ядро его выступления -- ссылки на увеличение урожаев -- привлечет внимание присутствующих и прежде всего Яковлева. Главное было то, что с помощью его метода можно почти в полтора раза повысить урожай! ПОЧТИ В ПОЛТОРА РАЗА!
Никто из ученых, и прежде всего Вавилов и Мейстер, без сомнения способных понять несерьезность утверждения агронома Лысенко о скачке урожайности (просто невозможно представить, чтобы они этого не понимали), не возразил против лихачества, никто не спустил на грешную землю оторвавшегося от правды-матки творца "теории" яровизации. Это было непростительной ошибкой, расплачиваться за которую пришлось уже и на этом совещании и много лет спустя. Впервые ученые высочайшего ранга собрались вместе с наркоматскими чиновниками и не дали отпора в решающем вопросе о невероятном росте урожаев, не поняли, что они молчанием своим подкрепили фальшивые векселя. Это был решающий час в судьбе науки российской, и час этот ученые проморгали. Ведь такая цифра гипнотизировала. Она становилась мерилом вклада любого ученого в процветание народа. То, что официальный лидер биологии и агрономии, Президент ВАСХНИЛ Вавилов говорил в это самое время о ТЕОРИИ Лысенко как о важнейшем вкладе в науку, только укрепило впечатление огромности научного подвига скромного агронома.
Поэтому Яковлев уже в первый день совещания дал ясно понять, что теперь на фоне достижения Лысенко ни молодым, ни старым ученым не удастся спрятаться за общие фразы, за туманные формулировки обоснований будущих положительных сдвигов, благодаря их теоретическим и экспериментальным упражнениям. Сделал он это в тот момент, когда речь зашла о возможности сокращения сроков выведения новых сортов в 3 -- 4 раза. Поводом для таких разговоров стало принятое месяцем раньше чисто волюнтаристское постановление Президиума Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б) и Наркомата Рабоче-Крестьянской Инспекции (31), предписывавшее ускорить селекцию именно такими темпами. Мы уже несколько раз выше упоминали это "историческое" постановление.
Однако один из самых результативных селекционеров России Георгий Карлович Мейстер (1873--1943), сорта которого занимали десятки миллионов гектаров, выступая после Лысенко, постарался вразумить сотрудников Наркомата и самого товарища наркома, что такое сокращение сроков -- верх легкомысленного отношения к азам науки:
"Ведь если в современных условиях сорта выводятся в течение 10-12 лет, то "выкрасть" у природы 3-4 года -- значит получить громадное достижение. Но говорить о сокращении сроков с 12-10 лет до -54-3 лет невозможно" (32).
