Манштейн смог им противопоставить три немецкие пехотные дивизии и 18-ю румынскую, которую ему подбросил маршал Антонеску. Ее поставили на северном фланге с расчетом, что, упираясь в Азовское море, румынские солдаты смогут удержать позицию, «тем более что болотистая местность перед ее фронтом делала маловероятным использование противником крупных сил». Еще одна румынская дивизия прикрывала Евпаторию. У генерала Петрова, в Севастопольском оборонительном районе, было семь стрелковых дивизий и три бригады против четырех немецких пехотных дивизий и одной румынской горной бригады. Таким образом, советские войска имели в Крыму достаточное превосходство в силах для успешного решения поставленной им задачи.
Наступление Крымского фронта началось 27 февраля и развивалось очень медленно: зарядили непрерывные дожди, грунт размок настолько, что в грязи застревали даже танки. «В феврале пошла метель, — писал Константин Симонов, в ту пору корреспондент «Красной Звезды», — все невероятно развезло, все буквально встало, танки не пошли, а плотность войск, подогнанных Мехлисом, была чудовищная. Все было придвинуто вплотную к передовой, и каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба, разрываясь, наносили нам огромные потери. В километре-двух-трех-пяти-семи от передовой все было в трупах».
Одновременно Приморская армия из Севастополя нанесла удары в северном и восточном направлении, пытаясь пробить кольцо окружения. Немцам удалось отбить все атаки противника. Не устояла лишь 18-я румынская дивизия, на северном участке перешейка русским удалось прорваться до Киета, левый фланг обороны угрожающе выгнулся на запад. Манштейну пришлось бросить в бой свой единственный резерв — 213-й пехотный полк и штабные подразделения. Упорные бои продолжались до 3 марта, а затем советские дивизии исчерпали свои ударные силы. Войска Крымского фронта достигли лишь незначительных успехов, в основном на своем правом фланге. На юге продвижение составило 400–800 метров. Прорвать неприятельскую оборону на всю глубину, разгромить противника и открыть ворота в Крым не удалось.
Причины неудачи советских войск лежат на поверхности. Меньше всего была виновата погода. Возьмем для примера тот же 344-й полк. Вся подготовка к наступательной операции в нем свелась к подвозу боеприпасов и проведению партийного собрания.
И вот: «27 февраля в 9.00. началась артподготовка. Откровенно говоря, мы ожидали много большей. Но артиллерия била всего полчаса, да и то как-то вяло…
Взвились вверх две красные ракеты — сигнал атаки… Бежать было очень трудно: грязь, туман, изморозь. В нашем полку установили: командир роты, политрук, командиры взводов поднимают личный состав и идут в атаку первыми. Мы так и сделали (конечно — мужественный поступок, но следствием этого решения стало то, что в первом же бою из строя выбыло четыре пятых командного состава. — Авт.)…
На нашем участке немцы пристреляли каждый метр, хотя вроде бы вели себя довольно-таки смирно. Вся рота попала под сильный заградительный вражеский огонь. Пришлось залечь. Замешательство длилось считаные минуты. Рота снова рванулась вперед, и снова безуспешно…
Враг отступил. Впереди — рукой подать — Каясан–Русский. Бойцы рванулись туда. Но окраина ощетинилась минометным огнем. А артиллерия в нашем тылу почему-то молчала. И 5-я рота залегла. Тут бы связь, чтобы попросить открыть огонь из наших пушек. Но телефонную линию не провели. Мы даже не знали, где штаб полка, где штаб дивизии, где артиллеристы…
…Враг усилил обстрел. Прямо-таки вбивал нас в крымскую землю. Более того, на флангах начались контратаки. Вот-вот могли оказаться в окружении. Отправил связных найти штаб полка, доложить обстановку и попросить подкрепление. Время идет. Огонь врага все плотнее. Мы держимся изо всех сил. Ждем связных, а их нет и нет.
Справа залегла под минометным огнем 3-я рота. От нее помощи не дождаться, ей самой помогать надо. А сосед слева где-то отстал или отклонился в сторону…
…Мы, до смерти уставшие и понесшие большие потери, не могли продолжать атаку».
Что мы здесь имеем?
Стрелковый полк на ровной как стол степи атакует в лоб укрепленный пункт противника без поддержки артиллерии, танков, авиации. Посыльные совершают 14-километровые кроссы, держат, так сказать, связь с вышестоящим начальством. Что здесь можно комментировать?
Именно эта неудача стала поводом для снятия генерала Толбухина, 10 марта он был освобожден от должности и отозван в Москву.
В период с 13 по 19 марта наступление было возобновлено, но и на этот раз оно дало весьма незначительные результаты, хотя полкам 46-й немецкой дивизии пришлось за три дня отбить от 10 до 22 атак. 24–26 марта наши войска пробовали частью сил овладеть опорными пунктами в районе Кой–Асан, — с тем же успехом. Последнюю попытку Козлова, предпринятую 9–11 апреля, Манштейн парировал уже без особого труда: противник выдохся, а в 11-ю армию стали поступать подкрепления и, наконец, в ее составе появилась 22-я танковая дивизия генерала Вильгельма фон Апелля — 180 танков.
Таким образом, Крымский фронт с момента своего создания топтался на месте, несмотря на значительное превосходство в силах, не достиг ни одной из поставленных целей и потерял еще 181 680 человек. Последовал «разбор полетов»: «Основной причиной неудачных наступательных действий фронта явилось то, что командующий фронтом и его штаб, а также командующие группами войск и командиры соединений не прониклись сущностью указаний Верховного Главнокомандования о методах организации и ведения наступательного боя, не организовали должным образом наступления и не научили подчиненные им войска правильным методам ведения наступательного боя».
Короче говоря, собрать много людей и техники оказалось явно недостаточно, чтобы победить противника, даже заведомо уступающего количественно: надо еще и уметь воевать. Впрочем, большинству советских военачальников наука давалась с трудом, на обучение солдат в Красной Армии всегда не хватало времени — то политзанятия, то хозработы, а там, глядишь, уборка урожая или освоение целины. Поэтому основной «метод ведения наступательного боя» до конца войны оставался прежним — собрать очень много людей и техники. До Победы оставался актуальным лозунг «оружие добудете в бою» и принцип «самообучаемости» выживших в своей первой атаке.
На проведенном 17 апреля Военным советом фронта заседании начальники установили (впрямь та вдова, что сама себя высекла), что разведка перед наступлением была организована плохо и система обороны противника изучена не была. Ни пехота, ни артиллерия не знали истинного начертания переднего края (!). Поэтому в период артподготовки система вражеского огня не была подавлена. Взаимодействия пехоты и танков с артиллерией не было никакого, в большинстве стрелковых подразделений первого эшелона отсутствовали передовые артиллерийские наблюдатели. Пехота не умела наступать за огневым валом и фактически за ним не пошла. Артиллерия в войсках для наступления в боевых порядках пехоты и ведения огня прямой наводкой не использовалась.
Пехота была не приучена начинать сближение с противником под прикрытием артогня, пока пушки гвоздят немецкие позиции, и в атаку переходила с исходного положения (с дистанции 800 м) только после прекращения артподготовки. Взаимодействие артиллерии с пехотой фактически прекращалось с момента броска последней в атаку. А какое может быть взаимодействие, если, к примеру, штаб северной группы войск планировал перемещение артиллерии только по времени, независимо от фактического продвижения боевых порядков пехоты — вот так: сидит в штабе «полководец» генерал Львов, а перед ним — график битвы и командирские часы.
Но даже прорвав вражеские позиции, части не знали, что им делать дальше, а их командиры быстро теряли управление. Опорные пункты немцев, созданные на высотах в глубине обороны, пехота пыталась брать лобовыми атаками, без применения маневра. При продвижении вперед советские подразделения не закреплялись на достигнутых рубежах и в результате успешно вышибались обратно контратаками неприятеля.
Где-то сами по себе ездили танки, летали самолеты, последние использовались беспланово и рассредоточенно. Крымский фронт имел 580 самолетов (не считая авиации Черноморского флота) против 110 немецких (из них 40 истребителей). Однако в интересах наземных войск производилось менее 25% самолето-вылетов. В соответствии с довоенной теорией над полем боя действовала только армейская авиация, а фронтовая использовалась для нанесения ударов в глубоком тылу противника. При этом бомбардировочные полки зачастую вылетали на задания без истребительного сопровождения и прикрытия. Не потому, что истребителей не хватало, а просто об этом «никто из вышестоящих начальников не подумал».
