Заточив в монастырь князя Ивана Хворостинина, бывшего кравчим у самозванца, царь пожаловал этим придворным чином князя Ивана Борисовича Черкасского, племянника Филарета. Следствие об измене привело к внезапной отставке Черкасского.
После переворота во дворце был найден тайник, в котором Лжедмитрий хранил секретные договоры с Сигизмундом III и с Мнишеком, переписку с папой римским и иезуитами. Бояре тотчас объявили об этой находке народу, хотя они и не сразу разобрались в содержании документов, требовавших перевода.
Тайник был указан Яном Бучинским, попавшим в руки заговорщиков при штурме дворца. В страхе за свою жизнь член Ближней канцелярии готов был подтвердить клевету, которую бояре давно распространяли в городе.
«Дмитрий», заявил он, велел выволочь весь московский наряд (пушки) за посад, чтобы во время стрельбы поляки могли перебить всех бояр и лучших дворян. В грамоте к уездным городам список жертв был расширен: к боярам прибавлены приказные люди, гости и лучшие посадские люди.
Провинция могла поверить чему угодно, но в столице такая откровенная ложь не могла пройти. Истребив бояр, самозванец, по словам Бучинского, намеревался разорить веру и ввести «люторство и латинство» (католичество) разом. Показания Яна Бучинского оправдывали заговорщиков, убивших венчанного царя.
30 мая власти созвали народ на Красной площади.
На Лобное место явились бояре, и в их присутствии дьяки зачитали грамоту с объяснением причин убийства самозванца и изложением официальной версии избрания на трон царя Василия. Примечательно, что в извещении народу Шуйский утверждал, будто принял посох Российского царства «благословением патриарха». То была полуправда.
Первоначально власти действительно предполагали провести коронацию после посвящения Филарета Романова в сан патриарха и торжественной церемонии захоронения мощей царевича Дмитрия в Архангельском соборе.
Однако царь был напуган попыткой мятежа и решил короноваться за три дня до возвращения Романова и перенесения останков царевича в столицу.
Коронационные торжества, по словам очевидцев, прошли «в присутствии более черни, чем благородных», и без особой пышности.
В соборе священнодействовал не патриарх, а новгородский митрополит Исидор, которому помогал Пафнутий. Исидор надел на царя крест святого Петра, возложил бармы и царский венец, вручил скипетр и державу. При выходе из собора царя Василия осыпали золотыми монетами.
По традиции любая коронация сопровождалась щедрыми царскими пожалованиями. Однако Василий Шуйский скупо жаловал думные чины и деньги. Дворяне были недовольны этим, и за Шуйским прочно утвердилась репутация скупца. Конечно же, царь Василий избегал денежных трат в силу необходимости. Ему поневоле пришлось довольствоваться скромной коронацией и сократить денежные раздачи.
Отставка Филарета была встречена в столице с неодобрением. Смута ширилась, и церкви нужен был авторитетный руководитель, который мог бы твердой рукой повести за собой разбредшуюся паству. В конце концов царь Василий остановил свой выбор на казанском митрополите Гермогене. Ровесник царя Ивана IV, Гермоген пережил четырех царей, из которых по крайней мере двое побаивались упрямого и несговорчивого пастыря.
В дни междуцарствия после смерти царя Федора Борис Годунов надолго задержал митрополита в Казани, чтобы воспрепятствовать его участию в царском избрании.
Владыка один не побоялся открыто осудить брак Лжедмитрия I с католичкой Мариной Мнишек, за что был сослан. Царь Василий мог не сомневаться в том, что Гермоген решительно поддержит его в борьбе со сторонниками Лжедмитрия. Ко времени занятия патриаршего престола Гермогену исполнилось 75 лет. Он достиг глубокой старости.
О жизни Гермогена известно не много. Происходил он, видимо, из посадской среды. В Вятке сохранилась икона с записью о том, что этой иконой патриарх Гермоген в 1607 г. благословил «зятя своего Корнилия Рязанцева», посадского человека с Вятки. Оставив семью, будущий иерарх бежал в дикое поле. Поляк Александр Гонсевский, хорошо знавший владыку, имел письменное свидетельство о нем одного московского священника. По словам священника, Гермоген пребывал «в казаках донских, а после — попом в Казани».
Казаки выдвинули из своей среды многих известных деятелей Смуты, к которым следует отнести и патриарха.
Какое-то время Ермолай (Ермоген) провел в походах и войнах. Первое упоминание о Гермогене как священнослужителе относится ко времени, когда ему было 50 лет. Тогда он был попом одной из казанских церквей. Этот факт имеет документальное подтверждение.
В 60 лет Гермоген получил сан казанского митрополита. Его личные качества соответствовали характеру миссии: владыке предстояло насадить православие в инородческом Казанском крае.
Предшественник Гермогена патриарх Иов удивлял всех громозвучным голосом, звучавшим, «аки дивная труба». Гермоген не обладал необходимым для пастыря красивым голосом, но был «словесен и хитроречив», «не сладкогласен», «нравом груб», «прикрут в словесехи возрениях». Патриарх был человеком вспыльчивым, властным и резким. К врагам он относился без всякого милосердия.
Новая династия не могла обойтись без поддержки всего дворянского сословия в целом. Избрание Шуйского поддержали московские и новгородские дворяне, участвовавшие в заговоре. В целом же в армии царил разброд.
Избиения иноземцев в Москве дали Речи Посполитой повод для вмешательства в русские дела. Ввиду этого Боярская дума решила задержать в Москве как Юрия Мнишека, так и прибывших с ним польских послов с их свитой.
Подавляющую часть солдат, нанятых Мнишеком для Лжедмитрия, московские власти поспешили выпроводить на родину.
Русские приверженцы свергнутого царя внушали Шуйскому не меньше тревог и подозрений, нежели бывший «главнокомандующий» Мнишек.
Ближайшим соратником и любимцем «вора» был его боярин и дворецкий князь Василий Рубец-Мосальский.
При Грозном князья Мосальские изредка входили в думу, но только в низших думных чинах. Шуйский отнял у князя чин дворецкого, но сохранил за ним боярское звание.
Князь был отослан на воеводство в глухую пограничную крепость Корелу.
Среди Нагих Михаил сохранил боярский чин, а его братья были переведены в окольничие, что более соответствовало их происхождению и службе. Окольничий князь Александр Жировой-Засекин получил назначение на воеводство в Торопец. Царь сохранил звание думного дворянина и ловчего за Гаврилой Пушкиным, но назначил его воеводой в пограничную крепость. Думный дьяк Иван Стрешнев получил повышение — был произведен в думные дворяне, но вскоре же отослан на воеводство в Устюг Великий.
Государственный печатник Богдан Сутулов бежал из Москвы, опасаясь за свою жизнь. Казначей Афанасий Власьев был отправлен городовым дьяком в Уфу.
Новый царь подверг гонениям не только верных слуг самозванца, но и своих противников.
Боярин Петр Шереметев был из Углича отправлен на воеводство в Псков. За особые заслуги Лжедмитрий I произвел «худородного» Богдана Бельского в бояре, после чего послал воеводой в Новгород Великий. Боярин Михаил Глебович Салтыков получил от самозванца пост воеводы Ивангорода, второй по значению крепости Новгородской земли.
Шуйский не пожелал возвратить названных лиц в столицу и перевел боярина Бельского в Казань, а Салтыкова — в Орешек.
По случаю коронации брат царя Дмитрий получил высший сан конюшего боярина. Чин дворецкого был передан одному из главных заговорщиков — Ивану Крюку-Колычеву. Дворецкие всегда были боярами. Но Крюк не был произведен из окольничих в бояре. Окольничий Михаил Татищев мог рассчитывать на высшие награды, однако обманулся в своих ожиданиях. Новый государь не дал ему боярства и оставил в Важской четверти.
В целом Шуйский жаловал думные титулы очень скупо. Сравнительно рано боярином стал князь Михаил Самсонович Туренин. Его брат Иван умертвил знаменитого воеводу князя Ивана Шуйского. Туренины принадлежали к захудалой ветви дома Оболенских и не бывали в боярах.
Царь Василий получил в наследство от самозванца непомерно разросшуюся Боярскую думу. Управлять такой думой было трудно. Власть Шуйского была непрочной, и ему постоянно приходилось советоваться с думными людьми.
Брожение в Москве не прекращалось ни на день, и правительство искало пути, чтобы успокоить народ. 2 июня Филарет Романов привез из Углича тело истинного Дмитрия. Государь и бояре отправились пешком в поле, чтобы встретить мощи за городом. Их сопровождали духовенство и толпа горожан. Марфе Нагой довелось в последний раз увидеть сына, вернее, то, что осталось от него. Потрясенная страшным зрелищем, вдова Грозного не могла произнести слова, которые от нее ждали. Чтобы спасти положение, царь Василий сам возгласил, что привезенный труп и есть мощи царевича.
