II. Пропаганда
Затем я обсудил с Кейтелем вопросы, касающиеся пропаганды. В результате того, что по этому вопросу между министром иностранных дел Германии и доктором Геббельсом было достигнуто полное взаимопонимание и согласие, в центры пропаганды направляются представители министерства иностранных дел, чтобы проверить материал пропаганды и выразить свои пожелания. (Связной с МИД.)
Однако ответственность за проведение пропаганды лежит исключительно на руководителе пропагандистских кампаний.
III. Военные казни
Я сказал Кейтелю, что знаю о запланированных в Польше массовых казнях. При этом в первую очередь будет истребляться дворянство и духовенство. В конечном итоге мировая общественность возложит ответственность за эти действия на вермахт.
Кейтель ответил, что фюрер уже принял решение по этому вопросу. Он объяснил главнокомандующему армией, что если вермахт не захочет иметь ничего общего с подобными делами, то этим займутся СС и гестапо. Поэтому для каждого военного округа будет назначаться, наряду с военным командующим, также штатский начальник. На последнего будет возложена задача истребления населения. (Пометка карандашом: политическое землеустройство.)
IV. Бомбардировка Варшавы
В ответ на мое замечание о неблагоприятных внешнеполитических последствиях этого мероприятия Кейтель заметил, что окончательное решение по таким вопросам принимается фюрером и генерал-фельдмаршалом Герингом. Фюрер часто совещается с Герингом по телефону. Иногда его (Кейтеля) информируют о темах переговоров, но не всегда.
V. Заявления фюрера
Во время этой беседы появился фюрер и сразу спросил меня, какая у меня есть информация с запада. Я ответил, что в соответствии с имеющейся информацией и сообщениями мы можем сделать вывод, что в районе Саарбрюккена французы собирают войска и артиллерию, чтобы подготовить массированный удар. Поэтому я позаботился о том, чтобы он в кратчайшее время получил информацию о месте и направлении этого удара.
В ответ на это фюрер заметил: «Я не могу себе представить, чтобы французы стали наступать именно в области Саарбрюккена, где наши позиции наиболее сильны. Они (французы) окажутся перед вторыми и третьими укреплениями, которые еще более сильны. Я считаю самыми слабыми нашими точками Бинвальд и Пфельцервальд, несмотря на возражение со всех сторон, что нападение через зону леса бесперспективно. У меня по этому поводу другое мнение.
Авантюра через Рейн все же возможна. Я считаю не очень вероятным, что попытка наступления будет предпринята через Бельгию и Голландию в нарушение их нейтралитета. К тому же для серьезного наступления на Вестфалию необходимо время».
Кейтель и Йодль соглашаются с этим мнением фюрера, а тот добавляет, что подготовка артиллерии для крупного наступления требует 3–4 недели, тогда само наступление произошло бы в октябре. Затем фюрер продолжает: «Да, а в октябре уже довольно холодно, и наши люди будут сидеть в защищенных бункерах, в то время как французам придется лежать под открытым небом. Однако даже если француз и найдет самую слабую точку в Вестфалии, то мы тем временем будем в состоянии поднести ему с востока такое, что ему (французу) тошно станет.
Итак, остается только путь через Бельгию и Голландию. Я не верю в это, однако это все же возможно, поэтому мы должны быть бдительны».
Затем фюрер обратился непосредственно ко мне и потребовал строжайшего контроля за всем происходящим в этих нейтральных странах.
Украинская проблема. Текст обращения по радио к украинскому народу был по предложению отдела пропаганды вермахта изменен в соответствии с пунктом 3 и одобрен министром иностранных дел Германии в следующей формулировке: «Германские вооруженные силы не имеют никаких враждебных намерений по отношению к украинскому населению в Польше».
Этот документ заслуживает того, чтобы мы на мгновение на нем задержались. Он однозначно показывает, что мероприятия по ликвидации больших частей населения не возникли в уме Гитлера как следствие ожесточения, нарастающего в ходе войны, а что фюрер уже в первые дни войны с циничной беззаботностью и без малейших признаков человечности разработал комплексную программу геноцида[15]. Не только польское духовенство и польское дворянство подлежали уничтожению; украинское население в Польше планировалось подстрекать к тому, чтобы оно взяло на себя у СС и гестапо грязную работу и уничтожило живущих в его районах поляков и евреев. Для того чтобы инсценировать запланированные для этой цели бунты, разведка должна была предоставить свои связи в распоряжение групп украинского меньшинства.
Мы видим, что главнокомандующий армией фон Браухич сначала выступил против такого «политического землеустройства» (в дневнике не сообщается о том, кто применил это циничное выражение применительно к запланированному массовому убийству, однако известно, что оно принадлежит лично Гитлеру), однако затем согласился, чтобы эти мероприятия проводили «черные» конкуренты в тыловой части армии. Жалкое положение Кейтеля проявляется особенно в том, что он воспринимает это как само собой разумеющееся и также не стесняется открыто признаться своему подчиненному Канарису и подполковнику Лахоузену, бывшему ниже его рангом, что, хотя он и носит громкий титул начальника верховного командования вермахта, Гитлер сообщает ему даже о важнейших решениях лишь по собственному усмотрению и настроению.
Относительно Канариса и его методов в отношениях с «верхушкой» записи в дневнике весьма показательны. Его отношение к Риббентропу внешне ровное, что ни в коем случае не означает, что он соглашается с тем, что тот говорит. Во всяком случае, он не входит ни в какие дискуссии с министром иностранных дел Германии. Этот человек ему слишком противен. В разговоре же со своим непосредственным начальником Кейтелем он не таится. Он по собственной инициативе делится с ним своими опасениями и сомнениями по поводу запланированных зверств и взывает, правда, напрасно, к чувству ответственности Кейтеля за доброе имя вермахта. С подобными призывами, даже заклинаниями и мольбами он во время войны еще много раз будет обращаться к Кейтелю, но, к сожалению, чаще всего безрезультатно. Особенно интересен был разговор между Канарисом и Гитлером. На этот раз его хитрость не имеет ни малейшего успеха. Канарис преднамеренно сгустил краски, сообщая, что французы якобы готовят наступление. Он, очевидно, надеется, что перед угрозой такой опасности Гитлер менее жестоко обойдется с Польшей, еще раз продумает свои планы о ее переделе и уничтожении населения. Но Канарис недооценил Гитлера. Фюрер явно демонстрирует свое превосходство. Он, по всей видимости, прекрасно осведомлен о положении на западе. Его аргументы основываются на фактах. Кейтель и Йодль и здесь производят жалкое впечатление и только стараются подпевать своему господину и повелителю.
Следует сделать еще несколько замечаний по содержанию записей в дневнике. Мельник, о котором Кейтель упоминал в связи с планируемым украинским мятежом, был одним из руководителей вышеупомянутой Организации украинских националистов (ОУН) — движения, организованного Петлюрой после большевистской революции, целью которой было создание независимого украинского государства. Признанный руководитель этого движения Коновалец, которого Канарис лично знал и ценил, был за несколько лет до войны убит в Голландии агентами НКВД. Мельник, который обычно сам себя называл полковником — возможно, ему дали это звание в национал-украинской армии Петлюры, — был управляющим в латифундиях (крупных земельных владениях), расположенных в галицких частях Украины. Внутри этой организации, в рядах которой были многочисленные политики, бежавшие из Польши, а также из закарпатской Украины, отошедшей в 1939 г. Венгрии, — имелись всевозможные оттенки — от умеренных социалистов до ярко выраженных национал-большевиков. Однако радикальные элементы украинского освободительного движения очень скоро сменили направление своей борьбы и организовали партизанские группы, которые затем досаждали немецким войскам, находившимся в Польше и оккупированных частях Советской Украины, создавая помехи для их связи с тылом. Этим объясняется поразительный, на первый взгляд, факт, что примерно с 1943 г. большое число украинских национал-революционеров оказалось в немецких концентрационных лагерях. Среди них было немало истинных борцов за свободу, которые не хотели освобождать свою родину от советского ига только для того, чтобы отдать ее во власть «колониальных» методов национал-социалистической восточной политики.
Если мы снова прочтем записи в дневнике Канариса от 12 сентября 1939 г., то эта смена украинского фронта уже не покажется столь удивительной. Из записей в дневнике ясно видно, что, согласно концепции Риббентропа — в сжатой формулировке Кейтеля, — украинцы, хотя и должны были использоваться, чтобы в районах Польши, населенных ими, уничтожить польское и еврейское население, однако одновременно им собирались воспрепятствовать в осуществлении их цели — созданию великодержавной Украины. Потому что тогда, в сентябре 1939 г., Гитлер и Риббентроп еще боязливо старались не раздражать своих новых «друзей» в Москве украинским мятежом в Советской Украине, исходящим из района, оккупированного немецкими войсками. Украинцы были для них всего лишь фигурой на их шахматной доске, которую при необходимости передвигали и потом оставляли без внимания. Позже, когда Гитлер принял решение напасть на Советский Союз, тактика по отношению к украинцам до определенной степени изменилась; но тут благоразумные среди них уже заметили, что Гитлер собирался использовать их лишь как орудие для своих планов, касающихся «жизненного пространства», и что сами украинские национал-социалисты не могли рассчитывать на исполнение своих собственных национальных желаний и целей.
