В начале 80-х годов американский ученый А. Демарест блестяще продемонстрировал, что индейцы Перу почитали, в сущности, лишь одно-единственное мужское божество, связанное с небом, солнцем, грозой, дождем. Между его отдельными ипостасями и проявлениями имеется известное распределение функций (восходящее и заходящее, летнее и зимнее солнце; видимое светило и предвечный творец; гром, град, рассвет и т. п.), но они чересчур нечетки и слишком тесно взаимосвязаны для того, чтобы говорить об их дискретности и об отдельных божественных персонажах. Этот вывод подтверждается не только анализом дошедших до нас письменных источников, но и более поздними данными о народных верованиях андских индейцев, а также иконографическими материалами культур уари и тиауанако.
В иконографии этих культур, чья территория, как мы знаем, охватывала центральные районы будущей империи, фигура антропоморфного божества – без крыльев в лучистой короне – господствует над всеми прочими. Она бывает обращена к зрителю только анфас, тогда как сопровождающие персонажи, нередко с чертами хищных птиц и животных, расположены от нее по бокам и показаны в профиль. Известны антропоморфные фигуры, на груди которых запечатлен еще один человекоподобный лик. Подобные композиции поддаются истолкованию как, например, отражающие представление о видимом солнце и боге-творце.
Говоря о тенденциях к монотеизму у инков, мы имеем в виду прежде всего тождество или соподчиненность мужских персонажей. Женскому началу в религии Анд отводилось особое место. В официальный пантеон попала главным образом Килья, луна. Главная супруга (и сестра) Сапа Инки сопоставлялась с ней так же, как он сам – с Солнцем. Долго предполагалось, что в народной религии большее значение имела плодоносящая земля, Пачамама («пача» – мир, земля, «мама» – госпожа, хозяйка), поскольку именно ее образ был в XX в. зафиксирован в религии кечуа и аймара наряду с образами христианского Бога, обобщенного и обожествленного «Инки-царя» (Инкарри), а также духов гор. Внимательное прочтение письменных документов колониального времени показало, однако, что Пачамама – не наследие доиспанского прошлого, а результат влияния католицизма с его культом Девы Марии. Воспринималась ли в Андах земля в качестве плодоносящего женского персонажа – большой вопрос. Если у инков и были подобные ассоциации, то они относились к хтонической Маме Окльо – жене и сестре первопредка Манко Капака. Ее храмы были немногочисленны. Один находился в царской крепости Саксауаман, вход в него был оформлен в виде разинутой пасти змеи. Другой храм на севере в Томебамбе был якобы посвящен Пачамаме, но стоявшая внутри статуя изображала Маму Окльо.
В пантеоне уари и тиауанако женский мифологический персонаж представлен, но его функции не очень понятны. Богиню изображает самая большая из сохранившихся статуй Тиауанако. На огромных полихромных сосудах уари божество в лучистой короне показано дважды с обеих сторон, причем детали изображения несколько различаются. Хотя с полной достоверностью пол фигур неопределим, их относительные размеры, пропорции и одежда склоняют к мнению, что одна принадлежит мужскому, а другая – женскому божеству. От I тыс. до н.э. до нас дошли каменные изваяния с изображениями явно выраженных мужского и женского персонажей подчеркнуто равных размеров.
В имперской инкской религии женский принцип отражен на всех уровнях, кроме самого высшего. Как явно следует из рисунка в одной из хроник, составленной знатным индейцем аймара Пачакути Ямки Салькамайуа, творец мыслился единым, а расчленение на мужскую и женскую линии начиналось с уровня видимых божественных манифестаций – Солнца и Луны. О том же свидетельствуют и другие источники.
Для характеристики сложившихся в Андах религиозно-философских концепций весьма показательны изображения на сосудах культуры наска с южного побережья Перу, датируемые первыми веками нашей эры. В сложных сценах с участием множества персонажей менее значительные фигуры показаны исходящими изо рта более значительных. В начале же этой последовательности божественных эманаций находится одно-единственное существо, как бы выделяющее из себя всю иерархию прочих.
На первый взгляд, тенденция к монотеизму соответствовала политической реальности централизованного государства во главе с Сапа Инкой. Однако такое заключение было бы слишком прямолинейным. Если в религии инков сохранились основные идеи религиозных систем уари и тиауанако, то те, в свою очередь, могли многое воспринять от системы, отраженной на изображениях культуры чавин начала I тыс. до н.э., а истоки последней следует, вероятно, искать в представлениях, характерных для строителей монументальных храмов II и III тыс. до н.э. Так что скорее характерные для Центральных Анд представления о мироздании могли повлиять на систему управления в Тауантинсуйю, нежели наоборот.
Почти в те же годы, когда А. Демарест исследовал инкский пантеон, доказав значительную тождественность основных его персонажей, другие перуанисты изучали организацию управления в верхних этажах иерархии Тауантинсуйю. Полученные выводы не подтвердили прежнее представление о главе андского государства как о единоличном владыке, абсолютном самодержце. Речь идет не только о политической реальности, об особых отношениях между Сапа Инкой и остальными орехонами, но и о наличии определенных институционных ограничений власти царя. Иерархическая структура, верх которой занимал Сапа Инка, являлась не строго пирамидальной. Рядом с главой империи проступает не сразу заметная, со времен Пачакути – уже больше церемониальная, но все же наделенная определенными функциями (возможно, функциями верховного жреца) фигура соправителя. В традиционной догосударственной иерархии такой соправитель считался главой младшей фратрии. Поскольку каждая фратрия делилась на два суйю, Сапа Инку, возможно, окружали даже три соправителя, возглавлявших второй, третий и четвертый суйю, в то время как лидером первого был он сам. Как уже говорилось, подобные дуальные иерархические структуры вообще типичны для индейцев Анд. Они отмечены и в вождествах колья, и у уанка, и в долинах северного побережья, входивших ранее в состав царства Чимор. В языке испанских документов XVI—XVII веков для обозначения соправителей даже нашелся устойчивый, имеющий конкретное значение термин – segunda persona, т. е. «второе лицо».
«Открытие» должности соправителя у инков сыграло важную роль в дискуссии относительно сведений хроник о раннем периоде истории Куско. До конца 1970-х годов исследователи с доверием относились к сообщениям, утверждавшим, будто сначала общину Куско возглавляли правители из младшей фратрии хурин и лишь затем власть перешла к фратрии ханан. К ханан принадлежали и все императоры, начиная с Пачакути. В 1960-х годах работавший в Перу, а затем в США голландский ученый Т. Зойдема пришел к выводу, что «цари» из фратрии хурин были всего лишь соправителями при царях из фратрии ханан. Обе генеалогические линии не последовательны, а одновременны, и младшая никогда не была и не могла быть правящей. Якобы имевший место переход власти от одной «династии» к другой есть не что иное, как миф, который принадлежит к широкому классу распространенных среди индейцев повествований о «социальной инверсии». В них рассказывается о том, как группа, имеющая сейчас низкий статус, когда-то была наверху, но утратила свое положение. В эгалитарных обществах (например, у огнеземельцев) структурно сходные мифы описывают переход главенства из рук женщин в руки мужчин.
Центральная стена храма Виракочи в Ракчи. Перу
Хотя вывод Зойдемы никогда не был признан всеми перуанистами, его гипотезу приняли к сведению как достаточно правдоподобную. Однако археологи проголосовали не в ее пользу. После того, как время образования инкского государства было отодвинуто вглубь как минимум на два столетия, стало ясно, что список правителей Куско заведомо неполон. Кроме того, упоминания о браках полулегендарных инков, правивших до Пачакути, с женщинами из соседних этнических групп, удалось сопоставить с определенными топонимами и проследить, как со временем правители брали жен из районов, все дальше отстоящих от Куско. Иначе говоря, список инкских правителей все же образует прямую последовательность, и представители младшей фратрии не были современниками представителям старшей. Другое дело, что верховная власть действительно не могла принадлежать младшей фратрии подобно тому, как она не могла принадлежать женщинам. Здесь история явно смешана с мифом, но о причине такого смешения мы вряд ли когда-нибудь узнаем.
После создания империи инки распространили культ своего верховного божества по всей территории Центральных Анд. Храмы, строившиеся в новых административных центрах, как правило, посвящались солнцу. Образцом для них, по-видимому, служила столичная Кориканча («Золотой дом») – крупнейшее святилище империи, имевшее четыре тысячи служителей. Целостный облик этого здания восстановить, однако, нвозможно.
