Но в целом крестьянское движение все еще продолжало оставаться стихийным, выступления крестьян были неподготовленными, разрозненными и подавлялись одно за другим, поодиночке. Выступая против помещиков, крестьяне сохраняли наивную веру в «батюшку-царя». У них не было четкой политической программы, не было сознания необходимости борьбы против самодержавия, как главной опоры крепостников. Не было у них и союза с городскими пролетариями, не представлявшими еще тогда собой той сплоченной, организованной силы, которая оказалась способной впоследствии повести крестьян за собой.
Все это обусловило неудачу крестьянских выступлений 1854–1855 гг. Тем не менее эти выступления сыграли свою историческую роль в расшатывании устоев крепостного права и в создании предпосылок для нового подъема крестьянского движения[91].
Опираясь на рост крестьянского движения, все шире развертывали свою пропаганду против самодержавия русские революционеры-демократы. В своих нелегальных прокламациях они рассказывали народу о причинах возникновения Крымской войны, о причинах неудач в ней царской России, о необходимости для крестьян бороться за свое освобождение. Именно в эти годы началась публицистическая деятельность Н. Г. Чернышевского на страницах «Современника». В эти же годы развернул свою публицистическую деятельность и А. И. Герцен, основавший в Лондоне незадолго до начала войны русскую типографию и создавший вольную русскую прессу за границей.
Русские революционеры-демократы заклеймили Крымскую войну как войну, начатую исключительно в интересах реакционных правящих клик Англии, Франции и России. «Опять струится кровь мужичья, — с гневом писал Т. Г. Шевченко в одном из своих стихотворений тех лет. — Палачи в коронах, как псы голодные, за кость грызутся снова»[92]. Н. А. Добролюбов на страницах нелегальной студенческой газеты «Слухи» также писал о «самолюбии двух-трех человек, которые для удовлетворения ему губят в кровопролитной войне столько народу»[93].
Но, наряду с этим, революционеры с горячим сочувствием относились к борьбе народов России против иноземных захватчиков, высоко оценивали подвиги в этой борьбе простых русских людей. В Севастополь по личной просьбе был переведен с Балтики шестидесятилетний декабрист капитан 2 ранга В. П. Романов. Декабрист Н. А. Бестужев, умирая в далекой Сибири, спрашивал в свой предсмертный час: «Держится ли Севастополь?»[94] Н. Г. Чернышевский с большой теплотой отзывался о «мужественных защитниках родных укреплений»[95]. Н. А. Добролюбов писал о «необычайном мужестве войска, одиннадцать месяцев отстаивавшего Севастополь»[96].
Обличая гнилость самодержавия, революционеры указывали, что неудачи царской России в Крымской войне отнюдь не означают слабости русского народа. «Разве слабые народы дерутся так?» — справедливо спрашивал Герцен, ссылаясь на пример героической обороны Севастополя[97].
Резкое недовольство политикой царского правительства начинала проявлять даже часть дворянства, убедившаяся в неспособности России одержать победу над своими противниками и напуганная ростом крестьянского движения. Отражая эти настроения, известные русские общественные деятели того времени, вроде М. П. Погодина, Ю. Ф. Самарина, П. А. Валуева и др., в своих записках, расходившихся в рукописях по всей России, критиковали политику правительства, обвиняли его в неумении отстаивать интересы государства. «Зачем завязали мы дело, не рассчитав последствий, или зачем не приготовились, из осторожности, к этим последствиям? — спрашивал, например, Валуев в записке, озаглавленной им „Дума русского в 1855 г.“ — Зачем встретили войну без винтовых кораблей и штуцеров? Зачем ввели горсть людей в Княжества и оставили горсть людей в Крыму? Зачем заняли Княжества, чтобы их очистить, перешли Дунай, чтобы из-за него вернуться, осаждали Силистрию, чтобы снять осаду, подходили к Калафату, чтобы его не атаковать, объявляли ультиматумы, чтобы их не держаться, и прочая, и прочая, и прочая»[98]. «А каких друзей приготовила нам прежняя политика и дипломатика? — вторил ему Погодин. — Никаких. Помощи нам ожидать неоткуда. Друзья нас предали»[99].
В начале 1855 г. оппозиционное отношение к правительству со стороны части дворянства открыто проявилось в выборах командиров ополчения, когда были избраны опальный генерал Ермолов и другие не угодные царю генералы и офицеры.
Напряженное внутриполитическое положение в стране заставляло царское правительство усиленно искать способа прекращения войны, — на победу оно уже не рассчитывало. К этому побуждало его и международное положение России, непрерывно ухудшавшееся по мере продолжения войны.
Действительно, в связи с явным истощением России в ходе войны, ее западные соседи заметно усилили приготовления к открытому присоединению к антирусской коалиции. В Вене ходили слухи относительно близкого разрыва дипломатических отношений с Россией. В Берлине было опубликовано официальное заявление о том, что между французским и прусским правительствами «существует самое полное согласие в Восточном вопросе»[100]. В Стокгольме 21 ноября 1855 г. было заключено англо-франко-шведское соглашение о помощи Швеции, в случае ее нападения на Россию, со стороны Франции и Англии. В это же время под давлением Англии и Франции дали свое согласие на присоединение к коалиции правительства некоторых других государств Западной Европы.
При всем том, однако, положение коалиции было также далеко не блестящим. Турецкая армия, как уже указывалось выше, к осени 1855 г. фактически перестала существовать, а французская и английская армии были значительно ослаблены героической обороной Севастополя, стоившей союзникам несколько сотен тысяч человек. Наполеон III еще в середине 1855 г. сообщил командованию своей армии в Крыму, что он не может больше посылать туда новые дивизии, так как у него во Франции остается слишком мало войск. Английскому же правительству, чтобы восполнить потери своей экспедиционной армии в Крыму, пришлось снимать войска с Гибралтара, с Мальты и даже из Индии, ставя тем самым на карту войны судьбу своей колониальной империи.
Неудивительно, что в такой обстановке Наполеон III счел нереальными те далеко идущие планы, с которыми союзники вступили в войну против России. «В каком положении наши дела? — писал он тогда английской королеве Виктории. — Ваше величество имеете в Крыму около 50 тысяч человек и 10 тысяч лошадей, у меня там 200 тысяч человек и 34 тысячи лошадей; у Вас огромный флот как в Черном, так и в Балтийском море; мой флот также значителен, хотя и не в таких размерах. И все-таки, несмотря на столь могущественные военные средства, теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не сможем сломить Россию»[101]. Французский император возлагал все надежды на присоединение к коалиции в самом ближайшем будущем Австрии, Пруссии и Швеции, но даже и в этом случае не рассчитывал на быструю победу: Севастопольская оборона наглядно продемонстрировала, какое героическое сопротивление способен был оказать захватчикам русский народ. «Трудно было ожидать какого-либо решительного результата и потому не было далее цели продолжать войну», — признался впоследствии Наполеон III в беседе с одним из русских генералов[102].
Правящие круги Англии были яростными противниками прекращения войны, так как основная масса экспедиционной армии союзников состояла из французских дивизий, и в Лондоне надеялись еще некоторое время таскать каштаны из огня руками своего партнера. Но именно из-за незначительности сухопутных сил Англии и неспособности ее продолжать войну в одиночку, решающее слово в данном случае осталось за Наполеоном III.
Уже в октябре 1855 г. русскому правительству стало известно, что французский император очень недвусмысленно высказывается за прекращение военных действий, а в декабре правительство Австрии, продолжая угрожать разрывом дипломатических отношений, предъявило России условия, на которых союзники были согласны вести с ней переговоры о заключении мира. От России требовалось, во-первых, отказаться от протектората над Молдавией, Валахией и Сербией, а также от «покровительства» православным подданным Оттоманской империи; во-вторых, не восстанавливать более на Черном море военного флота и укрепленных баз для него; в-третьих, передать под контроль всех великих держав устья Дуная.
После некоторых колебаний царское правительство приняло эти условия. В феврале 1856 г. было заключено перемирие, и представители Англии, Франции, Австрии, Турции, Сардинии и России собрались в Париже на конгресс, чтобы согласовать окончательную редакцию статей мирного договора.
