14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что, учитывая политическую мотивировку советской акции (падение Польши и защита русских «меньшинств»), было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава. В связи с этим он попросил, чтобы ему как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы. Но Риббентроп продолжал настойчиво запрашивать советского наркома иностранных дел Молотова о сроке вступления Красной Армии в Польшу. 15 сентября он пишет Шуленбургу:
«1. Уничтожение польской армии, как это следует из обзора военного положения от 14 сентября, который уже был Вам передан, быстро завершается. Мы рассчитываем занять Варшаву в течение ближайших нескольких дней.
2. Мы уже заявляли советскому правительству, что мы считаем себя связанными разграниченными сферами интересов, согласованными в Москве и стоящими обособленно от чисто военных мероприятий, что конечно же также распространяется и на будущее.
3. Из сообщения, сделанного Вам Молотовым 14 сентября, мы заключили, что в военном отношении советское правительство подготовлено, и что оно намерено начать свои операции уже сейчас. Мы приветствуем это.
Советское правительство, таким образом, освободит нас от необходимости уничтожать остатки польской армии, преследуя их вплоть до русской границы‹…› (выделено нами. — Авт.).
4. С целью политической поддержки выступления советской армии мы предлагаем публикацию совместного коммюнике следующего содержания:
«Ввиду полного распада существовавшей ранее в Польше формы правления, имперское правительство и правительство СССР сочли необходимым положить конец нетерпимому далее политическому и экономическому положению, существующему на польских территориях. Они считают своей общей обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих для них [Германии и СССР] естественный интерес, мира и спокойствия и установления там нового порядка путем начертания естественных границ и создания жизнеспособных экономических институтов».
5. Предлагая подобное коммюнике, мы подразумеваем, что советское правительство уже отбросило в сторону мысль, выраженную Молотовым в предыдущей беседе с Вами, что основанием для советских действий является угроза украинскому и белорусскому населению, исходящая со стороны Германии. Указание мотива такого сорта — действие невозможное (выделено нами. — Авт.). Он прямо противоположен реальным германским устремлениям, которые ограничены исключительно хорошо известными германскими жизненными интересами. Он также противоречит соглашениям, достигнутым в Москве, и, наконец, вопреки выраженному обеими сторонами желанию иметь дружеские отношения, представит всему миру оба государства как врагов.
6. Поскольку военные операции должны быть закончены как можно скорее в связи с наступающим временем года, мы будем благодарны, если советское правительство назначит день и час, в который его войска начнут наступление‹…› С целью необходимой координации военных операций ‹…› мы предлагаем по воздуху собрать совещание в Белостоке ‹…›» [218].
Таким образом, попытка Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению вызвала резко негативную реакцию Берлина. Забегая несколько вперед, отметим, что и в этом отношении пришлось пойти на уступки немцам.
14 сентября советские войска получили приказ о наступлении с соответствующими изменениями по времени выполнения боевых задач. Несмотря на многочисленные трудности, войска обоих фронтов к 15 сентября в основном завершили мобилизацию и сосредоточились в исходных районах у границы с Польшей. В ночь на 15 сентября командование и штаб БОВО переехали из Смоленска в Минск. В 4.20 15 сентября Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ № 01.
К этому времени в состав 4-й армии, которой предстояло действовать на брестском направлении, были включены 8, 143, 55-я и 122-я сд, 29-я и 32-я танковые бригады, 120-й и 350-й гап б/м РГК, 5-й дивизион бронепоездов (БЕПО). Армию поддерживал 4-й истребительный авиаполк [219]. Но в исходные районы для наступления в 4-й армии вышли только 8-я и 143-я сд, 29-я и 32-я танковые бригады, которым предстояло действовать в первом эшелоне. По данным разведки 4-й армии, полоса до р. Щара польскими войсками не была занята, а батальоны погранохраны по своей боевой выучке и боеспособности слабы и серьезного сопротивления оказать не в состоянии. Поэтому считалось, что сил первого эшелона достаточно, чтобы разгромить в короткие сроки подразделения пограничной стражи и захватить подготовленные польские укрепрайоны до занятия их полевыми войсками. Аналогичное положение было и в полосе действий других армий обоих фронтов[43].
Гитлер продолжал настойчиво подталкивать Сталина к скорейшему вступлению в войну. В тексте срочной телеграммы Риббентропа, полученной в Москве 15 сентября, говорилось: «Если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум» [220]. Но немцы не ограничивались только дипломатическими шагами: во второй половине дня 14 сентября немецкий 19-й мк Г. Гудериана овладел городом Брест. 15 сентября командование группы армий «Север» отдало приказ передовым частям корпуса выйти в район Слоним-Барановичи. Последний находился всего в 50 км от советско-польской границы. 16 сентября соединения 3-й армии, наступавшие с севера, в районе Влодавы соединились с войсками 10-й армии, замкнув кольцо окружения основных сил польской армии восточнее Варшавы. Польский гарнизон Брестской крепости под командованием генерала К. Плисовского некоторое время продолжал отбивать немецкие атаки, но, понеся тяжелые потери, в ночь на 17 сентября был вынужден оставить цитадель и уйти в сторону Тересполя. Утром немецкая разведка обнаружила отсутствие противника, и немцы заняли Брестскую крепость. Попутно передовые части корпуса Гудериана продвинулись к ст. Жабинка (26 км восточнее Бреста), где с ходу разгромили польскую танковую часть во время разгрузки ее танков с железнодорожных платформ. Линия наибольшего продвижения германских войск проходила восточнее городов Белосток, Брест, Львов (см. схему 2).
Прозрачные намеки Берлина, подкрепленные решительными действиями германских войск, Москвой были поняты. Вечером 16 сентября Молотов сообщил Шуленбургу о решении советского правительства вмешаться в польские дела. В тот же день Шуленбург срочной телеграммой № 371 доложил о беседе с Молотовым в Берлин:
«‹…› Молотов заявил, что военная интервенция Советского Союза произойдет, вероятно, завтра или послезавтра. Сталин в настоящее время консультируется с военными руководителями, и этим вечером он, в присутствии Молотова, укажет мне день и час советского наступления.
Молотов добавил, что ‹…› в совместном коммюнике уже более нет нужды; советское правительство намерено мотивировать свои действия следующим образом: польское государство распалось и более не существует, поэтому аннулируются все соглашения, заключенные с Польшей; третьи державы могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса; Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению трудиться спокойно» [221].
Молотов был вынужден согласиться с тем, что планируемый советским правительством предлог для вторжения содержал в себе ноту, обидную для чувств немцев, и решил объясниться:
«‹…› принимая во внимание сложную для советского правительства ситуацию, не позволять подобным пустякам вставать на нашем пути, советское правительство, к сожалению, не видело какого-либо другого предлога, поскольку до сих пор Советский Союз не беспокоился о своих меньшинствах в Польше (выделено авт.) и должен был, так или иначе, оправдать за границей свое теперешнее вмешательство» [222].
В порядке пропагандистского обеспечения планируемой акции газета «Правда» в этот же день поместила статью А.А. Жданова, в которой главными причинами поражения Польши назывались угнетение украинского и белорусского национальных меньшинств. В советской прессе была усилена антипольская кампания. Утверждалось, что Польша фактически оккупирована, и неизвестно, где находится ее правительство. «Может возникнуть вопрос, — вопрошала редакция советского официоза, — почему польская армия не оказывает немцам никакого сопротивления? Это происходит потому, что Польша не является однонациональной страной. Только 60 % населения составляют поляки, остальную же часть — украинцы, белорусы и евреи ‹…›. Одиннадцать миллионов украинцев и белорусов жили в Польше в состоянии национального угнетения ‹…›. Польское правительство проводило политику насильственной полонизации ‹…›». Поэтому, мол, никто и не хочет сражаться за такую страну. По линии политорганов РККА были приняты меры по подготовке личного состава войск в соответствующем духе. Для этого увеличили тиражи красноармейских газет в округах, проводящих БУС, и центральных газет для распространения в частях
