И Верховным Главнокомандующим стал 58-летний великий князь Николай Николаевич. Это был опытный и мужественный военачальник, генерал от кавалерии. Закончил Академию Генштаба и прославился в Русско-турецкой войне, когда одним из первых под огнем форсировал на понтоне Дунай. Достойно сражался на Шипке и был награжден орданом Св. Георгия IV степени. С 1895 г. являлся генералом-инспектором кавалерии, а с 1905 г. командующим войсками Петербургского округа. Возглавлял военный совет, проводивший реорганизацию армии после Японской. Лично знал и помнил всех офицеров, с кем когда-либо встречался, и многих солдат. И обладал в войсках огромным авторитетом. Брусилов вспоминал: "По моему мнению, в это время лучшего Верховного Главнокомандующего найти было нельзя… Это — человек, несомненно всецело преданный военному делу, и теоретически, и практически знавший и любивший военное ремесло… Назначение его Верховным Главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него…". Причем отметим, что писалось это уже при советской власти, когда Николай Николаевич был одним из лидеров белой эмиграции. А значит, подобный отзыв тем более "дорогого стоит". Кстати, и немцы оценивали его высоко, считали "жестким и умелым противником, обладающим железными нервами". А некоторые его стратегические идеи Людендорф называл "в высшей степени смелыми и блестящими".
Правда, он видел для себя других помощников — на должность начальника штаба хотел взять ген. Палицына, а генерал-квартирмейстером Алексеева. Но царь уговорил его отказаться от перестановок, остались Янушкевич и Данилов. Впоследствии на них навешали много «собак», и совершенно незаслуженных. Выдающимися полководцами они не являлись, но были вполне компетентными и грамотными специалистами, со своими задачами справлялись успешно, а если и допускали ошибки, особенно в начале войны, то ничуть не большие, чем их германские и французские коллеги. Во всяком случае, Николай Николаевич в выборе этих сотрудников никогда не раскаивался. Ставка Верховного Главнокомандующего разместилась в Барановичах. Здесь все было устроено без какой-либо роскоши, даже без «лишних» бытовых удобств, приспособлено только для дела. Для Николая Николаевича сперва выдели лучший дом в городе, но он оказался далеко от дома начальника станции, где имелись линии связи и обосновались оперативный и разведывательный отделы. Поэтому великий князь предпочел жить в вагоне. И большинство служб также располагались в вагонах на запасных путях. Хотя не обошлось без казусов — Николай Николаевич был очень высокого роста и, задумавшись, несколько раз набивал себе шишки в низких вагонных дверях. Тогда его сотрудники догадались наклеивать бумажки на верхние притолоки, чтобы обратить его внимание и заставить вовремя нагибаться.
Общее соотношение сил к началу войны составляло — в странах Антанты 6,2 млн солдат и офицеров и 13 тыс. орудий, у Центральных Держав — 4,4 млн и 15 тыс. орудий. Но надо помнить, что английские и французские войска были рассредоточены по колониям, а русские — по просторам своей страны. Если же брать соотношение к началу активных операций, то на Западном фронте французским, английским и бельгийским частям численностью 1,6 млн при 4640 орудиях противостояли германские армии тоже в 1,6 млн бойцов при 5 тыс. орудий. На Восточном театре германские и австро-венгерские силы насчитывали более 1 млн при 2,7 тыс. стволов артиллерии, а русские — 850 тыс. при 3,2 тыс. пушек. Как видим, и в этом случае русские имели преимущество не в живой силе, а в технике.
Дрогнул воздух, туманный и синий,
И тревога коснулась висков,
И зовет нас на подвиг Россия.
Веет ветром от шага полков…
Марш "Прощание славянки"
2 августа 1914 г. был объявлен манифест Николая II о вступлении России в войну. И первым из мобилизуемых воинов торжественно принял присягу сам царь — на Евангелии, по форме присяги Александра I в 1812 г. Как вспоминал председатель Думы М.В. Родзянко: "В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы Государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое «ура» наполнило дворец и покатилось ответным эхом в толпе на площади. После молебствия Государь вышел на балкон к народу, за ним императрица. Огромная толпа заполонила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела Государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое «ура» огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями "Да здравствует Россия и славянство!" склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее «ура» не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои. Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: "То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут слишком медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами".
Да, действительно, эту войну народ встретил с единодушным патриотическом порывом. Даже политические партии прекратили свою обычную грызню, и либералы сперва решили "заключить мир" с правительством. Впрочем, далеко не все при этом были искренними. Одни опасались, что в условиях всеобщего подъема обычное охаивание власти подорвет их популярность. Другим нравился союз с Англией и Францией, и они уже рассуждали, что будущие успехи станут не победами царя, а "победами демократии". Но в Думе война тоже нашла общую поддержку (кроме большевиков). Левый Милюков и правый Пуришкевич публично обменялись рукопожатием, отложив взаимные разборки до мирного времени. А национальные фракции — поляки, латыши, литовцы, татары, евреи и т. п. — приняли общую декларацию, в которой выражалось "неколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания… все народы России объединены единым чувством к родине, твердо веря в правоту своего дела, по призвыу своего Государя готовы стать на защиту Родины, ее чести и достоинства".
Санкт-Петербург был переименован в Петроград — символически открещиваясь от всего «немецкого», даже в названиях. В стране на время войны объявлялся сухой закон — но даже это народ поначалу воспринял с полным пониманием. Кстати, и сама война не называлась тогда мировой (и уж конечно, не Первой мировой). Этот термин утвердился в исторической литературе значительно позже. В простонародье ее сперва называли «Германской», а официально — Великой войной. А поскольку опасность нависла над самим Отечеством и война началась при общей народной поддержке, то привилось и другое наименование — Вторая Отечественная. Или Великая Отечественная — этот термин тоже употреблялся очень часто.
А когда в Петрограде и других городах произносились речи и устраивались манифестации, боевые операции уже шли. Первыми их начали моряки Балтфлота. Командовал им вице-адмирал Николай Оттович Эссен. Это был замечательный флотоводец, сподвижник и друг адмирала Макарова, отличившийся в Японской войне. Но количественный состав русских и германских морских сил был несопоставимым. (В составе Балтфлота было 4 старых линкора, 10 крейсеров, 49 эсминцев). Существовала угроза массированного немецкого удара не только по Кронштадту, но и по столице. И чтобы предотвратить это, был разработан план обороны путем создания "минно-артиллерийской позиции" от Ревеля (Таллина) до Поркала-Удд. Самая узкая часть Финского залива перекрывалась восемью линиями минных заграждений. Их дополняли береговые батареи, которые вместе с кораблями прикрывали эти заграждения и должны были дать врагу бой, если он попытается протралить проходы. Авторами плана были сам Эссен и капитан I ранга Александр Васильевич Колчак — известный ученый-полярник, совершивший несколько смелых экспедиций, и герой Порт-Артура, еще в Японскую зарекомендовавший себя как непревзойденный мастер минного дела.
В дни июльского кризиса Эссен назначил Колчака своим флаг-капитаном (адъютантом). И считая войну почти неизбежной, уже с 27.07 несколько раз запрашивал разрешения ставить мины, однако получал отказ. А 31.07 поступили агентурные данные, что германский флот двинулся на Балтику и может быть в горловине Финского залива на следующий день к 16 часам. Возникла опасность внезапного нападения, как в Порт-Артуре. Эссен доложил: "Считаю необходимым тотчас же поставить заграждения, боюсь опоздать. Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждения". И решился действовать на свой страх и риск, готовый перечеркнуть собственную карьеру. Вывел в море корабли, начал подготовительные работы к постановке мин. Но как раз в эту ночь Россия получила германский ультиматум, и в 4.15 утра, когда Эссен уже готов был в нарушение субординации отдать приказ о минировании, он получил радиограмму: "Разрешаю поставить главные заграждения. Николай". Как позже стало известно, Вильгельм действительно намеревался начать войну с удара флота, корабли приводились в готовность. Но в это время британский флот по команде Черчилля перемещался в Скапа-Флоу. Кайзера обеспокоили эти маневры, он счел, что само побережье Германии может оказаться под ударом, и приказа о рейде на Петроград не отдал.
