В исследовании, посвященном жилищным проблемам дореволюционной России, «Жилищный вопрос и логика его решения» сказано: «Здание приюта было двухэтажное, каменное. В первом этаже находились 6 квартир для вдов с малолетними детьми, каждая квартира имела площадь около 12 кв. саж. (56.4 кв. метра) и состояла из 2 комнат и передней, здесь же была устроена большая кухня с отдельными для каждой квартиры печами, самоварницами, столами и т. п. хозяйственными принадлежностями. Во втором этаже были расположены 10 квартир номерного типа для одиноких, площадью в 6 кв. саж. (27.3 кв. метра) каждая. Ежегодное содержание приюта было исчислено в 5298 руб.»[126]
Пока мы находимся в Лаврушинском переулке, можно рассказывать о художниках сколь угодно долго. В 1912 – 1949 годах в одной из квартир приюта жил и работал Г.К. Савицкий – представитель известной творческой династии. Отец его, замечательный русский художник К.А. Савицкий – автор прекрасных картин «Ремонтные работы на железной дороге», «На войну» и др. Но прославился Константин Аполлонович благодаря медведям с чужой картины. Вот какой любопытный случай, связанный с И.И. Шишкиным, описывается в газете «Наше время»:
«Савицкий сказал Шишкину, что не раз рисовал медведей для сына и придумал уже, как изобразить их на большом полотне. А Шишкин лукаво:
– А что же ко мне не заходите? Штуковину я одну отмахал…
Штуковиной оказалось «Утро в сосновом лесу». Только без медведей. Савицкий был восхищен. А Шишкин сказал, что осталось теперь над медведями поработать: место, мол, для них на полотне есть. И тут Савицкий попросил: «Позвольте!» – и вскоре на местечке, указанном Шишкиным, разместилось медвежье семейство. Шишкин результатом остался доволен и объявил Савицкому, что отправит работу на выставку за двумя подписями. Савицкий воспротивился, но Шишкин был непреклонен. И на той выставке, в галерее Третьякова, который приобрел «Утро в сосновом лесу», холст экспонировался как их совместный труд. Но спустя несколько лет Савицкий все-таки пришел к Третьякову с просьбой, чтобы его имя сняли и под полотном была единственная подпись – «Шишкин», поскольку автор пейзажа – он.
– А медведи? – возразил Третьяков. Но Савицкий убедил его, что и без медведей «Утро» было бы не хуже. Так завершилось соревнование в благородстве двух художников. И под «Утром в сосновом лесу» всюду теперь только: «Шишкин»[127].
В 1931 году приют для вдов и сирот русских художников имени П.М. Третьякова был надстроен двумя этажами по проекту инженера И.Е. Курдюкова. В результате исчезли необычные высокие щипцовые кровли и оформление парадного фасада с майоликовыми украшениями. Герб Москвы и надпись вязью также утрачены. В 1980-х годах в приюте размещался административный корпус Госкоминтуриста СССР. Сейчас здесь бесконечное множество офисов разных фирм, но два нижних этажа исторически принадлежат научным отделам Третьяковской галереи.
В доме № 12 по Лаврушинскому переулку, построенном в 1936 году архитектором К.И. Джусом, расположен факультет графики Московского государственного академического художественного института имени В.И. Сурикова. До конца 1940-х годов в этом здании находилась обычная советская школа. Потом, после реконструкции и надстройки пятого этажа в 1951 году, сюда перебралась знаменитая Московская средняя художественная школа, находившаяся в ведении Академии художеств СССР и являвшаяся базовой школой Московского государственного художественного института имени В.И. Сурикова. Программа МСХШ состояла из трех разделов – рисунок, живопись, композиция. Занятия по скульптуре шли параллельно общему курсу обучения в младших классах, а в старших – как самостоятельный специальный раздел. Помимо экскурсий в музеи, непосредственно в школе проводились лекции и встречи с художниками, скульпторами и писателями, организовывались выставки академических рисунков И.Е. Репина, В.А. Серова, П.П. Чистякова, И.Н. Крамского, представленные оригиналами из Третьяковской галереи. Знаменитыми выпускниками МСХШ являются И.Д. Архипов, И.М. Годин, П.П. Оссовский, В.М. Сидоров, А.П. Ткачев, А.Д. Шмаринов и др.
ТОЛМАЧЕВСКАЯ СЛОБОДА
(Толмачевские переулки)
Из Лаврушинского переулка прямой путь к Большому Толмачевскому. Свое название он получил от поселения переводчиков-толмачей, появившихся в Замоскворечье еще в XIV веке. В Толковом словаре В.И. Даля слово «толмач» означает «устный, словесный переводчик с языка на язык». Происхождение его следует искать в тюркском языке от племенного названия tоlmаc. В книге «Москва. Подробное историческое и археологическое описание города» И.М. Снегирева сказано: «Так как Замоскворечье, большею частию, населяли Татары: то в урочище Толмачах (в Толмацкой слободе) поселены были их толмачи, или переводчики, которые приезжали с их послами и баскаками из Орды, как показывает грамота в. к. Василия Темнаго»[128]. Изначально слобода толмачей находилась в районе современного Старого Толмачевского переулка. По мере того как Большая Ордынка сдвигалась в западном направлении, толмачи селились неизменно рядом с ней, пока не заняли территорию нынешних Большого и Малого Толмачевских переулков. Здесь самостоятельная слобода толмачей выделилась на рубеже XV – XVI веков. Толмачи поселились на исконной территории Кадашевской слободы и немного потеснили кадашевцев. В XVII веке здесь жили толмачи Посольского приказа.
Дипломатические отношения с Ордой и другими европейскими и восточными странами вынуждали московских государей иметь в столице Толмачевские слободы. Толмачи не были универсалами-полиглотами: обычно одни знали татарский, другие – греческий, третьи – латинский. Есть легендарные толмачи, о которых не раз упоминают летописи. Например, в Воскресенской летописи можно встретить имя толмача Мити Малого: «Того же лета, июля, пришел посланник великого князя от Рима, Митя Малой, толмач Латынской; а с ним вместе пришел к великому князю от папы Римскаго Климента, именем Иван Френчюжков бискуп»[129]. В «Сказании о Мамаевом побоище» – литературном произведение XV века об исторических событиях Куликовской битвы – рассказывается, что и во время сражения не обошлось без толмачей: «Князь же великий Дмитрей Иванович избраннаго своего юношу, доволна суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшова, и дасть ему два толмача, умеюща язык половетцьскый, и посылаеть с ним много злата к нечестивому царю Мамаю»[130]. Другой легендарный толмач упоминается в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина: «Не так рассуждал отец Александров, Казимир: он подослал к Иоанну Князя Ивана Лукомского, племени Владимирова, с тем, чтобы злодейски убить или отравить его. Лукомский клялся исполнить сие адское поручение, привез с собою в Москву яд, составленный в Варшаве, и, будучи милостиво обласкан Государем, вступил в нашу службу; но какою-то счастливою нескромностию обнаружил свой умысел: его взяли под стражу; нашли и яд, коим он хотел умертвить Государя, чтобы сдержать данное Казимиру слово. Злодейство столь необыкновенное требовало и наказания чрезвычайного: Лукомского и единомышленника его, Латинского толмача, Поляка Матиаса, сожгли в клетке на берегу Москвы-реки»[131].
Большой Толмачевский переулок. Современная фотография
К каждому иностранному мастеру на Руси был приставлен толмач. Свои толмачи были у всех татарских послов. Бесермены и переводчики всегда селились в непосредственной близости друг от друга. Например, замоскворецкая церковь Никиты Великомученика называлась одновременно «что в Старых Толмачах» и «что в Татарской». Некоторые особо привилегированные толмачи жили в Белом городе и Китай-городе. Переводчики, приезжавшие с послами европейских государств, останавливались на посольских подворьях, самое известное из которых было на Ходынке.
Г.К. Котошихин – чиновник российского Посольского приказа, перебежавший в Швецию и создавший там обширное сочинение «О России в царствование Алексея Михайловича» – прекрасно описывает быт толмачей XVII века «Посолской Приказ; а в нем сидит думной дьяк, да два дьяка, подьячих 14 человек. А ведомы в том Приказе дела всех окрестных государств, и послов чюжеземских принимают и отпуск им бывает; также и Руских послов и посланников и гонцов посылают в которое государство прилучится, отпуск им бывает иьс того ж Приказу; да для переводу и толмачества переводчиков Латинского, Свейского, Немецкого, Греческого, Полского, Татарского, и иных языков, с 50 человек, толмачей с 70 человек. А бывает тем переводчиком на Москве работа по вся дни, когда прилучатца из окрестных государств всякие дела; такъже старые писма и книги для испытания велят им переводити, кто каков к переводу добр, и по тому и жалованье им даетца; а переводят сидячи в Приказе, а на дворы им самых великих дел переводити не дают, потому что опасаются всякие порухи от пожарного времяни и иные причины. А дается им царское жалованье годовое: переводчиком рублев по 100 и по 80 и по 60 и по 50, смотря по человеку, толмачем рублев по 40 и по 30 и по 20 и по 15 и менши, смотря по человеку… Да они ж толмачи днюют и начюют в Приказе, человек по 10 в сутки, и за делами ходят и в посылки посылаются во всякие; да они ж, как на Москве бывают окрестных государств послы, бывают приставлены для толмачества и кормового и питейного збору. Да в том же Приказе ведомы Московские и приезжие иноземцы всех государств торговые и всяких чинов люди: и судят торговых иноземцов, и росправу им чинят с Рускими людми, в одном в том Приказе»[132].
