Леонид Канегиссер вошел в подъезд той половины дворца Росси, которая идет от арки к Миллионной улице. Урицкий всегда приезжал на службу к этому подъезду. Каким образом узнал это Канегиссер? Возможно, что он в предыдущие дни следил за народным комиссаром. У него могли быть сообщники. Помощники. Мог он и запросто узнать у первого попавшего служащего, в котором часу, к какому подъезду приезжает Урицкий.
Риск? Конечно. Но кто не рискует в молодости?
— Товарищ Урицкий принимает? — спросил швейцара Канегиссер.
— Еще не прибыли…
Канегиссер отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Снял фуражку и положил рядом с собой. Долго глядел в окно. О чем он думал? О том, что еще не поздно отказаться от страшного дела? Еще можно вернуться на Саперный. Попить чаю с сестрой. Взять реванш в шахматы у отца. Продолжить чтение "Графа Монте-Кристо". О том, что жить осталось несколько минут, что он больше не увидит ни этого солнца, ни этой светлой площади, этого расстреллиевского дворца? О том, что не пора ли снять затвор с предохранителя? О том, что швейцар начал странно коситься на него? Уж не заподозрил ли?
Все это могло так и быть. Ощущения вполне вписывались в психологический настрой террориста. Он напряженно ждал. Люди проходили по площади, а Урицкий все не появлялся. И те двадцать минут его отсутствия показались Канегиссеру вечностью…
Почему же доступ в дом N 5, где помещалась Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, оказался свободным для велосипедиста в кожаной куртке и желтых крагах? И для всех тех посетителей, что сидели в вестибюле? Все дело было в том, что сразу же после назначения М.С.Урицкого комиссаром, он приказал охрану у подъезда дома N 5 немедленно отменить!
Председатель Петроградской ЧК медленно вошел в подъезд, приветливо кивнул швейцару, не спеша пересек вестибюль и направился к лифту. "Велосипедист" встал с подоконника. Выхватил из-за пазухи кольт. И почти в упор выстрелил в затылок Урицкому. Комиссар упал. Сидевшие в вестибюле люди ахнули и, толкая друг друга, бросились к дверям. Вместе с ними выбежал на улицу и убийца. Если бы Канегиссер надел фуражку, положил в карман оружие и спокойно пошел пешком налево, он, вероятно, легко бы скрылся. Ему стоило свернуть под аркой на Морскую и затеряться в толпе Невского проспекта. Но он сел на велосипед и помчался, что есть силы.
За преступником бросился комиссар Дыхвинский-Осипов. Он трижды выстрелил в "велосипедиста" из браунинга, но не попал. Преступник беспрепятственно удалялся.
В это время из-под арки Главного штаба выехала автомашина германского консульства. Комиссар Дыхвинский-Осипов не растерялся. Вместе с подоспевшими на помощь красноармейцами из охраны решительно преградил автомобилю путь.
— Временно машину конфискуем, — заявил Дыхвинский-Осипов. Вскочил в кабину и приказал растерявшемуся шоферу догнать мелькавшего впереди велосипедиста. Тот уже поворачивал на Дворцовую набережную и мог скрыться из виду. Красноармеец, лежавший на крыле автомобиля, открыл огонь из винтовки. Велосипедист сделал несколько ответных выстрелов и свернул в Мошков переулок /ныне Запорожский/. Затем выехал на Миллионную улицу /ныне Халтурина/, бросил велосипед и вбежал в дом Северного английского общества.
На помощь комиссару Дыхвинскому-Осипову подоспели еще три автомобиля с сотрудниками Центральной комендатуры революционной охраны Петрограда во главе с ее комендантом Шатовым. Из бывших Преображенских казарм, тоже находившихся на Миллионной улице, бежали поднятые по тревоге красноармейцы. По команде Шатова они быстро оцепили дом, в котором скрылся убийца. Шатов приказал прекратить стрельбу и преступника взять живым.
Из окруженного красноармейцами и чекистами здания вышла женщина и сказала, что человек в кожаной куртке спрятался в одной из квартир верхнего этажа. Шатов и два его сотрудника вошли в дом. Чтобы избежать жертв, красноармейцы соорудили из шинели рядового Сангайло подобие чучела, поместили его в лифт и подняли наверх в расчете на то, что преступник через дверь лифта расстреляет все патроны, приняв чучело за красноармейца. Но провести террориста не удалось. Он открыл лифт, взял шинель и надел ее на себя. Спустился вниз по лестнице и попытался незаметно проскочить улицу. Чекистам, охранявшим подъезд, сказал:
— Тот, кого вы ищите, там, наверху.
Казалось, что уловка сработала. Красноармейцы было кинулись вверх по лестнице. Но Сангайло опознал свою шинель. Преступника тут же схватили и обезоружили.
Личность велосипедиста вскоре установили. Двадцатидвухлетний студент 4-го курса Политехнического института. В недавнем прошлом — юнкер Михайловского артиллерийского училища. Член партии народных социалистов. В училище — председатель секции юнкеров-"социалистов". Одно время был комендантом Выборгского района. Активно участвовал в заседании штаба эсеров за Невской заставой.
А.В.Луначарский указывал на суде, что Канегиссер был членом организации М.М.Филоненко — поручика царской армии, известного издевательским отношением к "низшим чинам" и заслужившим ненависть солдат. Он был человеком огромного честолюбия, карьеристом, склонным к авантюрам. Это был тот Филоненко, которого Керенский назначил военным комиссаром Временного правительства при 8 — й армии генерала Л.Г.Корнилова — претендента в военные диктаторы России. И Филоненко не замедлил стать его ближайшим советником и сподвижником. Не случайно Корнилов намечал его членом правительства военной диктатуры. Он участвовал в расстреле 26 бакинских комиссаров.
После Октябрьской революции Канегиссер вращался среди антисоветски настроенных офицеров и юнкеров, участвовал в подпольных военных группировках, создававшихся в Петрограде Филоненко и Савинковым, Гоцем и Авксентьевым. Он был одним из активных сторонников террористической борьбы против Советской власти. Эрудированный, не без способностей, Канегиссер был сыном богатых родителей, подлинным представителем "золотой" молодежи буржуазно-помещичьей России. Эсеры держали его до поры до времени в тени, и вот наступил день и час его действий: Председатель Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий пал, сраженный пулями Канегиссера.
Следователь Антипов, допрашивая Канегиссера, внутренне поражался: убийца Урицкого рассказывал о себе без утайки. Но ни словом не заикнулся о главном — сообщниках, руководителях террора. Выходило, что их вроде бы и не существовало. Об этом же свидетельствует и официальный документ. В нем сказано: "При допросе Леонид Канегиссер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Перельцвейга, с которым был знаком около 10 лет. Из опроса арестованных и свидетелей по этому делу выяснилось, что расстрел Перельцвейга сильно подействовал на Леонида Канегиссера. Узнав о расстреле, он уехал из дому на несколько дней — место его пребывания за эти дни установить не удалось".
Запись следователя весьма противоречива. Она наводит на многие вопросы, на которые следствие должно было ответить и не ответило. По признанию следствия "точно установить путем прямых доказательств, что убийство Урицкого было организовано контрреволюцией, не удалось". Значит, прямых доказательств не нашли, а косвенных было предостаточно? Да и могло ли быть простым совпадением убийство Урицкого в Петрограде и тяжелое ранение Ленина в Москве в один и тот же день — 30 августа 1918 года? Почему это не насторожило следствие? Почему эта "случайность" не фигурирует в следственных материалах, а всячески обходится следователями? На фоне злодейского покушения эсерки Каплан на Ленина, видимо, как-то сглаживалась острота восприятия убийства Урицкого в Петрограде.
Следствию так же не удалось точно установить, когда было решено убить Урицкого. Но о том, что на него готовится покушение, Урицкий знал. "Его неоднократно предупреждали и определенно указывали на Канегиссера, — говорится в следственных документах, — но т. Урицкий слишком скептически относился к этому. О Канегиссере он знал хорошо по той разведке, которая находилась в его распоряжении".
Петербург 1918 года кишел заговорщиками — монархическими и республиканскими. С кадетской и эсеровской примесью. С немецкой ориентировкой и союзной. Удары тех и других направлялись против большевиков. Петроградская ЧК не успевала разоблачать одних врагов революции, как появлялись другие. В одну из облав попал близкий друг Леонида Канегиссера — некто Перельцвейг. Суд был коротким и однозначным — расстрел. Сам Канегиссер оказался не схваченным и не арестованным по чистой случайности. Он ходил вооруженным с головы до ног и публично грозился отомстить за смерть друга взрывом Смольного.
