Но и в Ионии Фемистокл был не совсем в безопасности, потому что царь персидский оценил в 200 талантов его голову, а греки все еще преследовали его. Он бежал в Эгу, в Эолии, к своему другу Никогену, который скрывал его у себя некоторое время и потом в закрытой повозке, какие обыкновенно употреблялись для перевозки женщин, отправил в самую Персию. Если у проводников в дороге спрашивали, кого везут они в повозке, то отвечали: девицу-гречанку к царскому двору. Никоген был знаком с вельможами персидского двора и рекомендовал своего гостя одному знатному персу в Сузе; из Сузы Фемистокл отправил к царю Артаксерксу, сыну и наследнику Ксеркса, следующее письмо: «Я, Фемистокл, пришел к тебе – тот самый Фемистокл, который, пока принужден был защищаться против нападений твоего отца, более всех греков нанес вреда твоему дому, но еще больше сделал ему добра в то время, когда я сам находился в безопасности, а твой отец был принужден к бедственному отступлению. Такое благодеяние (услуги, оказанные им Ксерксу при Саламине) не должно быть забыто, тем более что я и теперь могу еще оказать тебе важные услуги. К тому же я пришел сюда потому, что греки преследуют меня за дружественное расположение к тебе. По истечении года я самому тебе открою, зачем я прибыл сюда».
Царь удивлялся уму этого человека и одобрил его план. В продолжение упомянутого годового срока Фемистокл, насколько возможно, ознакомился с языком и обычаями персов и тогда уже явился к царю. Он пользовался у него большим почетом, какого еще не видел ни один из греков, отчасти за свою славу и проницательный ум, отчасти потому, что питал в царе надежду на подчинение греческих государств. Впоследствии, когда тому или другому персидскому царю нужно было привлечь какого-нибудь грека к своему двору и в свою службу, то между разными обещаниями в письме обыкновенно говорилось, что он у него будет стоять выше самого Фемистокла. Фемистокл был компаньоном царя на охоте и за столом и пользовался огромным влиянием при дворе. Царь осыпал его дарами и отдал ему многие города в Малой Азии, Магнезия на Меандре, приносившая 50 талантов дохода, говорят назначена была ему на хлеб; Лампсак, славившийся богатством вина, дан на вино; Миус, т. е. доход с него назначен на зелень и др. приправы; города Перкота и Скепсис в Мисии давали все необходимое для гардероба. Фемистокл жил покойно, пользуясь богатыми доходами со своих владений в Малой Азии, частью в Магнезии, частью путешествуя с одного места на другое. Он был чем-то вроде наместника над этими областями, с обязанностью, по всей вероятности, защищать западные границы государства от нападений греков.
Но и здесь у него не было недостатка ни в завистниках, ни во врагах. Жизнь его еще чаще подвергалась опасности. Находясь в Сардах, он увидел в храме Кибелы медную статую водоноски, поставленную в Афинах и увезенную Ксерксом. Он обратился с просьбой к наместнику о разрешении ему возвратить эту статую в Афины. Это до такой степени раздражило перса, что Фемистокл должен был искать прибежища у гаремных жен вельможи, чтобы их заступничеством отвратить бурю. В Магнезии он выстроил храм Кибелы и поставил в нем свою дочь Мнисиптолему жрицей. Храм этот был выстроен в благодарность богине за то, что вследствие сна, ниспосланного ею Фемистоклу, он избежал руки убийцы, подосланного к нему Епиксием, наместником Верхней Фригии.
В продолжение нескольких годов царь не беспокоил Фемистокла своим требованием – помочь ему подчинить Грецию, потому что царь, незадолго перед тем вступивший на престол, имел достаточно дела внутри государства. Когда же, под конец шестидесятого года жизни Фемистокла, египтяне отпали от власти персов и нашли себе помощь у афинян; когда афинские галеры уже доходили до Кипра и Киликии и царь двинул против грозной силы афинян свои воинственные народы и вооружил флот, – тогда и в Магнезию к Фемистоклу прислано было от царя требование сдержать данное слово и выступить вместе с ним против греков. Старец-герой оказался в затруднительном положении. Неужели у него хватит сил, чтобы некогда побежденного им врага вести против собственного отечества и тем обратить в ничто приобретенную им славу спасителя отечества? Нет, он не мог этого сделать и посягнул на свою жизнь. Принеся жертву богам, он пригласил друзей, в последний раз пожал им всем руки и отравился питьем из воловьей крови* или каким-нибудь другим быстродействующим ядом.
*Плиний говорит: «Кровь вола запекается и сгущается весьма бистро; поэтому она чрезвычайно ядовитое питье».
Когда царь узнал о его смерти и ее причине, он, говорят, еще более удивился этому человеку и навсегда остался благосклонен к его друзьям и приверженцам. Вот что обыкновенно рассказывали о смерти Фемистокла. Но Фукидид, историк, услуживающий большого доверия, говорит, что Фемистокл умер от болезни. Смерть избавила его от обязательства, которое шло вразрез с его сердцем и его великим прошлым. Он умер в 65 лет.
Его великолепную гробницу показывали на рынке в Магнезии; но ходила молва, будто друзья тайно перенесли его кости в Афины и погребли на отечественной земле, что по закону не дозволялось при обвинении в государственной измене. Гроб Фемистокла, полагают, находился на мысе Адкимос перед Пирейской гаванью, величественным его творением. У Фемистокла было очень большое семейство. От первого брака он имел пять сыновей и три дочери, от второго еще две дочери. Даже в первом столетии до P. X. существовали потомки этой фамилии, пользовавшиеся в Магнезии некоторыми привилегиями.
Аристид, с которым мы уже познакомились в жизнеописании Фемистокла, как с политическим его противником, но не личным его врагом, был сын Лисимаха из филы Антиохийской. Правда, он не принадлежал к знатным фамилиям Аттики, но по своей поземельной собственности состоял в классе пентакосиомедимнов и был в родстве с богатыми и известными фамилиями Каллия и Иппоника, факельщиков при Элевсинских таинствах. Он был 10 – 15 годами старше Фемистокла, и потому рассказ о том, что еще в детстве оба они постоянно враждовали и соперничали друг с другом, должно отнести к области басен. Как люди государственные, они обыкновенно относились друг к другу враждебно потому, что их характеры и политические взгляды были весьма различны. Серьезный и рассудительный, простой и откровенный человек, друг Порядка и права, неподкупный и чистый сердцем, без всякого своекорыстия и эгоизма действовавший на пользу отечества, Аристид в большинстве случаев не мог идти одной дорогой с хитрым, беспокойным и отважным Фемистоклом, который, правда, также изо всех сил работал для блага отечества, но был неразборчив в средствах и несвободен от честолюбия и корыстных стремлений. Аристид, по мнению Геродота, был лучший и честнейший человек, какой когда-либо жил в Афинах. Не обращая внимания на похвалы или: порицания, на славу и выгоды, он с одинаковым усердием служил своему отечеству в светлые и мрачные дни; почести не делали его гордым, при неблагодарности и обидах он оставался спокоен и не охладевал в своей ревности к общему благу. В то время как Фемистокл при начале своей политический карьеры составил себе партию, при помощи которой скоро достиг немалого влияния, Аристид в своей деятельности государственного человека шел один своей дорогой; он не хотел, чтобы необходимость обращать внимание на желание и интересы партии затрудняла его прямой и честный путь и опасался, чтобы под влиянием раздражительной борьбы между партиями не быть увлеченным к несправедливым поступкам. Главное его правило состояло в том, что честный гражданин должен рассчитывать единственно только на благо и справедливость своих действий и слов. В общественной жизни Аристид ничего не хотел знать об обязательствах дружбы; точно также он противился, когда того требовала справедливость, побуждениям вражды и гнева. Однажды он обвинял врага своего перед судом, и судья тотчас же после его обвинительной речи хотел постановить решение; тогда Аристид вскочил и вместе со своим противником просил, чтобы выслушали и последнего и не отнимали у него его права. В другой раз, когда он решал юридический спор между двумя гражданами и один из них сказал, что его противник наделал много зла Аристиду, он заметил: «Скажи лучше, мой друг, что он сделал тебе дурного, потому что я судья в твоем, а не в моем деле».
Такой человек, естественно, пользовался безусловным доверием своих сограждан. Граждане были так уверены в его беспристрастии и искренней честности, что в спорах между собой охотнее шли на его третейский суд, чем на суд назначенных от государства судей. Когда в праздник Диониса в 470 году была исполняема трагедия Эсхила «Семь против Фив» и актер произнес следующие, относящиеся к Амфиараю, стихи:
Он хочет не только казаться справедливым, но и быть;
Он своей мыслью проникает в те глубины,
